Жизнь и смерть Гришатки Соколова - Сергей Алексеев

Едет Кар по завьюженной Оренбургской степи. Спешит на выручку к осажденному Оренбургу, к другу своему генералу Рейнсдорпу.

Разбить и схватить Пугачева - таков приказ генералу Кару.

Мороз. Ветер. Сидит Кар в открытом возке. Засунул руки в дамскую муфту. От мороза и ветра ежится. Растянулись походной колонной солдаты. И им на морозе холодно. "Эх, полушубки бы нам, сапоги валяные. Ради чего страдаем!"

Едет Кар, рассуждает: "При одном появлении моем разбегутся злодеи. Войско у меня регулярное. Ружья и пушки. Молодцы гренадеры. Схвачу Пугачева - новый чин и награда".

Вдруг шевельнулся легким облаком снег на горизонте. Впереди, с боков, сзади. Из снега выросли всадники. Криком и гиком наполнилась степь.

Выпрыгнул Кар из санок:

– К бою! Становись! Стройся! Пушки вперед!

Построились солдаты. Ружья наизготовку. Пушки вперед.

Все ближе и ближе пугачевские конники.

– Ух ты, несметная сила!

– Братцы, погибель пришла! - понеслось в генеральском войске.

– Молчать! За матушку царицу! Из пушек пали! - кричит разъяренный Кар.

Стрельнули пушки. Понеслись ядра и злая картечь в сторону наступающих. Молодцы пушкари, точен солдатский глаз. Да только не дрогнули пугачевцы. На месте погибших - сразу же новые, словно нет никаких потерь.

– Их смерть не берет!

– Их великие тысячи! - зарокотали снова солдаты.

– Бей, пали! Бей, пали! - не унимался Кар.

Кричит, а сам нет-нет да на санки свои посмотрит. Кони быстрые, санки легкие. В случае чего, спасут они генерала.

Еще ближе придвинулись пугачевцы. Теперь уже не только конные, но и пешие на виду. Движутся, движутся, движутся. Не остановишь восставших рать.

– Отходи! Отступай, братцы! - понеслось по солдатским рядам. Сдавайся царю государю Петру Третьему.

Зашевелилось Карово войско. Врассыпную солдаты. Кто в плен, кто в сторону недалекого леса.

Прыгнул Кар в свои генеральские санки. Эх, эх, пропадай чины и награды!

Отъехал генерал версты три. Остановился, перевел дух. Вдруг невесть откуда появилась ворона. Поравнялась она с генеральским возком, растопырила крылья:

"Кар-р!"

"Свят, свят", - закрестился генерал с перепугу и снова плеткой коней. Да так, что дамская муфта из санок вон.

"СЛУШАЮСЬ, ВАШЕ СИЯТЕЛЬСТВО!"

Ждал генерал Рейнсдорп генерала Кара. Не прибыл на помощь Кар-генерал.

Ждал генерал возвращения Хлопуши, не вернулся Хлопуша.

Понял губернатор, что колодник его провел.

– Русише швайн, - ругнулся.

Стал Рейнсдорп думать о том, как все же покончить ему с Пугачевым.

– Вот что. Позвать ко мне старика Кобылина.

Явился Кобылин.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

– Хочешь сто рублей серебром и медаль от царицы?

– Желаю, ваше сиятельство.

– Ну и хорошо, собирайся.

– Куда, ваше сиятельство?

– В лагерь к злодею.

Понял старик зачем, в глазах помутилось.

– Да я же стар! - взмолился Кобылин.

– Ничего-ничего. Так оно даже и лучше есть.

– Да я и кинжала ему в ребра не всуну.

– Не надо, не надо кинжал. Ты ему - яду.

– Яду?! Так стариковские руки мои дрожат.

– Что?! - заревел генерал. - Руки дрожат? Плетей захотелось? О, доннерветтер, всыпать ему плетей.

Понял старик Кобылин - выбора нет.

– Слушаюсь, ваше сиятельство!

ЧЕСТЬ И ПРИВЕТСТВИЕ

Вот так радостный день у Пугачева! То-то удача! И Кара разбили, и вернулся Хлопуша. Порох, ядра, пушки привез. Мортиры - целых три штуки. И привет от работного люда. Дружбу-союз с Урала. И Гришатка вернулся. Герой! Без него - как знать, может, и не было бы здесь мортиры.

– Ну, Соколов-Сокол, уважил, уважил! Исполнил, как есть, мое государственное поручение. Ну, Соколов-Соколенок, порадовал!

Произвел Пугачев Хлопушу в полковники.

– Ну, а тебе какую награду? - обратился к Гришатке.

Подумал Гришатка:

– Мне бы, батюшка, в Тоцкое...

И вот едет Гришатка в Тоцкое. Сабля при нем. Шапка на нем. Пистолет настоящий за поясом.

Блестит, искрится на солнце снег. От яркого света глаза смыкаются. Прикроет Гришатка глаза. Вырастает, как в сказке, Тоцкое.

Сбежался, сгрудился народ. Встречают Гришатку жители. Честь ему кричат и приветствие:

"Ура! Ура! Соколов Гришатка приехал".

"Он у царя-батюшки в видных начальниках".

"То-то будет теперь Хлыстову".

Приятно от таких мыслей Гришатке. За спиной у него сундучок. В нем полушалок для матери, сарафан для сестрички Аннушки, для дедушки Тимофея Васильевича сапоги, козловые, новые, никем не ношенные.

Справа от Гришатки казак Ферапонт Узловой, слева - башкирец. Хаким. Специально посланы вместе с Гришаткой.

Резво бегут казацкие кони. Верста за верстой, верста за верстой - все ближе и ближе родимое Тоцкое.

Вот и оно. Божий храм на пригорке. Погост. Каменный дом купца Недосекина. Каменный дом штык-юнкера Хлыстова. Мельница. Вот и замерзшая речка, речка Незнайка. Вот и Шарик бежит. Стойте, буланые, стойте! Не торопитесь. Приехали.

Радостно бьется Гришаткино сердце. Встречай, выползай из хибарок, народ!

Но что такое? Наперерез путникам выбежала группа крестьян. С топорами, с вилами, с косами.

– Не шевелись! Кто такие?

– Мы здешние, здешние, тоцкие! - закричал во всю мочь Гришатка.

Смотрит мальчик - мужики незнакомые. Обступили они приехавших со всех сторон. Вышел вперед горбоносый, в треухе детина:

– Здешние, не здешние - слазь!

Схватились Ферапонт и Хаким за сабли. Гришатка руку быстрей к пистолету. Да где тут! В один момент набросились мужики на конных. Стащили на землю. Руки за спины. Скрутили, связали.

– Тащи их, тащи к командиру! - кричит горбоносый в треухе.

Потащили крестьяне.

Вот так встреча! Вот так честь и приветствие!

"УХ ТЫ! ОХ ТЫ!"

Приволокли мужики пленников к командиру. Втащили в каменный дом к Хлыстову.

Глянул Гришатка - Вавила!

Глянул Вавила - Гришатка!

– Ух ты!

– Ох ты!

Смотрят мужики остолбенело на Вязова. Горбоносый почесал за ухом. Понимает, что вышла промашка. Видать, и вправду не тех словили.

Рассказал Вавила Гришатке, в чем дело. Вот уже две недели, как он здесь, в Тоцком. Послал Рейнсдорп дровокола в Тоцкое за продуктами.

Трудно с харчами сейчас в Оренбурге. Приехал Вязов, а назад не вернулся.

Снова, как весной, заволновались тоцкие мужики. Избрали Вавилу своим командиром.

К тоцким присоединились крестьяне соседних сел и деревень. Организовался целый отряд. Волю всем объявили. Землю барскую стали делить. А вот теперь собираются идти в Берды к Пугачеву.

– Порядок у нас строгий, - объяснил Вавила. - Охрана. Вы уж не сердитесь, что так получилось, - обратился он к Хакиму и Узловому.

– А как же Хлыстов? - задал вопрос Гришатка.

– Повесили, повесили, вздернули. Да ты-то мамку видел? Эй, позвать Соколову! - крикнул Вавила.

Прибежала Гришаткина мать, взвыла при виде сына:

– Кровинушка, родненький, дитятко!

Плачет, не верит своим глазам.

– Он, он. Он самый, тетка Лукерья, - улыбается Вязов.

Примчалась сестренка Аннушка. За ней дед Тимофей Васильевич.

За ними соседи и просто тоцкие жители. Набился хлыстовский дом до отказа.

– Гришатка, Гришатка! Ух ты! И стрижен на казацкий манер, и пистолет, и сабля, и шапка, гляди, мерлушковая!

Пришлось Гришатке до позднего вечера рассказывать всем про Берды, Оренбург и Пугачева.

Пробыл мальчик в Тоцком три дня. На могилку сходил к родителю. Вволю поплакал. Повидал своих старых дружков и приятелей. Удаль свою в стрельбе показал. Похвастал про Авзянский завод.

Но вот пора и назад к царю-батюшке.

– Вот что, - сказал Вавила. - Едем все разом.

Собралось Вавилово войско. Кто конно, кто пеше, кто в санках. Присмотрелся Гришатка. Ба - и дед Тимофей Васильевич тут же! В новых, привезенных Гришаткой козловых сапогах.

– Да куда же ты, дедушка?!

– Молчи, молчи, - оборвал старик. - К нему, к амператору. В войско казацкое.

– Да ты же старенький, дедушка.

– Эка скажешь! - обиделся дед. Тряхнул бородой. - Стар, да умел! Я еще при царе Петре Первом со шведами бился...

Но тут подбежала Гришаткина мать:

– Ах ты, старый, ах ты, глупый, ах душа твоя неспокойная! Да кто же в такой мороз и в козловых сапогах! Не смеши народ. Сиди, дед, дома.

И Аннушка вцепилась в дедов армяк.

Остался дед Тимофей Васильевич.

Уехало крестьянское воинство.

– Эх, эх! - еще долго сокрушался старик. - Как они там без меня! Хватит ли без меня у них силушки?

БОЖИЙ СТРАННИК

Вернулся Гришатка в Берды - новостей целый ворох.