Второй курс: Жезл Наполеона. Курс для отличницы по шпионажу - Наташа Ключевская

Теперь можно вернуться в исходное положение. Внимание Вадима я добилась.

– О! Получилось! А какого года выпуска эта машина?

– Для Майбаха год выпуска не так важен, как например, для Мерседеса! – пустился в объяснения Вадим. Теперь его не остановишь. Надо только заинтересованно кивать время от времени и задавать иногда вопросы. Мой преподаватель по предмету «Психология диалога» был бы сейчас мной доволен! За форму черепа все называют профессора просто Шишка, хотя по паспорту зовут Лев Владимирович! Только маловат он для льва. Рост у Шишки как у Наполеона! Он сам признался нам однажды на лекции, что его параметры соответствуют легендарному покорителю Европы. Может по причине императорских амбиций сдать ему зачет очень сложно.

Вы когда-нибудь слышали про «толстые» и «тонкие» вопросы? Сейчас объясню! Знак вопроса похож на рыболовный крючок. Если вопрос по сути тоненький, простой, и ответ на него лежит на поверхности, то можно поймать мелкую рыбешку. Но крупная сорвется. Для крупной нужен «толстый» вопрос, вопрос-философ или вопрос-якорь. Глупым вопросом можно испортить все будущие отношения. Но иногда нужна именно маленькая рыбешка! Поэтому уметь задать вопрос к месту это целая наука. Я задала вопросы правильно, они были нужными, рыбешку-водителя я поймала!

Восхитившись на прощание знаниями Вадима, я царственно покидаю шикарный Майбах. Водитель дружески кивает мне, прежде чем уехать. Если в будущем мы с ним встретимся, то мимо он не проедет, это точно! Умение заводить друзей, это наша главная добродетель. Только про друга Вадима, который возит ректора Института, я не скажу никому. Это мой секретный запас! А то ректор может неправильно понять.

Я с разочарованием оглядела пустой двор Института. Вы заметили? Если вы одна после метро идете на учебу или возвращаетесь домой, то свидетелей этому будет предостаточно! Все подруги и неподруги вас увидят, обсмотрят и обсудят. А если при этом еще приседаете на сломанный каблук, то аншлаг вам точно обеспечен. Каждый мой приход в Институт отмечает дядя Гена, например. Машет метлой, а сам зорко фиксирует, кто, с кем и во сколько пришел. Или Илья с третьего курса, симпатичный такой высокий спортсмен, рядом со мной паркует свою машину. Но именно сегодня, когда я, может единственный раз в жизни, приехала на Майбахе, площадка перед Институтом была пуста. Даже дворник дядя Гена куда-то скрылся. Вздохнув, я пошла искать куратора.

Наш Институт секретный с головы до пят, то есть от макушки спутниковых антенн, до последнего гвоздя в дворницкой у дяди Гены. У всех, кто здесь работает и учится, есть допуск в разные отделы Института. На всех дверях стоят кодовые замки, висят камеры и даже живые охранники берегут наши учебные секреты. С начала этого учебного года ректор ввел еще и магнитные карты разных цветов. У моего куратора карта красного цвета, дает самый широкий доступ практически во все секции Института. Выше этого только у ректора, у него магнитная карта белого цвета. У меня карта синяя, допуск минимальный. По моей карте доступны только несколько аудиторий, библиотека, спорткомплекс и лингафонный кабинет. У преподавателей карты от желтого до зеленого цветов. Ну, еще и черные карты у местной инквизиции – службы собственной безопасности. И при всей этой системе тайн есть совсем закрытые помещения. Там не работают сотовые, нет Интернета. Это совещательные комнаты. По периметру комнат проложен кабель, и подается электромагнитный импульс. Он и глушит все возможные сигналы.

Баба Нюра невозмутимо мыла пол в коридоре первого этажа. Она на секунду подняла голову, кивнула мне и опять ушла в нирвану чистых полов. Несколько аудиторий были заняты, там должники сдавали свои хвосты. Я заглянула на кафедру истории, флегматичный профессор Коровин, которого все называют Кекс, проводил отработку неудов по Истории развития капитала. Кекс поднял голову, я быстро закрыла дверь. Мой зачет у Коровина висел на ниточке. Если до конца следующей недели я не сдам ему анализ рынка сахара в Южной Америке, то зачета мне не видать. Зачем будущему спецагенту сахар в Америке, еще и Южной? Еще была слышна речь в библиотеке на первом этаже. Я поднялась на второй этаж, Куратор стоял около совещательной комнаты, а дверь в нее была открыта. Я не поверила своим глазам! Первое, о чем нас предупреждают, это о правилах поведения в совещательной комнате. И там есть пункт «закрытого пространства». Да что здесь происходит? Институт захватили дикие гунны? Или всю систему спецслужб упразднили?

– Кузнецова! – обрадовался полковник, но радость у него получилась какая-то агрессивная, – Что так долго? Ты на лыжах добиралась?

– Нет! – с достоинством отвечаю я, – За мной Майбах прислали!

– Знаю, – очень серьезно говорит шеф, – Сам команду давал. Заходи, – посторонившись, приглашает меня в совещательную комнату. В комнате было тихо, чисто и пусто, если не считать прозрачного стола на одной центральной ножке, четырех таких же стульев и пары прозрачных скамеек по периметру. Куратор закрыл дверь, и мы остались одни.

Спрашивать о том, по какому поводу меня пригласили, не принято. Если надо сказать, то и так скажет, а если нет, то спрашивать бесполезно. Поэтому я сижу молча, рассматривая с интересом гладкую поверхность стола.

– Как день провела, спрашивать не буду, – почему-то угрожающе начал куратор, – И о вчерашнем вечере тоже не спрошу, если не заставят обстоятельства.

Он явно нервничал, и это пугает меня больше, чем неожиданный Майбах. Я подняла на него глаза, показывая всем видом, что к разговору готова.

– Ты вчера рассказывала, что на занятии по графологии работала с интересным письмом? Так? – глядя мне в глаза, задал «тонкий» вопрос куратор. Из вопроса ясно, что за время, пока меня не было в Институте, к письму стали относиться по-иному! Мне хотелось сказать куратору: «Ага-а! Теперь и вам стал интересен рассказ пенсионерки Потворской!» Но этот торжествующий возглас прозвучал только у меня внутри. А снаружи я утвердительно кивнула.

– А письмо это ты потом куда дела, солнце? – приблизил он ко мне свое лицо. Я немного отпрянула назад, но стул мешал это сделать. Сглотнув, я проблеяла:

– Там оставила.

– Где там?

– В аудитории.

– Ты не могла оставить его просто в аудитории. Ты его сдала Григорию Ильичу?

От неожиданности я даже не поняла, что он говорит про Пастора.

– Сосредоточься. Теперь каждый твой ответ должен быть как можно более точен. Поняла? – жестко спросил он. Его слова были похожи на камни, такие же тяжелые и твердые.

– Поняла? – чуть повысив голос, повторил куратор. И добавил, – Если поняла, то кивни!

Я послушно кивнула. Куратор изменился до неузнаваемости. Вопросы-камни, глаза ничуть не легче. Он что, владеет техникой гипноза?!

– Значит, поняла! Расслабься. Мне нужны ответы, а не жесты, – ослабил хватку полковник.

– Спрашивайте, – удалось мне выдавить из себя.

– Еще раз о письме, – откинулся он назад, – Ты его отдала Пастору?

– Нет, – понимая, что теперь меня могут даже из Института отчислить, признаюсь я.

– Так, – бесцветным голосом констатирует полковник, – И что ты с ним сделала? Унесла с собой?

– Я его оставила Люське. Извините, то есть студентке Куликовой Людмиле.

– Что? – он явно не ожидал такой версии развития событий, – Какой…? Почему Люське?

– Она таблицу заполнить не могла. Просила меня оставить ей работу, а потом она должна была сдать и свою, и мою.

– Детский сад, – зло говорит куратор, – Письма нет! Работа сдана, а письма в кейсе нет. Все есть – таблица, образцы, сама работа. Все есть – нет письма.

Я молчу. Выходит, что письмо утащила Люська? Зачем Люське письмо, не понимаю. Она что, почитать его домой взяла? Нет! Это полная чушь! Она знает, что за вынос материалов из Института ее могут не просто выгнать, но даже в тюрьму посадить! Хотя, тетрадку свою она же выносила! Но письмо, не тетрадка! Ничего не понимаю.

– Ничего не понимаю, – вслух вторит мне куратор, – Люське-то оно зачем? Вы с ней обсуждали содержимое этого письма?

– Нет. У нее свое было. Она с ним-то не могла справиться! Зачем ей еще и мое письмо! Алексей Валерьевич, что произошло? – негромко, но внятно спрашиваю я.

– Письмо пропало.

Это я и сама поняла. Но почему такая движуха6 поднялась? Это же не карта наступления генерального штаба!

– Его могла Люська взять случайно. Или положила в свой конверт. Кому оно нужно? – в недоумении почти кричу я.

– Это, строго говоря, собственность Института! – раздался громкий голос от двери. Мы с куратором синхронно повернули головы, в комнату для беседы входил господин ректор. Как он открыл дверь? А, забыла, у него же белая карта! От неожиданности я даже вздрогнула!

Ректор у нас фигура почти мифическая. Он редко появляется в Институте, у младших курсов ни какие предметы не ведет. Старшекурсники рассказывают о нем страшные истории. Профессор, доктор политический наук, член многих академий, его никто не называет просто по имени и отчеству. Только профессор Давыдов, а между собой мы называем ректора Дед. По слухам он очень успешный в прошлом агент, ник7 остался у него еще с тех, спецагентовских времен лихой молодости! Кто его дедом назначил там, в лихой молодости?