Яйцеклетка - Алексей Владимирович Бочаров

раннем детстве...    Внутренним стержнем для мужика всегда была и будет работа.    Но работа - настоящая захватывающая работа! - мелькнула в давнем прошлом Петра, когда он трудился инженером по специальности на ведущем предприятии отрасли. Более десятка последних лет Петру неведомо такое понятие, как интересная работа. В его жизни теперь присутствуют только заработки. Смешно слушать тех, кто считает себя успешными бизнесменами. У Петра бизнеса не было, несмотря на несколько более или менее удачно организованных и вовремя закрытых фирмочек, просочившихся как песок между пальцами. Бизнес, как известно, это дело. А делом может быть только любимая работа со смыслом. Дело - это то, чему посвящается жизнь. Дело - это то, что можно передать по наследству детям.    В итоге остались увлечения.    Но те увлечения, которые питают мужающее тело и зреющую душу в возрасте слегка за двадцать или даже тридцать, уже не являются таковыми, когда вам прилично за сорок. В лучшем случае, это хорошо освоенные навыки, если дело касается рыбалки или игры на гитаре. В худшем - модные забавы прошлого, если вам нравилось молотить ногами боксерскую грушу или посещать клуб ценителей иностранного кино.    Инстинктивно невнятной, но больно царапающей страстишкой пыталась выживать тяга к письму. Но Петр, иногда включая компьютер, уже ощущал угасание функций мозга что-либо словесно выразить. Повторно отослав роман по совету москвички Марины в пару издательств, он довольно оперативно получил два аналогичных отказа. Петр впал в глубокую депрессию, явившуюся стартовой площадкой затяжного пьянства. При всем желании он не смог бы что-либо набросать. Даже просто связно описать.    Кроме того, он дал Виоле слово, что с писательством покончено раз и навсегда.    Где-то в углу гаража свалены в коробку пыльные распечатки. Графоманство с кровью и мясом безжалостно вырвано из ума и сердца. Остаток сил Петр сосредоточил на суши-баре. Но финальный бросок на амбразуру в надежде вернуть все разом завершился окончательной потерей точек соприкосновения с реальностью. Проглотив поражение, отряхнувшись от безденежья, и испытывая тошноту при мысли о собственном бизнесе, он решил устроиться на любую работу, обещавшую сносный заработок. Но выяснилось, что никто не горит желанием иметь в штате специалистов с подобным послужным списком. Да и возраст уже, извините. С необстрелянной молодежью как-то проще и безопаснее.    Свыкаясь с уходом из жизни матери, Петр около года перебивался случайными заработками. Иногда ему казалось, что он бросил пить. На деле недолгая передышка лишь маскировала очередную попытку загнать употребление алкоголя в цивилизованное русло. То есть, снова договориться с собственным пороком о границах и территориях.       Петр кликнул по "Синеве".    Этот откровенный стих-самоанализ Глеб написал очень вовремя. Петр часто перечитывал "Синеву", удивляясь могильной точности обозначений. Немногие признаются в том, что не способны более контролировать сползание в воронку алкоголизма. Единицы уходящих в штопор понимают, что процесс становится необратимым.    Почему он не спился?    Согласно не имеющим обратного хода законам жизни, опыту ушедших поколений и просто медицинским установкам, Петр должен был сгинуть, пополнив ряды "успешных" покойников на кладбищах новой России. Ведь Виолетта так и не поверила, что он вернулся. Очень справедливо не поверила. Жизнь не оставляет места для самообмана. Оттуда не возвращаются. Туда уходят стройными рядами, снискав красиво подправленный окончательный диагноз. Получив напоследок руками близких врачебное заключение с упоминанием главного человеческого органа. Отказ топливного насоса. Не выдержало сердце. Много работал, еще больше хотел сделать. Жаль, жаль. Такой молодой, столько мог успеть...    Ему повезло, если оттолкнуться от наследственности.    Отрицая высокое вранье о крепости воли и силе мужского духа, можно констатировать, что первопричиной возврата в мир трезвых явилось телесное устройство Петра. Как ни странно, но после нескольких лет почти ежедневных возлияний он совершенно не испытывал физиологической зависимости от спиртного. Он с удивлением отметил эту поначалу незаметную особенность, когда несколько раз пробовал банально завязать. Организм не требовал выпивки. Подумав, Петр посеял в себе ростки надежды, мысленно отблагодарив родителей за столь редкую конституцию. Он вспомнил, что совершенно безболезненно расстался с курением год назад, когда появилась липкая одышка при подъеме на три-четыре этажа пешком.    Да, именно тогда зародилась надежда.    Вера еще не выглянула из-за горизонта, поскольку не менее ясным становилось убеждение, что порушенная операционная система жизненных ценностей является основным якорем, цепляющимся за спиртное. Автор "Синевы" Глеб Параллельный, отыскав силы признать себя зависимым от зелья, хорошо знал, что, не создав полноценных заменителей наркотическому дурману, с алкоголизмом бороться нет смысла. По "щучьему велению" стать прежним ценителем простых радостей жизни невозможно. Остается единственный путь - найти другого себя. Взломать опечатанные файлы подсознания, которые нехотя займутся перепрограммированием утерянных алгоритмов жизнелюбия. Другими словами, выучить неизвестный язык общения с собой. Язык, которому можно обучиться только по самоучителю.    Это абсурдно звучит, но ему помогла мама.    Вернее, ее смерть.    Он осознает это гораздо позже, когда мозг постепенно восстановит мыслительные функции. Первые полгода после смерти матери он ездил на кладбище каждую неделю. Далее ему хватало ежемесячного общения. Незадолго до ухода бати очищающаяся от ядов голова молча сообщила нечто новое о смысле жизни.    Умышленно вычеркнув из рассуждения величайших злодеев рода человеческого, можно предполагать, что основная часть смысла бытия человека скрыта в том, как долго о нем будут помнить после смерти. И весьма неопределенная порция - что именно предпочтут помнить. Ибо ушедшего человека не поминают по частям. Его не делят на прижизненное хорошее и плохое. Если спустя любое время о человеке просто помнят, значит, он оставил на земле больше позитива, нежели наоборот. Если воспоминания о нем обходят стороной восприятие живущих - он не достоин памяти о себе. Причины забвения значения не имеют. Важен сам факт.    Но пафос редко становится источником добродетели.    Он вряд ли вытащил бы себя сам, хотя, уже откровенно представлял, куда вскоре отправится его недоброе имя. Ведь даже страх раствориться в памяти близких законченным алкашом не спасает, когда нет сил выползти на тропу самовозвращения. Пропитой душе элементарно не хватает сгнивших батареек явственно ощутить заранее тот вселенский стыд. Отправной точкой часто служит шоковая встряска. Незабываемый ужас просмотра со стороны черно-серого кино про себя с безмолвно вплывающим титром "КОНЕЦ"... Этот документальный фильм, срывая ржавую резьбу, наглухо завертывает гайки жалости к себе и остаточными искрами любви к жизни воспламеняет отсыревшее в рассоле самолюбие.    Петр еще раз прочитал "Синеву".    Что ждало его,