Печенеги - Василий Васильевский

Из Азии прибыли Татикий, природный турок, мальчиком попавшийся в плен византийцам и выросший вместе с Алексеем, и Константин Гумбертопул (сын Гумберта), один из южноитальянских норманнов, перешедших в византийскую службу. Татикий нашел печенегов недалеко от Филиппополя. Расположившись лагерем на берегу речки, протекающей около местечка Влисна, в двух днях пути от Филиппополя на восток, Татикий увидел толпу печенегов, возвращающихся после набега на окрестные села с большой добычей и множеством полоненного народу. Когда он пошел по следам их, хищники на глазах у него присоединились к главному печенежскому стану, расположенному на реке Марице. Воевода Алексея напал на них и одержал верх в схватке. Печенеги рассеялись, а Татикий вошел победителем в Филиппополь. Но здесь он узнал от посланных вперед лазутчиков что большие печенежские силы собрались около укрепления, недавно занятого богомилами, то есть около Белятовы, и что окрестности страдают от их грабежа. Через несколько времени какой то варвар принес известие, что печенеги всею ордой идут к Филип-поwполю. Несмотря на недостаточность своих сил, Татикий двинулся навстречу и, перейдя реку Марицу, действительно увидел перед собою страшные тучи степных наездников.

Византийская армия со своими пышными знаменами, блестящими кольчугами и наплечьями, на которых отражались солнечные лучи, и печенежские массы, пугающие своей необозримой густотой, изумительной быстротой своих коней, стали друг против друга. Ни та, ни другая сторона не хотела начинать решительного боя. Печенегов пугало византийское вооружение, осторожный Татикий опасался подавляющего многолюдства варваров. Только одни франки с Гумбертопулом горели жаждою битвы: они «точили зубы и железо» и рвались вперед, но были остановлены главным воеводой. Простояв день, обе стороны воротились каждая в свой лагерь. То же повторилось и на следующий день. А на утро третьего дня печенеги, не выдержав утомительной пытки, поворотили назад к Балканским проходам. Татикий погнался было за ними — «но пеший конному не товарищ», замечает Анна греческой пословицей, имеющей смысл именно нашей поговорки. Когда византийцы пришли к Железному запору, думая настигнуть здесь врагов, то и след их простыл. Татикий вернулся в Адрианополь и, оставив здесь франков, распустив по домам других ополченцев, с небольшим отрядом прибыл в столицу. Все это было осенью 1086 года.

В начале 1087 года в печенежских кочевьях за Балканами и далее — в половецких вежах около Днепра и Дона собиралась новая гроза для несчастных подданных византийского императора. Венгерский король Шоломон, сын Андрея, лишенный (в 1074 году) престола своими двоюродными братьями Гезой II (правил до 1077 года) и Лас-ло I (правил с 1077 по 1095 год), отвергнутый своей женою (Юдиф, сестра Генриха IV Германского), после неудачной попытки воротить себе королевский престол при помощи половецкого хана Кутеска задумал — вместе с печенежским князем Челгу — нападение на Византию, может быть, с целью основать новое царство взамен утраченного. Челгу с печенегами, с половцами и Шоломон со своими мадьярскими приверженцами, ушедшими вместе с ним в кочевья дикарей, — целая 80-тысячная орда нахлынула по весне 1087 года на Македонию и, не встречая нигде сопротивления, прошла мимо Адрианополя; страшный поток, наводнив долину реки Марицы, спускался к Мраморному морю. Население сел и деревень в страхе бежало в укрепленные города, думая найти в них безопасное убежище. Напрасная надежда. Города были разоряемы точно так же, как и села. Печенеги взяли уже Хариуполь, в суточном расстоянии от Родосто (при Мраморном море). Только здесь и теперь военные силы империи подали признак своего существования. Двое воевод византийских заняли укрепленное место Памфил, думая в нем защищаться. Но приближение печенегов и половцев, перед которыми все бежало, принудило их спуститься к городку Куле, по дороге от Эноса к Константинополю. Печенеги шли сзади по пятам, как гончие собаки. Николай Маврокатакалон, главный воевода, после нескольких колебаний решился дать отпор врагам, которыми начальствовал сам Челгу. Блестящий, неожиданный успех увенчал его смелое решение. Челгу пал в сражении; здесь же, по-видимому, сложил свою голову и Шоломон[47]. Печенеги бежали, много из них было убито, да немало потонуло в двух речках, между которыми они очутились. Победоносное войско византийское, вместо того чтобы преследовать врагов, которых, впрочем, нагнать было нелегко, воротилось в столицу, дабы получить достойную награду за свой подвиг.

Печенеги, оставив Фракию и Македонию, ушли за Балканы, где они уже давно хозяйничали, как у себя дома, на всем пространстве до реки Дуная. Византийское правительство не могло, однако, примириться окончательно с мыслью о потере такой обширной области, и если бы могло, то все-таки невыносимо было оставаться под угрозой постоянных набегов на Филиппополь, Адрианополь, чуть не на самый Константинополь. Все усилия византийской политики посеять раздор в печенежских вежах и привлечь на свою сторону влиятельных ханов до сих пор оказывались тщетными. К удивлению греков, хорошо понимавших силу золота, ни один важный перебежчик не являлся к императору Алексею. Печенеги находили более выгодным дружно делиться добычей и брать огромные суммы с казны императорской за выкуп пленных. Так, за одного из своих вельмож Алексей заплатил 40000 монет[48]. Частые набеги печенегов не прекращались ни осенью, ни даже зимою 1087—1088 годов, и на следующую весну все предвещало повторение прошлогодних событий.

Император Алексей, ободренный успехом, решился предупредить неприятных гостей — перейти за Балканы и, если можно, выгнать печенегов из пределов империи, границей которой считался Дунай. Летом 1088 года он расположился лагерем между Диамполем и Голоей при южной подошве хребта Балканского, неподалеку от Железного запора. Он простоял здесь сорок дней, чтобы дать время собраться всем силам, которыми империя располагала в Европе. В то же время византийская флотилия на Черном море, обыкновенно стоявшая в Анхиале, получила приказание плыть к устьям Дуная и, поднявшись вверх по течению, действовать против печенегов заодно с сухопутной армией. Начальство над нею было поручено Георгию Евфорвину.

План был задуман хорошо и на широкую ногу, и трудно понять, отчего он нашел себе сочувствие только в пылкой и неопытной молодежи (Георгий Палеолог, Николай Маврокатакалон) и, напротив того, был встречен неодобрительно такими опытными людьми, как бывший претендент на корону, слепой Вриенний, давно примирившийся с Алексеем. Что касается печенегов, то одновременное появление Евфорвина на водах Дуная и сухопутной армии в Балканской Болгарии произвело на них сильное впечатление, и печенежские князья снарядили огромное (в 150 человек) посольство просить мир. Сам император объяснялся с варварской депутацией. Переходя от смиренной покорности к наглой дерзости, печенежские кибитные политики то хотели соблазнить Алексея обещанием верного союза, предлагая поставлять 30000 всадников для всякого похода в Европе или Азии, то начинали сыпать угрозами. Не трудно было догадаться, что мир, заключенный при таких обстоятельствах, то есть ранее, чем была несколько принижена заносчивая смелость грубых кочевников, окажется очень непрочным. Византия должна была восстановить почтительное уважение к себе среди диких орд, уже взявших привычку презирать ее. Поэтому Алексей Комнин поступил весьма разумно, отвергнув мирные предложения печенегов. Но этого было мало; он хотел показать, что само небо покровительствует грекам и дает свои откровения их императору, уполномочивая его на вероломное нарушение общенародных обычаев, охраняющих неприкосновенность посла у самых диких племен. Один из секретарей императора, знаток астрономии, каких в ученой Византии было еще немало, шепнул на ухо своему повелителю во время его объяснений с печенежской депутацией, что в этот день (20 июля 1088 года) должно последовать солнечное затмение. Император понял намек и, обращаясь к послам, объявил, что отдает дело на суд Божий: «Сам Бог покажет, с ложью или правдой вы пришли ко мне: если последует какое знамение на небе, значит — вы обманываете меня; а если не будет никакого знамения, то значит — я подозреваю вас напрасно». Не прошло двух часов, как свет дневной померк и весь круг солнечный закрылся тьмой[49]. Удивленные небесным знамением, послы еще более изумились, когда их взяли под стражу, как обманщиков, и отправили в Константинополь. Дорогой они, впрочем, нашли возможность освободиться; убив ночью своих стражей, они пробрались горными тропинками, которые им были хорошо известны, за Балканами.

Ожидая общего движения печенегов, император Алексей — принимавший посольство, по-видимому, еще в Голое — перешел, вслед за главною армией, горные проходы и направился к городу Плискову. Печенеги, как голодные волки, рыскали кругом византийского войска и перехватывали мелкие фуражирные отряды, убивая и забирая в плен людей. Двигаясь далее к северу, греки подошли к Дерстру (Силистрии) и остановились лагерем в 24 стадиях от города на речке, впадающей в Дунай. Вдруг со стороны, откуда их не ожидали, толпой налетели со своим обычным криком и ревом отчаянные печенежские наездники, ворвались в лагерь, проскакали до самой императорской палатки и произвели страшную суматоху и беспорядок, среди которых опрокинута была императорская палатка, выхватили несколько пленников и, без особенного вреда для себя, удалились. Император Алексей после этого переменил позицию и, совсем придвинувшись к Дерстру, начал правильную осаду. При помощи стенобитных машин город был взят; но два замка, возвышавшиеся над ним, представляли непреодолимую твердыню; в них засели родичи Татуша, давно известного нам властителя дунайских берегов. Сам Татуш, узнав о приближении императора с армией и предвидя осаду, ушел за Дунай к половцам. Он хотел убедить их подать руку помощи единоплеменному печенежскому народу.