Привет, святой отец! - Сан-Антонио

В трубке загнусавил сварливый голос.

— Это Сан-Антонио, — сказал я, — Вы должны будете отвечать мне по-французски, поскольку я оставил переводчика в ящике стола в отеле. Как ваши поиски?

Он поколебался, но решился говорить. Французский у него был не подарочек.

— Я ничего не обнаруживать! — сказал он.

— Вы нашли точное место причала «Кавулома-Кавулоса»?

— Да, я да. Водолазы имели поиски. Но ничего, ничего нет!

— Значит, упаковка уже доставлена куда надо!

— Расследование показывает, что нет!

— То есть?

— Судя по расспросам служащих порта, никто в порту не вылавливал ящик.

— А ночью?

— Постоянно народ. Чтобы поднять с глубины большой вес, необходимы скафандры, подъемный кран, грузовик, вы понимаете?

— Прекрасно понимаю. Надо поискать в Самофракии, может быть, Ника все еще находится под кораблем?

— Я уже приказал начать поиски.

— Прекрасно, спокойной ночи!

Я пошел к своему столику. Охваченный красотой этого уголка, я остановился на полпути. Нас окружали другие висячие рестораны, на разных уровнях, похожие на островки света, и, когда наш оркестр прерывался, слышалась другая музыка.

В тот момент, когда я уже собирался выйти из оцепенения, мое внимание было привлечено некой странной и непонятной вещью. Она находилась на соседней крыше, расположенной на уровне нашей террасы. Держу пари, это был человек.

Что привлекло мое внимание — так это отблеск луны на блестящей поверхности. Приглядевшись внимательнее, я увидел, что некто как раз прикладывал к плечу ружье с оптическим прицелом. И что мне особенно не понравилось, так это то, что вышеуказанное ружье целилось не в кого иного, как в вашего покорного слугу, лично в меня, единственного и любимого сына Удачи. Не желая причинять огорчения последней, я припустил во все лопатки, пока не попал в укрытие балюстрады. И хорошо, что сделал так, поскольку несмотря на свой топот, едва достигнув укрытия, я услыхал сухой треск выстрела. Его продолжил грохот бьющегося фарфора. Пуля, дорогу которой я не преградил собой, расколола дымящуюся супницу. Супница взорвалась, официант выпустил поднос, и тот вместе со всеми тарелками рухнул на землю.

Какой тут поднялся хай! Начальство начало песочить этого парня, он протестовал, но никто не желал слышать его жалобы. Ему дали пощечину, выгнали и подняли на смех. Я выпрямился и посмотрел в сторону крыши. Стрелок исчез.

Встревоженный, я вернулся к Александре II.

— Что случилось? — спросила она.

— Неловкий официант, моя прелесть, такое случается и в самых лучших домах.

Что меня беспокоило во всем этом, так это то, что меня вычислили, за мной следили, а я этого не заметил. Для полицейского, у которого начисто отшибло инстинкт, это обычное дело. Я шел себе своей дорожкой, а какой-то тип следил за мной, вполне решив меня убрать. Во всяком случае, если пейзаж хотят очистить от меня, значит, я мешаю. А если я мешаю, значит, я напал на правильный след, не так ли?

Я решил напоить мою недоступную, чтобы подготовить почву, поскольку Сан-Антонио, вы же его знаете, мои красотки: оттого, что некий неизвестный хочет разделаться со мной как с президентом Кеннеди, я не стану пренебрегать девчонкой из госпиталя. Наоборот, это только подстегнуло меня и придало остроты и пикантности всей этой церемонии. Это щекотало мне нервы.

Спустя четверть часа я ввел эту провинциальную глупышку в мраморный холл своего дворца. Кессаклу дрыхнул за филодендроном. Ему бы следовало проконсультироваться у ларинголога, потому как он спал с разинутым ртом.

...Я прикрыл дверь своей комнаты.

— Чуточку виски, моя маленькая фея?

— Ох, нет! Это слишком крепко.

— Я вам помогу!

Она упала на канапе. Я устроился рядом с ней, предварительно наладив подходящее освещение, и положил опытную руку на плечо красотки.

— Александра, — прошептал я, — как вы объясните то смятение чувств, о котором я вам говорил?

— Говорите по-французски, — шепнула она.

— Но вы же не поймете, — удивился я.

— Это не важно, это чтобы слышать ваш язык.

Я улыбнулся ей и выдал чисто сан-антониевское:

— Язычок мой, малышка, я бы предпочел, чтобы ты не слушала его, а попробовала на вкус! У тебя чертовски соблазнительный рот, знаешь ли, и я бы хотел получить ордер на вселение, чтобы приютить в нем своего лучшего дружка!

— Чудесно, — промолвила она, — это как музыка.

— Кроме этого, я ничего не могу сыграть тебе, крошка! Ни «Волшебной флейты» Моцарта, ни увертюры из «Принцессы чардаша».

Она закрыла глаза. Я склонился над ней и провел ревизию ее рта. Все тридцать две штуки были на месте. Девушка буквально приклеилась ко мне и разделила поцелуй. Ну что ж, классический дебют, но, как сказал бы иной, надо входить либо здесь, либо через двери. Я развернул ее на канапе, блуждая рукой по ее телу. Прыжок через препятствие! Все идет отлично. Она сказала «нет», но по-гречески, а я не был расположен к пониманию.

Она любила. Она это говорила, она это стонала, она это кричала, утверждала, шептала, клялась, божилась, повторяла, объясняла, жаловалась.

Мы разъединились. Но вот она опять повисла на мне и заплакала у меня на груди.

— А мой жених? — рыдала она.

Каков конец, согласитесь?

— Твой жених рогат, моя нежная, — отвечал я.

Я бы очень хотел найти другое слово, чтобы обозначить то, что с ним произошло, но, честное слово, не нашел.

Тут раздался звонок телефона. Сорок две секунды назад он мог бы сломать нам кайф.

Я пошел снять трубку, думая, что это комиссар Келекимос хочет сообщить мне новости. Но это был дежурный из вестибюля.

— Мадемуазель внизу! — сказал он.

Катастрофа! Александра I прикатила раньше, чем предвиделось в моих планах. Что делать? Но вы еще не знаете всей изобретательности вашего Сан-Антонио, мои милые.

— Скажите, старина, — сказал я, — вас не интересует возможность заработать благодарность, огромную, как Акрополь? Тогда проводите эту мадемуазель в свободную комнату, уверив ее, что это моя, и скажите, что я сейчас приду.

— Хорошо, месье, — невозмутимей ответил служащий.

— Кто это? — пробормотала Александра II.

— Только что приехал мой шеф, я должен пойти отчитаться, — объяснил я, приводя себя в порядок с немыслимой быстротой.

— А я?

— Отдохни, мой цыпленок, эта кровать просто создана для отдыха.

Я провел гребенкой по волосам, смазал физиономию одеколоном (браво! «Балансьяга») и снова снял трубку, чтобы спросить у ночного дежурного, в какую комнату он отвел «вышеупомянутую особу».

— Номер 114!

— Спасибо!

Ах! Француженки, французы, какая ночь!

— А я думала, вы занимаете 69-ю комнату? — сказала мне очаровательная, торжествующая, ошеломляющая Александра I.

— Переместили, потому что в ванной тек кран.

Любопытно, я встретил ее в коридоре, направляющуюся к лифту. Что-то говорило мне, что дочь дипломата хотела смыться, пока я не пришел.

— Я не надеялся, что так рано, Александра.

— Я сослалась на мигрень. Я спешила вас увидеть...

— Спасибо за комплимент.

Она улыбнулась мне.

— У меня немного времени, вы знаете... Дедушка должен завтра взять меня в круиз на остров Церебос.

Что удивительно в этой глуши, так эти праздные задаваки, которые совершенно не желают скрывать своих похождений. Александра I, она-то уж не вспоминала ни о каком женихе. Она не говорила, что это неразумно, что ее добродетель скрежещет зубами или что у нее есть принципы.

Поэтому, пустив в ход все свои ресурсы и рецепты, я последовательно и с великолепным блеском исполнил бретонскую камнедробилку, чайник со свистком, а-пропади-все-пропадом, увлажнение сосков, енот-потаскун, игру в салки, баллистическую ракету и змею-удава. Она была довольна, посчитала, что я достоин похвального листа и почетной грамоты, и поцеловала меня.

— Ах! Эти французы, — пробормотала она, массируя свои глаза, обведенные темными кругами, — только они по-настоящему умеют заниматься любовью! Я бы чего-нибудь выпила, дорогой!

Я заказал шотландского виски и приготовил два стаканчика крепкого напитка.

— За наши любови, Александра!

Мы чокнулись, но уже не с таким удовольствием, как с предшественницей.

— У меня от наших амурных шалостей раскалывается череп. Сделай мне, пожалуйста, холодный компресс, дорогой.

Я захватил салфетку и положил ее в умывальник, пустив со всей силой холодную воду. Вот тут-то благодаря случайной игре зеркал я заметил необычный трюк... Александра I приподняла платье и сорвала со своей подвязки для чулок маленький матерчатый мешочек. Интересные у нее тайники, у этой пастушки. Содержимое мешочка молниеносно было вытряхнуто в мой бокал. Она встряхнула стакан, чтобы растворить свою микстуру, и засунула пустой мешочек к себе в бюстгальтер. У меня мелькнула мысль, мои девочки, что если бы мой ангел-хранитель не работал сверхурочно, я бы через несколько часов проснулся в морге!