Сбежавшая принцесса - Мария Берестова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Берт чувствовал себя совершенно бессильным перед её состоянием.
— Господи, ну что же вы… — растерянно пробормотал он, перебрался на её сидение и крепко обнял.
Объятия эти, которые так ярко свидетельствовали о его сочувствии, лишили Лою последних сил; ей сделалось совсем уж жалко себя, и она разрыдалась.
Все эти дни она мужественно сдерживала себя, не позволяла страху и отчаянию овладевать ею; она говорила себе раз за разом: «Мне нужно сделать ещё рывок. Я не могу сейчас предаваться эмоциям. Я должна крепиться». И у неё вполне получалось — обуздывать эмоции, брать себя в руки и делать то, что должно было сделать, чтобы спастись.
Теперь, когда она была, наконец, в Ниии, в статусе замужней дамы, и муж её был человеком, от которого райанский король не смог бы просто так отмахнуться; теперь, когда всё самое сложное, страшное, стыдное осталось позади; теперь, когда она начала чувствовать себя по-настоящему в безопасности — эмоции вырвались наружу, и она заново пережила тот страшный день, который начался для неё с побега через окно.
Страх, отчаяние и стыд поднялись со дна её души, куда она решительно их затолкала, поскольку они мешали ей действовать; и теперь она могла только плакать, не в силах совладать с глубокими эмоциями, которые захватили её с головой.
Но в этом разрушительном водовороте эмоций было кое-что, что отличало нынешний день от того, страшного: был человек рядом, который обнимал, понимал и утешал.
Когда истерика стала отступать, Лое стало стыдно перед ним за этот всплеск.
«Что он теперь обо мне подумает?» — с тоской вопрошала себя она, вжимаясь в его плечо в попытках отсрочить момент возвращения к разговору.
Она уже не плакала — сил плакать не осталось, да и слёзы закончились, — но с каждой секундой ей становилось всё более неловко и страшно. Ей хотелось показывать себя перед ним с лучших сторон — потому что она была глубоко и искренне благодарна ему. Теперь же она испугалась, что ему было досадно, неприятно и противно быть свидетелем её истерики, а она буквально вынудила его пройти через это, потому что куда бы он делся во время поездки, в этом тесном экипаже?
Нужно было бы хотя бы сейчас начать вести себя достойно и оторваться от него… но, уже приняв решение выпрямиться и извиниться, она неожиданно для самой себя вжалась в него ещё крепче — потому что посмотреть теперь на него ей было слишком страшно.
Она не услышала, но почувствовала, что он вздохнул; но прежде, чем она успела окончательно устыдиться, он начал гладить её по волосам со словами:
— Всё уже позади, милая. Всё это уже позади.
Она удивлённо замерла под его рукой, вслушиваясь в тёплый добрый голос.
— Ты со всем справилась, — продолжил он, и она почувствовала, как он поцеловал её в макушку, — у тебя всё получилось, и теперь ты в безопасности.
Страх и стыд стали потихоньку отступать от неё; как от его тела исходило тепло, которое согревало её озябшие руки — она всегда начинала мёрзнуть, когда нервничала, — так тепло от его голоса касалось её души, ласкало её согревающими волнами, несло покой и умиротворение.
Она переменила положение; руки, которыми раньше она цеплялась за его жилет, переместились выше; она обняла его за шею, но всё ещё утыкалось лицом в его плечо, боясь поднять взгляд — сейчас его лицо оказалось бы совсем рядом.
Ей хотелось его поцеловать теперь, но она никогда не целовалась раньше, смутно представляла себе, как это сделать, и боялась быть навязчивой.
Ему тоже хотелось поцеловать её, но он переживал, что слишком торопит события, и что ей сейчас это будет неприятно, и что было бы дурно сближаться с нею в тот момент, когда она растерзана своей истерикой и совершенно беззащитна.
Поэтому они оба просто сидели так и мечтали о поцелуях.
Глава седьмая
Слишком эмоциональная сцена смутила обоих. Они так и промолчали до следующей остановки, а, вернувшись, снова сели друг напротив друга и сделали вид, что ничего такого не было.
Лое было слишком неловко за свою истерику; там, дома, если эмоции порой и застилали её разум, она уединялась и давала им выход наедине с собой. Со времён детства никто и никогда не был свидетелем её эмоциональных вспышек, и ей было особенно досадно, что именно Берт видел её в таком состоянии — потому что ей очень хотелось демонстрировать ему лучшие стороны своего характера, а никак не такие вот срывы.
Берт, в свою очередь, чувствовал, что ей неловко, и пытался эту неловкость сгладить. Он легко завёл непринуждённый разговор на отвлечённую тему — и вскоре все треволнения Лои были забыты.
Они легко обнаружили сходство, которое их чрезвычайно роднило. Их привлекала и интересовала сама жизнь, им было интересно наблюдать и за людьми, и за природой, анализировать свои наблюдения, составлять на их основе концепции. Они оба любили читать — но не для того, чтобы уходить с головой в книжные миры, а для того, чтобы с помощью книг больше узнавать о жизни и людях. Им обоим была свойственна наблюдательность — она тоже росла из этого интереса к жизни.
Почти сразу они обнаружили, что что-то в их наблюдениях и выводах сходится (такие случаи отзывались у каждого в душе необычным теплом), а что-то — нет (а здесь у них возникало горячее любопытство: почему так?) Оказалось, что они могут обсуждать всё на свете — потому что всё на свете им обоим было интересно, и ещё интереснее оказалось узнавать, в чём сходство и различие их взглядов.
В итоге весь путь до столицы прошёл в самых разнообразных беседах — и эти нелюбители путешествий даже не заметили, как летит время.
В столице у Берта не было своего дома, и он планировал разместиться в летней резиденции короля — но там-то ждали только его одного, и резиденция короля не была тем местом, куда можно было просто привести с собой жену. Оставлять Лою где-то в одиночестве не казалось Берту допустимым вариантом, поэтому он решил сперва отправиться в дипломатический корпус. Он был достаточно обширен и предоставлял пусть скромные, но вполне приличные временные комнаты не только для своих сотрудников, но
