Игра не для всех. 1941 - Калинин Даниил Сергеевич

Ладно, что теперь в прошлом копаться… Самое важное то, что я не должен дать себя убить. Ни при каких раскладах!

Тогда как быть? Бежать от погранцов на марше, благо что смеркается, а вокруг меня лес? Звучит неплохо – на первый взгляд. Но, блин, я в форме, при оружии… Даже если все стволы и гранаты скинуть, распознать во мне военного не составит труда. Поменять обмундирование у местных на гражданскую одежду, пересидеть где-нибудь в окрестностях? Да я, блин, даже не знаю, куда идти, где здесь ближайший населенный пункт. Заблужусь в лесу, закружив ночью, а утром выйду к заставе, где обозленные потерями немцы мне даже руки поднять не дадут… Ведь, судя по воспоминаниям из курса школьной истории и фильмов по ВОВ, никакого щепетильного отношения у фрицев к пленным не было. Стреляли себе на потеху, ни о чем не переживая… Засада, блин!

Плен отпадает – даже если мне удастся выйти к «добрым» фрицам и меня тут же не шлепнут, в концлагерях мои шансы выжить вряд ли выше, чем в бою. Об этом как раз читал красочную, подробную статью, и даже если она и приукрашена, проверять на собственной шкуре как-то неохота… Вместе с погранцами хотя бы посопротивляюсь напоследок, а в лагере ждут бесконечные мучения, к которым я просто не готов… Хотя, с другой стороны, есть шанс, что к тому моменту игра восстановится или капсулу починят – должны же родители спохватиться, когда я перестану отвечать на звонки?

Вот только в описании игры заранее же озвучили, что здесь время бежит в десять раз быстрее, чем в реальности. Тогда это казалось преимуществом… А по факту за последние четырнадцать часов пребывания в виртуальном мире «Великой Отечественной» за пределами капсулы прошло полтора часа. Родители забьют тревогу не ранее, чем завтра… Пока приедут, пока поймут, в чем дело, пока вызовут специалистов… Играть я начал в восемь, то есть настоящее время полдесятого. До понедельника – рассчитываю так, чтобы наверняка, чтобы достали специалиста с работы – нужно продержаться… Так-так… Да часов пятьдесят – или пятьсот здесь, на полях ВОВ. То есть как минимум двадцать дней.

Двадцать дней на войне… Когда-то казалось, что это совсем немного. Теперь же я понимаю, что этот отрезок времени – едва ли не вечность для сражающихся солдат. Тут ведь один день не каждый протянет…

А может, попробовать отбиться от погранцов, вернуться на заставу, добыть там по максимуму запасов еды – если, конечно, там что-то осталось! – да попытаться перекантоваться хоть бы в этом лесу? Конец июня, жара, ночью точно не замерзну. Наверняка здесь и речка поблизости какая протекает… А немцы, может, сюда и не сунутся?

Соблазнительная мысль, не лишенная логики. Однако, осмотревшись по сторонам, я понял, что не знаю даже, каких размеров этот лес. А если это и не лес вовсе, а так, лесок?

– Слушай, Василий, а тут лес-то большой?

Парторг, чистящий затвор СВТ, на секунду замер:

– Самсон, ты меня пугаешь! Ты что, вообще все позабыл?

Я виновато пожал плечами.

– Ну ты даешь… Да пару километров всего в сторону Новоселок. И до Величковичей максимум километр. А тебе зачем?

Последний вопрос прозвучал уже с какими-то подозрительными нотками. Отвечаю максимально беспечно, стараясь не провоцировать товарища:

– Да просто подумал, сколько сумеем пройти под прикрытием деревьев.

– Полпути…

Два-три километра в длину, километр в ширину. Разве много? Не так и мало, но если кто-то типа полицаев будет его чистить, найти мои следы и любое укрытие, что оборудую – типа шалаша, – им не составит труда. Или какой-нибудь немецкий полковник решит устроить себе пикник… Твою же ж налево!

– Привал окончен, собираемся!

Так ничего и не решив, я поднялся от дерева, поспешно собирая самозарядку. Куда ни кинь, везде клин, как в поговорке про богатырей на распутье! Направо пойдешь – смерть, и налево пойдешь – тоже смерть… Но если разум так и не смог сделать выбора, то сердце определенно зовет пойти со своими…

Глава четвертая

23 июня 1941 года. Декретное время: 6 часов утра. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На рассвете от реки повеял легкий ветерок, хорошо освеживший лицо и приятно остудивший влажное от пота тело. Хоть и ненадолго, но он отогнал смрадный запах гари от сожженных дотов. И всего на несколько мгновений донес до меня запах полевых трав и цветов… Будто бы в аду распахнули окошко и дали всего один глоток чистого воздуха.

В аду… Я проклял решение остаться с группой. Уж лучше было бы скитаться по лесу и ждать, когда меня накроют тыловые части фрицев или полицаи, чем переться сюда! Но понял я это, только увидев опорный узел и обреченные взгляды его защитников в самые первые секунды прорыва к ним погранцов. Хотя вначале-то люди подумали, что пришло подкрепление, что они выполнили свою задачу по обороне вверенного им рубежа – и каким же счастьем засветились их лица! Но спустя всего несколько секунд, после того как они убедились, что к узлу обороны пробились чуть меньше сорока погранцов… их глаза просто потухли. Буквально, блин, потухли, я выражения подобной безнадеги никогда ранее в жизни не видел.

А ведь был у меня шанс уйти! Был!!!

Вскоре после выхода из леса наш отряд столкнулся с немецкой разведгруппой – или как там ее правильно называть? – короче, вступили в бой с фрицами. Правда, и было-то их не более отделения. К встречному бою оказались не готовы обе стороны, но сказалось численное и качественное превосходство бойцов-пограничников, вынесших с заставы восемь штатных пулеметов да прихвативших два трофейных МГ. В общем, немчуру буквально покрошили автоматическим огнем; я, например, только и успел упасть наземь – причем, как обычно, протормозив, – и испуганно, неловко потянуть самозарядку через плечо, как драка уже закончилась.

Оказалось, что фрицы преследовали двух выживших погранцов, чудом спасшихся в бою за те самые Новоселки, к коим мы шли, – это были бойцы второй заставы. Ее разгромили; кроме того, стало известно, что враг уже занял штаб-комендатуру отряда в Волчине. Однако же на узле обороны бой продолжался и вечером, судя по канонаде и частой пулеметной стрельбе. В этой ситуации старший лейтенант и штабной политрук, прибывший на заставу в ночь с 21 на 22 июня, решили разделить отряд.

Только на марше я узнал, что жены и дети командиров заставы жили вместе с мужьями в отдельно выделенном доме. В частности, у самого Михайлова – жена и двое детей, у его помощника, лейтенанта Перминова – молодая жена, студентка Галя. И судя по разговору бойцов, днем она сама сидела в окопах рядом с мужем и вроде бы даже во фрицев стреляла… Тащить их на убой никто не захотел, и штабной политрук Кадацкий, собрав отделение легкораненых бойцов, двинулся в сторону Беловежской пущи, сопровождая две повозки с семьями командиров и тяжелоранеными бойцами. С ними же отправили и медсестру Мещерякову, следящую за состоянием тяжелораненых.

Вот, собственно, это и был мой бездарно профуканный шанс.

А ведь все начиналось неплохо! Я легкораненый, с провалами в памяти – подхожу по всем параметрам! Даже Василий, после недолгого колебания, отпустил меня со словами «удачи, Рома». Говорил он искренне, – и прощаться с парторгом мне было действительно жаль. Но когда я уже подходил к уходящей группе, то заметил, каким сальным взглядом мазнул по оттопыренной заднице медсестры Кадацкий – Оля как раз склонилась над одним из раненых. Зрелище действительно заслуживающее интереса, вот только не в то время и не в том месте. Как следствие, вспыхнувшую в душе неприязнь к политруку я не смог погасить сразу, не успел стереть раздражение с лица – и он это заметил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Товарищ политрук, разрешите пойти вместе с вами? Я легкораненый, как раз могу помочь.

Кадацкий откровенно неприязненно посмотрел уже на меня, после чего с этакой чванливой ленцой бросил в ответ:

– Группа сформирована, боец! Нам тунеядцы и трусы не нужны, вернись в строй!