Большая медленная река - Павел Сергеевич Иевлев

Виден практический склад ума. О, и одежда! Это пацану? Спасибо, годная тема. Вечерами на воде прохладно. А моего размерчика нигде не попадалось? Ну и ладно, обойдусь, всё лучшее — детям. А тут что? Серьёзно? Масло? Мука? Приправы? А это? Чай! Нормальный чай! Лысая, я в тебя практически влюблён. Поцеловал бы, но ты же кусаться полезешь, так что прими мою благодарность дистанционно. Отдарюсь жареной рыбой. Итак, я сейчас вернусь на катер. Пока ты будешь есть, разложу маты и закреплю каркас для палатки, брезент сама натянешь потом, по необходимости, — ночью или если дождь. Вернусь уже на верёвке, оставлю тебе ялик, а сам назад вплавь. Договорились? Вот и славно, приятного аппетита… Ты глянь – снова та юная велосипедистка! Ты в прошлый раз всё проспала, а она к тебе только что под одеяло не полезла. Еле отогнал.

— Эй, барышня, соблюдай дистанцию! Ещё пара метров – и эта лысая дама превратится в неуправляемый снаряд с самонаведением. Тебе чего надо-то вообще?

— А ты ещё что за старый хрен? – крикнула издали девчонка. – Мне с ней поговорить требуется!

— Тот самый, который редьки не слаще. А дама не говорящая.

— Это с каких пор?

— Такой нашёл. А вы, выходит, знакомы?

— Не твоё дело.

— Лысая Башка, ты как насчёт пообщаться с молодой, но наглой представительницей подрастающего поколения? Что головой мотаешь? Не хочешь? Ну, дело твоё.

— Так, велосипедная девочка, мадам против. Уважай старших, вали своей дорогой.

— Тебя вот не спросила!

— А меня и не надо.

— Доела, Лысая? Ялик в твоём распоряжении, я своим ходом доберусь. Закреплю верёвку, и тронемся. Подгребай, пока ход не наберём, чтобы не тащило течением.

— Эй, дедуля, ты чего задумал? – забеспокоилась девушка. — Ты куда её везти собрался? Да я за ней знаешь сколько…

— Счастливо оставаться! – крикнул Ингвар и спрыгнул в воду.

***

— Теперь, пацан, мы не просто речное судно, а целый буксир. Приношу извинения за свой скепсис. Лысая мадама — потенциально ценный член коллектива. С понятием дамочка, внесла продуктовый взнос в общий котёл, тебе одежонки подкинула, спальное место себе грамотно обустроила. И где она всё это так оперативно смародёрила, хотел бы я знать? Прирождённая выживальщица! Вон, разложила маты и валяется себе, как королевишна. Отлично устроилась. Заслужила, не то, что велосипедистка та – и пяти километров за нами не проехала, устала. Ещё бы, так ругаться-то на ходу! Никакого дыхания не хватит… Теперь можем идти весь световой день, это увеличивает наши шансы добраться до цели. Я чего беспокоюсь-то? Нам с тобой надо преодолеть несколько тысяч километров, я даже не знаю точно сколько. Пять-шесть, навскидку. Большая у вас страна была, почти как моя родина. «Ничего себе точность!» — скажешь ты и будешь прав. Выглядит сомнительной затеей, но всё не так плохо, как могло бы быть — у меня есть надёжный ориентир, который наверняка пережил катастрофу. Он чего хочешь переживёт. Мне удалось более-менее привязаться к нему по этой жалкой пародии на карту. Если… То есть когда. Когда окажемся в тех краях, сориентируемся точнее. К сожалению, по реке мы можем проплыть не больше тысячи километров, дальше нам с ней становится не по пути. Остаётся четыре-пять тысяч. Туристы проходят в день пятнадцать-двадцать пять километров, опытный военный в режиме марш-броска может одолеть километров сорок, но не каждый день. Такая двужильная кобыла, как Лысая, и полсотни выдаст. Но ориентироваться придётся на тебя, потому что темп похода задаёт самый медленный. С тобой хорошо если десятку за день пройдём. Тысяча километров, делим на десять — сто дней. Пять тысяч — пятьсот дней. Полтора года, если идти постоянно, но ведь всегда что-то задерживает. Итого два года? Нет, и это вряд ли. Потому что если мы не доберёмся до зимы, то придётся где-то останавливаться, пешие походы зимой до добра не доводят. Вот ты, к примеру, сможешь весь день на широких лыжах по глубокому снегу фигачить, а потом в снегу же заночевать? Вряд ли, я думаю. Боюсь, даже я такого режима долго не выдержу, всё же не двадцать лет. Так что придётся искать зимовку, причём заранее, чтобы обустроиться, раздобыть продуктов и тёплой одежды до того, как снег ляжет. Итого уже выходит не два, а три-четыре года! Три зимовки как минимум! «Чёрта с два мы три зимы переживём», сказал бы ты — и опять был бы прав. Так на что же я рассчитываю? На то, что удача меня оставила не окончательно, и нам что-то подвернётся. Вот, например, подвернулся катер, и мы не топаем ножками десять километров в день, а идём по реке со скоростью десять километров в час. Теперь, когда не надо ждать Лысую, будем проходить сотню в день, и максимум через пару недель окажемся там, где придётся, к сожалению, сойти на берег. Будем верить, что нам что-то подвернётся снова. Паровоз, самолёт, самокат — что угодно, что позволит двигаться быстрее пешехода. Я очень не хочу зимовать тут, пацан! Я, хоть и потомок викингов, так долго проболтался по тёплым странам, что Африка мне стала роднее Сибири. Предпочитаю жару морозу и джунгли тайге. Да, я же не досказал тебе ту африканскую историю! На чём мы остановились? Вилла у моря и Мануэла…

— Мануэла… — Ингвар задумчиво почесал бороду. — Подай блокнот, пацан. Вот, это она. И это. И тут тоже. На самом деле, она красивее, а я хреновый художник. Загадочное существо, как с инопланетянкой жить. Выучить английский или русский у неё не хватало то ли ума, то ли желания, пришлось мне подтягивать испанский. Но это было бесполезно, говорить с этой красоткой оказалось совершенно не о чём. Всё, что она могла сказать, было констатацией увиденного: «Цветок растёт», «Ужин готов», «Дождь кончился». Я так до конца и не понял, была ли она действительно слабоумной, или это такой способ отгородиться от жестокого мира вокруг. Наверное, быть отданной, как вещь, в придачу к дому, не лучшая судьба, но Мануэла не выглядела несчастной. Она всегда улыбалась, напевала — без слов, какое-то «ля-ля-ля», — и порхала как бабочка. Обожала наряды и яркую косметику, украшения — не видя разницы между копеечной бижутерией и золотом. Но