Борщевик шагает по стране - Даниил Николаевич Заврин

спусковой курок, ведь движение. Порой, даже совершенно не заметное, может вызвать точную, ответную реакцию, у прошедшего несколько войн, солдата.

Мозалев

Я открыл глаза. Пот. Мокрая подушка, духота, всё это было так похоже на джунгли, хотя конечно, никакой мексиканкой границей тут и не пахло. Я повернул голову и увидел до боли знакомый деревенский пейзаж. Я был дома, в Росси, в уже ставшей родной деревне, где уже несколько дней, искал источник разрастания треклятого борщевика.

Пот, жар, температура, все была, как и положено, для разбитого болезнью человека. Я повернул голову и уперся щекой в мокрую наволочку. Звуки, доносившиеся из кухни, всё больше и больше напоминали чьи—то голоса.

– И зачем ты это сделала? – говорил мужской.

– А что мне еще оставалось? Оставить его умирать? – ответил женский

– Никто бы не умер, но зато теперь, они узнают про это – заметил мужской.

– Да мне всё равно, я не могу бросить человека умирать – снова ответил женский.

– Повторяю, никто бы не умер, ни призадуматься смог бы – возразил мужской.

– Это потому что ты у них на крючке, как и все вы. Он единственный кто делает что хочет, хотя возможно и поплатиться за это – сказал женский.

– Ты сама знаешь, что это бесполезно, но теперь, всё это продлиться лишь на несколько дней, или недель дольше, как и всегда. Выход он один, но ты сделала его чуть дольше.

Я закрыл глаза, мне очень хотелось спать и даже мокрая насквозь подушка, не могла воспрепятствовать этому. Только вот сон, мне кажется, он был еще хуже, чем явь, являя собой симбиоз киношных ужастиков и моих странных фантазий. Остров, военные, корпорация, что—то такое я видел в детстве, или быть может, будучи студентов, но в любом случае это не мог предоставить мой взрослый, ученый ум.

Но, слава богу, все обошлось без сновидений, я просто провалился в какую тьму, отдав ей часы, а может даже и сутки, позволяя, организму самому беспокоиться о новой заразе, которую я подцепил на гиблой поляне.

– Вам надо попить – сквозь сон, расслышал я голос Людмилы – у вас сильное обезвоживание.

– А? – я открыл глаза и увидел её обеспокоенное лицо – что сделать?

– Вам надо попить – она поднесла чашку с водой – вы обезвожены.

Но мне не надо было объяснять столь очевидные вещи, я и сам потянулся к живительной флаге, смакуя каждую её каплю. Как же хорошо, я словно начинал свое рождение заново, восставая из адской смертельной бездны.

– Как же хорошо, боже что со мной?

– У вас интоксикация или как бы правильней сказать, ожоги. Химические. Правда, их немного, но зато температура, как бешенная.

Я попытался поднять голову, но она опустила ладонь мне на лоб и силой уложила её обратно.

– Вам нужно отдохнуть. Хотя бы денек. Я дала вам сильное лекарство, оно должно подействовать.

– Лекарство? Какое еще лекарство?

– Да, местный рецепт, тут часто подобное происходит.

– От этих ожогов нет лекарства.

– Может и нет, но зато вам уже значительно лучше – она вытащила градусник и махнула им – вот уже почти тридцать восемь, а то всё сорок, да сорок.

– У меня была температура сорок градусов – сказал я и сам удивился своему ослабленному голосу – сколько я уже лежу тут?

– Примерно пол дня.

– Черт – я снова попытался подняться – я же должен был встретиться с Вадимом, мне надо ехать. Там же еще столько работы.

– Нет, сегодня вы не поедете, к тому же Вадим знает, что вы слегли. Он приходил проведать вас. Я ему всё объяснила, и он сказал, что ваша работа подождет. К тому же, вы у него тут единственный клиент.

– Единственный?

– А вы что думали, с ним вся деревня катается? – она улыбнулась – увы, если бы так было, он бы ни за что не повез вас, на это треклятое место.

Её улыбка получилась красивой, на удивление почти полностью изменив это, казалось бы, некрасивое лицо. Я потянулся к остаткам воды. Наверное, я вполне мог бы выпить целое ведро, но сейчас с этим следовало быть аккуратным.

– С утра я слышал голоса, скажите, кто это был?

– Сосед. Заходил за моим инвентарем, Иван накупил столько инструментов, что мне кажется, ко мне вся деревня теперь ходит.

– А мне казалось вы говорили о другом.

– О чём же? – спросила она и внимательно на меня посмотрела.

Жалость, забота, обеспокоенность, кажется, настоящее чувство просто невозможно было разобрать, настолько сильно всё замешалось в этих на редкость, удивительных глазах. Я улыбнулся. Казалось, это было так естественно, но Людмила вдруг сконфузилась и отвела взгляд, на мгновение, оголив свою живую, симпатизирующую мне душу.

– Я не помню – соврал я –может вы и правы, как никак меня сильно лихорадит, что не придет, в больную голову, хорошо хоть про сон меня не спрашиваете.

– Сон? Какой сон? – заинтересовано спросила она.

– Оу, —я рассмеялся и посмотрел на неё, всё же немного присаживаясь на локтях – сон достойный лучшей студии Голливуда, правда он у меня не полностью, я почти уверен что там есть продолжение.

– Так расскажите, всё равно – она кивнула в сторону окна – уже вечер, а стало быть, самое время для подобных историй. Только знаете. Я думаю, я заварю вам чаю с малиной, ведь предстоит вторая ночь, после ожога, а к ней надо подойти во все оружии.

– А малина – это оружие?

– О да. К тому же самое свежее, я всего день назад варенье сварила, поверьте, вкуснее него вы еще не пробовали.

– Тогда с удовольствием за. Я почему—то уверен, что и чай, и варенье, мне очень понравятся – сказал я как—то окончательно приходя в себя – извините, конечно, что я ничего вам не принёс.

– Всё нормально. У меня итак весь погреб вареньем забит, да и печенье есть. Гости тут редкость – раздалось из кухни, между бряцанием чайной крышки и стуком чашек о блюдце.

Я опустил глаза на грудь, после чего аккуратно провел по ней рукой. Затем посмотрел на руки. Они все были покрыты какой—то мазью, смутно пахнушей, то ли можжевельником, то ли чем—то наподобие, но вот чем я так и не разобрал. Но самое удивительное было не в этом, та часть рук которая была сильнее всего обожжена, заметно выздоравливала, хотя насколько не изменяла память, столь сильные ожоги и вовсе не поддавались лечению.

Когда Людмила вернулась, то очень быстро накрыла стол, поставив туда безгранично, завораживающие своей ароматностью варенье, вокруг которого разместились две фарфоровые чашки и горстка маленького, домашнего печенья.

– Вот и всё. Теперь сон.

Я улыбнулся. И следя за ней, снова потрогал руки. Все же один вопрос мне никак не давал покоя.

–Скажите, а ваша мазь, она и вправду лечит или эти ожоги они были небольшими –