Счастье потерянной жизни - Николай Храпов

- За тебя, маманя, переволновался.

Начальник скис. Кивнул на торбу с вещами, очевидно, принесенный матерью, сказал:

- Это вот ты заберешь с собой, тебе у нас долгонько придется пожить. Вы пока побеседуйте тут вдвоем, а я пойду - некогда мне.

- Ну, как ты тут, сыночек? - набросилась с вопросами Луша, как только за начальником закрылась дверь. - Не оробел, часом?

- Нет, мама! Конечно, сразу все в моей душе будто замерло, сижу и ничего не соображаю. Сроду ведь не видывал такого. Господь утешил - не за преступление же я здесь, видно, Господь такую судьбу уготовил мне. А дома-то как?

- Да лучше не рассказывать, - сникла Луша. - Только тебя взяли, через час и за мной явились, Прямо на заводе взяли, привезли домой, ну и стали рыться во всем доме. Книги твои листали, чего-то взяли, а уж чего, я и не помню. Но ты, сыночек, не о нас думай - с отцом да матерью век не проживешь, а с Богом тебе везде рай будет. Вспомни Иосифа [2]: какие только мытарства не выпадали на его долю, а все перенес - и предательство братьев, и женское обозление и тюрьму... А вот Бог с ним был повсюду и сделал его правой рукой у царя. Я и сама готова бы заместо тебя в тюрьму отправиться, да вот, сынок, каждому свой крест Спаситель дает. Не напрасно сказано: "кто душу свою погубит ради меня и Евангелия, тот сохранит ее". Держись, сынок. Бога не оставляй, будь верен ему до смерти...

Она помолчала, не сводя с сына встревоженных глаз, потом оживилась:

- И-и, сынок, а что про тебя бают-то в народе - не передать! Гудит народ, ох - гудит! Все слова твои, что в клубе говорил, вспоминают... Да-а, трудно тебе придется, но истину не оставляй, защищай ее. Молись и ничего не бойся.

Так, без единой слезинки, утешала мать сына своего, благословляя его на страдания. Наговорившись досыта, преклонили колени, помолились Богу. Павел вслушивался в слова матери, обращенные к Спасителю - она благодарила Бога за то, что Он призвал Павла к покаянию, дал ему христианское смирение, просила не оставить в самые тяжкие минуты испытаний.

Начальник, вернувшись через продолжительное время, поразился тому спокойствию, с каким мать напутствовала сына, отправлявшегося в узы. На лице матери написано было не горе, к чему давно уже стало равнодушным сердце начальника, а радость и терпение.

Да, радостно благословляла мать сына своего, не далее как с месяц тому назад решившегося отдать свое сердце и всю юность свою Господу.

Павла перевели в городскую тюрьму. Сопровождающий вынул револьвер, грозным голосом предупредил, чтобы не останавливался, не оглядывался по сторонам, не ступал ни шагу ни налево, ни направо, иначе... Тут он еще более свирепо взмахнул оружием, и они тронулись в путь.

Надо ли говорить о том, что Павел тут же пренебрег всеми наставлениями - кроме, разумеется, шагов влево или вправо: с легкой улыбкой он шествовал по улицам, подставлял лицо весенним лучам солнца, радостно разглядывал окружающих, каждое здание, кустик, переулочек будили в нем давешние переживания - все напоминало ему отроческие годы. На этих улицах расцветала весна его юности. В этом городке формировались его убеждения, здесь он впервые открыл для себя Слово Истины.

Встречные, а среди них попадались и знакомые, с удивлением оглядывались на арестованного, идущего со стражей в городскую тюрьму, а одна из его бывших сотрудниц просто остолбенела, завидев обнаженный револьвер, упирающийся в спину Павлу. Он сделал такое заключение из этих мимолетных встреч и взоров: отныне имя его сопряжено у обывателей с понятием ужаса и злодейства, в то же время он впервые осознал, как велика любовь матери, не только не устыдившейся его положения, но и его призвавшая к отказу от стыда.

Вот последняя улочка. Вдали мрачно нахмурилось невыразительное тюремное здание. По этой улочке Павел ходил в школу и на собрания, здесь ему знакома каждая тумба на тротуаре, каждая лавка у ворот и даже во-он тот сиреневый куст, который уже сейчас кажется готов распуститься нежным фиолетовым цветом. Мелькнула серебристая ленточка реки, высоко взметнулась к небу православная церковь...

Вот и ворота тюрьмы. Шесть лет назад он, помнится, совал в щелочку деньги отцу, а здесь в отгороженном барьером углу комендатуры он передавал родителю горшок сваренной картошки.

Но вот и пришли! Кончились воспоминания.

- Разденься! - равнодушно приказал тюремщик. Одежду тщательно осмотрели, прощупали все складочки, описали, швырнули в сторону, велели надеть то, что принес в торбе, домашнее.

- Пошел!

Вот и тюремный двор. В окнах замелькали лица арестантов, выпорхнули платочки женщин, одна из них, бесстыдно обнажив груди, завопила:

- Приветик, мой милый! Сюда его, к нам его!

Из других окон послышались крики:

- Откуда, парень? За что? Сколько дали? Махорка есть?..

Из-за угла показался тюремный страж в серой шинели, с винтовкой за плечами - меряя шагами расстояние от стены до стены, он молча прошел мимо, лишь скользнув взглядом по фигуре нового страдальца.

Тюремная церковь, покосившаяся, с бурыми пятнами осыпавшейся штукатурки высилась за камерами для арестантов. У креста успели обломать перекладину. В пробоинах купола гнездились сизари и вороны. Тюремные головотяпы пристроили рядом уборную, оттуда доносился отвратительный запах. Павел отвернулся, вздохнул; только теперь до его сознания совершенно отчетливо дошло - его арест не ошибка и не случайность, отныне ему предстоит жизнь в этом кошмаре.

К его удивлению, камера оказалась довольно опрятной: параша была закрыта, бачок с водой на отведенном месте, одинарные нары так отполировали бока бесчисленных обитателей, что в них можно было смотреться, как в зеркало. И встретили Павла радушно, один из арестантов тут же снял с его плеча торбу и, кинув ее на свободное место, сказал:

- Здорово, паренек! Вот тебе место. Ничего не бойся, у нас тебя никто не обидит.

Павел растерянно поблагодарил доброхота, подошел к указанному месту и преклонил колени. Занятые своим делом, обитатели камеры поначалу не обратили внимания на страстный шепот новенького, потом прислушались.

С большим усилием подавив в себе волнение, Павел допустил дух молитвы в свое сердце. Он просил Господа о том, чтобы научил его, как вести себя среди этого общества и укрепил его. Просил, чтобы Бог послал ему мудрость в ответах, которые надлежало бы дать начальству и судьям, чтобы утешил Господь и сохранил мать с отцом, оставшихся на воле.

Поднявшись с колен и заметив удивленные взгляды своих новых товарищей, Павел тотчас же откликнулся на безмолвные вопросы, родившиеся в душе несчастных, и стал свидетельствовать им о Господе, о Его Великом Евангельском учении. Нельзя сказать, чтобы слова Писания, которые многие услышали впервые, сильно поколебали их сердца, но всех поразило умение рассуждать такого молодого человека, каким был Павел. Посыпались вопросы, Павел отвечал каждому, вскоре прекратилась отвратительная брань, перестали дымить вонючей махоркой. Спустя несколько дней Павел завоевал всеобщее уважение.

Наконец, потребовали к следователю. По дороге Павел пытался представить будущую беседу, в памяти один за другим пробежали предполагаемые вопросы, особенно опасался он возможных побоев, о которых сразу же предупредили его сокамерники, дух его ослабел.

- Ну как, Владыкин? - встретил его следователь.

Он сидел в окружении группы мужчин разного возраста и положения: некоторые из них были одеты в форму, иные в штатском, но все важные, насупленные и грозные. - Подумал ты о своем будущем? Представляешь ли ты, куда приведет тебя твой Иисус?

- И откуда ты только выкопал эти стариковские бредни? брезгливо спросил самый молодой из мужчин. - Неужели ты веришь в какого-то Иисусика?

Брезгливый тон, надменная гримаса и в особенности пренебрежительное произнесение имени Того, кому Павел отдал свое сердце, возмутили дух:

- Уважаемый начальник! Вы прожили немало, судя по вашему возрасту давно состоите в ВКП(б) [3] и поэтому вам станет понятно, что если бы я унизил вашего вождя Ленина так, как это сделал сейчас ваш коллега с моим Учителем, вы бы не стерпели и отомстили мне. Я же лишен этой возможности, ибо нахожусь в вашей власти. Это первое. Теперь второе. Вы назвали истину Божию и учение Христа стариковской глупостью. Так стоит ли вам из-за подобной глупости арестовывать и запирать в тюрьму какого-то двадцатилетнего мальчишку, бросать свою работу, выходить из кабинетов и собираться вот здесь вместе, целым гуртом, а вы, я вижу, прибыли издалека, чтобы указать мне на это? Мне кажется, что за глупостью так ревностно не гоняются.

Сидящие переглянулись, но следователь постучал карандашиком о стол, как бы предупреждая: помолчите, послушаем еще.

- Мы все думаем о своем будущем: и верующие и безбожники. С той лишь разницей, что верующие уже сейчас знают - им уготовано то, что дает Христос, они живут надеждой и вера охраняет их. Для истинного христианина даже смерть не является потерей, а приобретением этой будущности. Для безбожников же смерть - это бездонная яма, в которой таится мрак абсолютной неизвестности. Что же касается того места, куда приведет меня Иисус, отвечу так: пока что мой Иисус только вывел меня из тьмы греха и порока. А вот куда вы завезли меня, взяв из завода? Подумайте над этим сами.