Суть Времени 2013 № 19 (13 марта 2013) - Сергей Кургинян

Другая крайность, в которую впадают даже высококлассные исследователи, в том, чтобы, признавая зловещий характер фашизма, принижать созданную им военную машину. Рассуждения о ее заурядности, вторичности (мол, танки заимствованы у англичан, десанты — у нас), помноженные на признание ее количественной мощности, настолько внутренне противоречивы, что удивительно, как этого не замечают сами авторы.

В этом споре, однако, остается незаполненной некая военно-концептуальная ниша. Речь идет о признании того, что гитлеровская армия была организована и построена гениально или почти гениально. И что это была фактически непобедимая машина уничтожения.

Нет необходимости подробно останавливаться на причинах этой непобедимости. Здесь и лучшая в мире военная промышленность, выпускавшая отличную технику. И высочайший уровень военного планирования немецкого Генштаба. И великолепно подготовленный офицерский корпус — профессиональная каста, результат многолетней целенаправленной работы. И дисциплинированность германского солдата (немецкая формула — в первую очередь солдат обязан выполнить приказ, и лишь во вторую очередь подумать о том, чтобы остаться в живых). Это высокий уровень образованности, что особенно важно для овладения сложной техникой — танками, самолетами. Как кажется, факты сами говорят за себя.

Единственным уязвимым местом немецкой армии была сама концепция блицкрига — ее зависимость от скорости. Как только темп движения военной машины Рейха замедлялся, ее успехи заканчивались, она останавливалась. Как велосипедист, который не в силах крутить педали в сыпучем песке.

Отказаться от концепции блицкрига и сменить ее на ходу на какую-либо другую немцы не могли по очень многим причинам сугубо объективного характера. И это понимали сталинские стратеги. У них было две принципиальные возможности: сыграть на этой внутренней уязвимости блицкрига или капитулировать.

Капитулировать СССР, естественно, не хотел. Но как дать блицкригу завязнуть? Это значило пойти на огромные жертвы. Заставить немцев затормозить в вязкой сопротивляющейся массе чужой огромной и менее эффективной армии. Потому что сделать армию столь же эффективной, как немецкая, за имевшиеся сроки было попросту невозможно.

Надо было просто понять, что иной возможности победить врага нет. И поверить в свой народ, в его способность принести на алтарь победы огромные жертвы. Поскольку без этих жертв победа была в принципе невозможна, а поражение приводило к еще большим жертвам.

И совсем неспроста война была названа народной («Идет война народная, священная война»). Ведь что такое народная война? Это и есть война на торможение, война вязкого народного сопротивления блистательной машине, которая это сопротивление пытается таранить. Если блистательная машина завязнет, то она проиграет. Но завязнет ли она?

Тут все зависело от народного духа, от всенародной готовности идти на гигантские жертвы. Идти на них не из-под палки, а по причинам идеологического энтузиазма и глубочайшего нутряного осознания неизбежности именно этого варианта. Осознание это все больше нарастало в ходе войны. И в основе его лежало понимание того, что «немец» собирается истребить всех на корню. И что самые чудовищные жертвы — все равно меньше того зла, которое сотворит немец.

9 января, 17 и 30 марта 1941 года Гитлер выступал перед высшим командным составом вермахта со специальным заявлением о характере будущей войны против СССР. Он повторял и повторял, что эта война будет «полной противоположностью нормальной войне на западе и севере Европы», что в ней предусматривается «тотальное разрушение», «уничтожение России как государства». Он заявлял, что война против Советского Союза будет «борьбой двух идеологий с применением жесточайшего насилия», что в этой войне предстоит разгромить не только Красную Армию, но и «механизм управления СССР, уничтожить комиссаров и коммунистическую интеллигенцию» и таким путем разрушить «мировоззренческие узы русского народа».

13 мая 1941 года начальник штаба ОКВ Кейтель издал приказ «Об особой подсудности в районе «Барбаросса» и особых полномочиях войск». Согласно приказу, с солдат и офицеров вермахта снималась ответственность за будущие преступления на оккупированной территории СССР. Им предписывалось быть безжалостными, расстреливать на месте без суда и следствия всех, кто окажет хотя бы малейшее сопротивление или будет сочувствовать партизанам.

Гитлер не верил, что существует единство советского народа — единство рабочих и крестьян с интеллигенцией, единство «комиссаров» и бывших кулаков, единство заключенных в лагерях и партийных функционеров. В чем-то его неверие оправдалось, если вспомнить бандеровцев на Украине, «лесных братьев» в Прибалтике, «власовцев» и прочих предателей. Но по большому счету он жестоко ошибся.

Повторим, было два слагаемых духовного сопротивления советского народа машине немецкого уничтожения. Первым был идеологический энтузиазм, присущий, в первую очередь, молодежи — поколению, родившемуся после революции, — его можно было задействовать немедленно. Вторым слагаемым была тяжелая глубинная ненависть русского народа, нутряное осознание неизбежности борьбы с таким нечеловеческим злом. Эта ненависть созревала нескоро, подспудно, по нарастающей, по мере того, как народ осознавал беспредельность немецких зверств.

Слагаемое идеологического энтузиазма спасло от абсолютного разгрома в 1941 году. А полная мобилизация второго, нутряного, слагаемого была завершена к середине 1942 года. И оно довело войну до победы и взятия Рейхстага.

Третьим, достаточно неожиданным, слагаемым была скорость обучения нашей армии искусству современной войны и талант наших новых, совсем не родовитых и не суперобразованных военачальников. Не так давно проводились математические расчеты оптимальности военных операций, проводимых в последние годы войны. Они показали, что, например, операция «Багратион» не знает равных по оптимальности.

Наконец, еще одно, на что следует обратить внимание. В рамках наших предыдущих статей мы много говорили о внутренних конфликтах в русской военной элите по поводу того, на чем должна строиться армия — на концепции духа или на концепции техники. Те самые три слагаемых, сложившиеся к концу Великой Отечественной войны, доказывают, что произошел синтез народно-партизанского военного начала с началом профессиональным. Концепции духа — с концепцией техники. Мучительно не совпадавшие на протяжении послесуворовских столетий военная русская мысль и военная русская практика, наконец, обрели целостность.

Как учились воевать в этой новой небывалой войне русский солдат и русский полководец — в следующей статье.

Наша война

Средства массовой профанации

Это должно перестать нас поражать: сколько можно удивляться разрывающимся совсем рядом снарядам и свистящим у виска пулям — этак недолго и пропасть ни за что ни про что. Надо — всего-то! — изучить вооружение противника и знать, как ему наиболее эффективно противостоять

Юлия Крижанская, Андрей Сверчков

В предыдущих номерах газеты мы «рецензировали» тот «концерт», который закатили наши СМИ по поводу состоявшегося 9 февраля в Колонном зале Дома Союзов съезда «Родительского Всероссийского Сопротивления». Концерт, как все могли убедиться, оказался довольно однообразным. По сути дела, в концерте выступали представители только одного жанра — креативно-истошного воя пения, да и песню они пели, по сути дела, одну и ту же, с мелкими вариациями.

Краткое содержание этой песни (по мнению исполнителей) сводилось к следующему: «9 февраля 2013 г. в Колонном зале Дома Союзов ничего не было. Вообще ничего. А если вы думаете, что там что-то было — то это вам показалось. Если вы думаете, что это было что-то важное — вам тем более показалось. Спрашиваете, чего мы так разорались много об этом говорим, если ничего не было? А «командный голос вырабатываем»!».

Что же касается слушателей (зрителей, читателей, наблюдателей, случайных прохожих, etc.), то для них содержание было таким: «А-а-а-а-а! Мама, роди меня обратно! Страшно, аж жуть! Люди какие-то живые собрались… тутошние анчоусы… Они нас, креативных дельфинов, не любят… Они с нами, тамошними, бороться собираются… Они какие-то письма собрали… А к ним еще Путин пришел, а-а-а-а-а! А вдруг он тоже оживет? А вдруг он тоже нас, дельфинов, разлюбит? И будет с нами бороться?! Что же это деется-то, а?».

В общем, если по существу, ничего неожиданного и сверхъестественного. Что еще можно было ожидать от наших либеральных, креативных и почти на 100% «тамошних» СМИ? Ну испугались — эка невидаль. Нам было совсем нечему удивляться, если бы… если бы, даже испугавшись, наши оппоненты (как они о себе уважительно думают) сохранили бы хоть какие-то остатки профессионализма и достоинства. Но это у них не получилось.