Чужой хлеб - Александра Анненская

— А я-то думала, — с горестью вскричала Нелли, — года через полтора или два быть настоящей портнихой.

Девочки засмеялись.

— Нет, скоро захотела, — заметила одна из взрослых девушек, — вон я училась здесь семь лет, теперь живу в мастерицах второй год, да и то сшить-то сошью, а скроить не очень-то умею.

— Ну, да ты, Матреша, не указ, — отвечала другая девушка, — ведь это как кому дастся, я вот всего четвертый год иголку держу в руках, а смотри-ка на праздниках какое славное платье сшила одной купчихе, она мне за работу четыре рубля дала, да еще как благодарила.

Нелли решила в сердце, что выучится непременно так же скоро, как эта девушка, или даже еще скорее.

После обеда все девочки опять вернулись в мастерскую, а Нелли и еще одной девочке, также недавно поступившей в магазин, приказано было вымыть и прибрать посуду, на которой подавался обед. Нелли не совсем искусно принялась за непривычное для нее дело; впрочем, как девочка вообще смышленая и ловкая, она исполняла его не очень дурно для первого раза. Ей пришлось одной справлять всю работу, так как подруга ее оказалась совсем неумелою. Это была девочка одних лет с Нелли, но такая худенькая и бледная, что казалась гораздо моложе ее. Она попробовала было взяться за одну тарелку, но не удержала ее в руках, тарелка упала на пол и только каким-то чудом не разбилась. Девочка страшно перепугалась.

— Господи, какая я несчастная, — вскричала она, — ничего-то я не умею делать! — И она в отчаянии опустилась на табурет.

Нелли стало жаль бедную девочку.

— Ничего, не печалься, — сказала она ей, — я одна все перемою. Что ты такая бледная, ты, верно, больна?

— Да, больна, а то, может, и нет, у меня ничего не болит, только плохо я работаю, да все устаю, а меня за это бьют и ругают, я так боюсь и мадамы, и Авдотьи Степановны. — И бедняжка закрыла лицо своими худенькими пальчиками, точно и теперь кто нибудь приготовлялся ударить ее.

У Нелли навернулись на глазах слезы.

— Теперь мы будем вдвоем работать, — сказала она, — я буду тебе во всем помогать, хочешь?

Девочка открыла лицо и пристально посмотрела на Нелли.

— Ты добрая, — проговорила она, — а другие девочки не такие, они смеются надо мной и нарочно на меня жалуются.

— А ты давно здесь учишься?

— Третий месяц, только я еще ничему не научилась. А с меня строго спрашивают, потому меня мать в годы отдала, на семь лет, а кто за деньги, тому хорошо — хочешь учись, хочешь нет.

В эту минуту в кухню вошла хозяйка отдать какое-то приказание кухарке. Нелли подошла к ней.

— Будьте так добры, мадам, — сказала она ей самым почтительным голосом, — скажите мне, пожалуйста, как меня к вам отдали: будут за меня платить деньги или нет?

— Разве ты не знаешь, душенька? Нет, m-me Вязина отдала тебя ко мне на шесть лет, и никто за тебя не платит. Поэтому ты должна работать очень прилежно, чтобы мне не даром содержать и учить тебя.

«Шесть лет! О, как долго!» — Сердце Нелли сжалось. Но тут ей блеснула другая, более утешительная мысль. За нее никто не платит, мадам сама сказала, что она своей работой должна вознаграждать ее за содержание и учение, значит, она теперь уже живет своими собственными трудами, никто не может попрекнуть ее куском хлеба.

Эта мысль заставила девочку с новым старанием приняться за свою не совсем приятную работу, а потом опять за распарывание платья, данного ей Авдотьей Степановной. Варю, так звали девочку, не умевшую мыть посуду, услали куда-то с каким-то поручением, и Нелли не видала ее до самых сумерек.

Окончив пороть платье, Нелли аккуратно сложила все лоскутки и не без страха поднесла их к Авдотье Степановне. Та внимательно осмотрела каждый кусочек и, видимо, осталась довольна.

— Ну, ты не совсем дура, — проворчала она и дала Нелли сшивать какие-то полоски коленкору, которые должны были служить подшивкой под платье. Эта работа вышла не так удачно, Нелли пришлось дважды перепороть ее, да за медлительность выслушать несколько бранных прозвищ от мастерицы. Но девочка не унывала. Она понимала, что научиться сразу делать что-нибудь хорошо нельзя, что придется много раз и переделывать, и выслушивать выговоры за дурную работу, а к брани Авдотьи Степановны она так прислушалась за целый день, что уж не очень огорчалась ею. В восемь часов девочек опять позвали в кухню ужинать, есть опять тот же вареный картофель и с таким же дурным маслом, как за обедом, а после ужина Нелли и Варя опять должны были мыть посуду. Но тут Варя уж и не принималась за дело.

— Господи, как я устала, — сказала она, склоняя головку на стол. — Меня три раза посылали в Гостиный двор прикупать шелку, все я не могла подобрать под образчик, теперь все пошли спать, а я должна тут мыть да убирать.

— Я одна вымою, не беспокойся, — сказала Нелли, — иди спать, голубушка, отдыхай. — Варя подошла к Нелли, ничего не говоря крепко обняла ее, поцеловала и затем медленными усталыми шагами пошла спать.

Спальней для взрослых девушек-мастериц служила та же комната, в которой они работали днем, а для девочек-учениц — небольшая темная комнатка, прилегавшая к ней. Все они спали на полу, на тоненьких матрасах и крепких подушках без простынь и наволочек, иные даже без одеял, прикрываясь своими платьями. Нелли хозяйка дала такую же постель. Жестка и неудобна показалась она девочке после той мягонькой, чистенькой постельки, на которой она спала последние четыре года.

— Зато это моя собственная постель, — думала девочка, укладываясь на ней, — зато теперь никто не попрекнет меня, что я залезла не в свое место. Если бы я не уезжала из деревни, мне и здешняя еда, и здешнее помещение показались бы очень хорошими. Я избаловалась, живя у богатых людей. А ведь на самом деле я бедная, ну и должна жить, как все бедные! Ничего, привыкну! А выучусь работать, стану зарабатывать деньги, так заживу получше, а всё своими трудами, не за чужой счет.

И с этими утешительными мыслями девочка крепко заснула.

Для Нелли началась новая жизнь — жизнь, вовсе не сходная с тою, какую она вела в доме Вязиных. В семь часов утра все девочки должны были вставать, наскоро умываться и одеваться, а потом пить кофе с молоком и черствыми булками. В восемь часов приходила Авдотья Степановна, которая ночевала не в магазине, а на своей собственной квартире, и начиналась работа. До двух часов девочки должны были сидеть на своих табуретах вокруг стола и шить. В два часа они обедали, в три опять принимались за работу и сидели за ней до восьми часов вечера. В восемь ужинали и затем ложились спать.

С непривычки у Нелли болела спина и голова от такого долгого сиденья на месте, впрочем ей оно редко выпадало на долю. По обыкновению, принятому в магазинах, ее, как и всех вновь поступающих девочек, употребляли на исполнение разных мелких поручений и на разные домашние работы. Она должна была вместе с Варей убирать всякий вечер и всякое утро мастерскую, мыть посуду, из которой ели мастерицы и девочки, приносить из кухни утюги для глаженья платьев, бегать в лавку за шелком, за иголками, за нитками и другими мелочами, провожать m-me Адель, когда она относила куда-нибудь заказную работу, и нести за ней картонки и узлы с этой работой.

Все эти занятия не очень нравились Нелли. Она привыкла целые дни ничего не делать, и теперь труд казался ей очень тяжелым. А трудиться нужно было усердно, без малейшей небрежности или рассеянности. Авдотья Степановна шутить не любила. За всякую неаккуратность, вялость или нерачительность она взыскивала строго. Не раз дурно сделанная работа летела в лицо той или другой девочке. Мысль, что ее станут бить, была невыносима для Нелли. Она видела, что Авдотья Степановна хоть и вспыльчива, и груба, но справедлива и никогда не нападает на девочек без причины; потому она решила победить свое отвращение к некоторым работам и исполнять с полным старанием все, что ей прикажут. С другой стороны, и мысль о том, что, поступая таким образом, она честным трудом зарабатывает свой кусок хлеба, поддерживала ее. Ее прилежание и старание скоро все заметили: старшие девушки хвалили ее, подруги удивлялись, из-за чего она старается, и даже иногда подсмеивались над ней.

Авдотья Степановна стала довольно милостиво относиться к ней: она часто сажала ее подле себя и показывала ей то тот, то другой шов, не давала ей распарывать старых вещей, а припасала для нее какое-нибудь легкое шитье, иногда даже вместо нее посылала в лавку какую-нибудь другую девочку, приговаривая при этом: «Лучше ты сбегай, с тебя все равно никакого проку не будет, а Лена пусть у меня за работой сидит».

Вообще, хотя работа утомляла Нелли, хотя после скудных обедов и ужинов в кухне m-me Адели она часто оставалась голодной, но она не чувствовала себя несчастной. У нее от природы был живой, веселый характер, но в доме Вязиной ей редко позволяли проявлять его, здесь же было гораздо свободнее. От детей требовали одного только — чтобы они хорошо исполняли заданную им работу, а в прочем мало стесняли их. За работой они беспрестанно болтали и пересмеивались между собой, замолкая только на минуту при каком-нибудь окрике Авдотьи Степановны, и затем опять принимались за свое, как только строгая мастерица погружалась в работу или заговаривала с кем-нибудь из взрослых девушек.