Брак (СИ) - Хабарова Леока

Зачем консультант отравил Магу?

Ответ на этот вопрос заставил вздрогнуть:

чёртов Сайрус знал, что мы задумали!

Но почему он оставил чашку?

Почему. Он. Оставил. Чашку?

И почему прислал доктора?

Двери лифта, наконец, открылись, Ким вырвался из стеклянного плена и рванул к пункту контроля, будто за ним гнались дьяволы.

– Мне срочно нужен Сайрус Вик! – Ларго сунул в окошко пластмассовый пропуск и именной значок. – Я – детектив Ким Ларго. Особый отдел. Регистрировался утром.

– Я вас помню, детектив. – Располневший от сытой жизни контролёр говорил медленно. Растягивал слова и делал между ними внушительные паузы. Причмокивал. Дать бы ему в рожу! – Да-да. Вы хотели побеседовать с господином Керо о деле Виктόра Лессера. А когда узнали, что его нет, согласились ждать, сколько потребуется. Так кто, говорите, вам нужен теперь?

– Вик. – Терпение трещало по швам, как форменный китель на толстом пузе. – Сайрус Вик. Консультант из отдела по работе с клиентами. Подручный Керо.

– Вик? Ви-и-и-ик. – Пальцы-сардельки застучали по клавишам. – Са-а-айрус.

– Да. Вик Сайрус. Консультант. Долговязый, сутулый и в очках.

Контролёр шерстил базу и личные карточки целую вечность. Ким с трудом сдерживался, чтобы не схватить его за химок и не тряхнуть, как следует.

Спустя полвека, толстяк причмокнул и выдал:

– Мне жаль, детектив, но вы ошиблись. У нас нет сотрудника с таким именем. И никогда не было.

Глава десятая

Часы спешили на пять минут. Ровно на пять. Пять потерянных, неучтённых минут между прошлым, которого не вернуть, и будущим, которое настанет не для всех. Реваж стоял у окна, сцепив руки за спиной. В тусклом свете настольной лампы он напоминал глыбу гранита. Неподвижную, мрачную и безмолвную. Полумрак, в котором тонул кабинет, казался наэлектролизованным, а молчание комиссара пугало так, что холод пробегал вдоль позвоночника.

Уж лучше бы он кричал, – угрюмо подумал Ларго и дёрнул плечом, прогоняя мурашки. – Вопил, брызгал слюной да метал пустые угрозы, как всегда. Тогда бы я знал, что делать. Знал, как усмирить старого борова. А этот Реваж совсем чужой. Незнакомый.

Он не простит. – Ким сжал зубы так, что на скулах заходили желваки. – Он никогда не простит мне Магу.

– Уверен? – Шеф не повернулся. Он продолжал смотреть в никуда, а дождь барабанил по откосам, оставляя на стекле мокрые дорожки. – Абсолютно уверен?

– Да, – хрипло отозвался Ларго, разглядывая собственные кулаки. – Абсолютно уверен. Сайруса Вика не засекла ни одна камера слежения. Он как в воду канул. Я хотел...

Шеф развернулся, когда небеса сотряс раскат грома, похожий на взрыв.

– Нет, – отрезал Реваж. Выцветшие глаза пылали яростью.

Он никогда не простит.

– Но...

– Я сказал – нет! – Комиссар так жахнул по столу кулаком, что стопки пыльных папок подпрыгнули, роняя на пол пожелтевшие листы.

– Я хотел допросить доктора! – Ким подался вперёд. – Он...

– Заткнись, – глухо прорычал Реваж, и спорить Ларго не рискнул. – Заткнись и слушай внимательно. Так внимательно, как только позволяет мозоль от фуражки, которую ты, дубина, по ошибке считаешь извилиной. Дело я беру под свой контроль. Под свой. Непосредственный. Личный. Контроль. А ты...

Ким перехватил его взгляд и всё понял.

Не простит. Он никогда не простит. И будет прав...

– Утром сдашь значок и оружие. – Каждое слово звучало, как приговор. – От дела Лессера ты отстранён и с завтрашнего дня в отпуске. За свой счёт разумеется. Всё понятно?

– Понятно, – буркнул Ларго.

– Не слышу.

– Так точно, господин комиссар. – Ким поднялся и поковылял к выходу на негнущихся ногах.

Он уж и не помнил, когда в последний раз спал или ел, а воняло от него, как от носков Реважа. Дни смешались в бестолковое марево без начала и конца: больница, Мага, страшный диагноз, Кибериум, камеры слежения, допрос контролёров, допрос сотрудников сектора "А", снова камеры, дорога, дорога, дорога, и опять больница, и Мага в ней, такой бледный, будто мёртвый и весь в трубках, как муха в паутине...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Это моя вина, – Ларго сжал кулаки до хруста. – Реваж прав: это всё моя вина. Моя и больше ничья.

Он чуть не зашиб дверью Калеба Тюра: сержант отскочил в последний момент.

Опять подслушивает, чёртов хорёк!

– Доброй ночи, господин инспектор, – Тюр скривил губы. – Приношу свои глубочайшие соболезнования, наслышан о вашем про...

– Калеб... – Ларго небрежно привалился к стене, преграждая сержанту путь, и устало спросил: – Хочешь, я тебе кадык вырву?

***

Он не стал вырывать Тюру кадык, хотя и очень хотелось. Вместо этого добрёл до своего кабинета и, облегчённо выдохнув, закрыл дверь изнутри. Свет зажечь не рискнул: заметят. Непременно заметят. Заметят и придут с фальшивыми соболезнованиями, тупыми вопросами, никчёмными советами... А этого не нужно. Совсем.

Это моя вина... – стучало в голове. – Моя и только моя.

Перед мысленным взором возникла смазливая физиономия Альбера Нея. Ларго моргнул, и лицо изменилось: теперь на него смотрел Руви.

Везунчик Руви...

Они хотели убить и его, но не смогли. Молодой механик оказался для них слишком ловок, а Мага...

Мага попал в ловушку.

И это моя вина!

Ким рухнул на кособокое кресло и закинул ноги на стол. Вытащил сигарету зубами. Закурил.

Мага...

Он любил тяжёлое музло, носил глупую цацку в ухе, а у его куклы были синие волосы.

Мага, Мага...

Он мог сожрать дюжину бургеров за полсекунды, просиживал ночи за монитором, и частенько рассуждал о всяких хакерских прибамбасах, но разговаривал только с теми, кому доверял.

А теперь... Теперь...

Ларго встал. Потом снова сел и уронил голову на руки. От едкого дыма щипало глаза.

Маге диагностировали затухание функций организма, и Ким никогда не слышал ничего более жуткого: парень придёт в себя, да... однако, утратит некоторые рефлексы и способность говорить.

Навсегда.

Навсегда...

Навсегда!

Это моя вина! Моя грёбаная вина!

В двадцать три Мага превратится в овощ. Навсегда. И только потому, что он, детектив Ким Ларго, пошёл на поводу собственных амбиций.

Кибериум раскусил меня, прожевал и выплюнул, – размышлял Ларго, уставившись в одну точку. – Я возомнил себя героем, а зря. Какая, однако, непроходимая тупость! Шеф прав: я – дубина. Ведь ультроней, которым Сайрус Вик щедро сдобрил кофе, предназначался вовсе не Маге, а мне. Это и гусю ясно.

Это ясно и гусю... Но есть что-то ещё. Что-то нелепое там, в анкете. Но что?

Он устало посмотрел на столбик пепла, в который превратилась сигарета, и достал блокнот. Однако мысль, мелькнувшая жар-птицей, уже упорхнула.

– Чёрт! – Ким впечатал окурок в пепельницу. Он слишком устал, чтобы рассуждать здраво и последовательно.

Надо отвлечься, – решил он. – И отвлечься основательно, иначе я сойду с ума.

Ким достал из ящика стола пузатую бутылку. В отличие от Реважа, в рабочее время он за воротник не закладывал, однако мысль о том, что в кабинете заныкан великолепный южный самогон приятно грела душу. Ларго припас его на чёрный день. И вот этот день наступил.

В сочетании с сигаретами и голодным желудком самогон дал ошеломляющий эффект: где-то на четвёртой стопке Ларго перестал казниться. На пятой понял, что во всём виноват Реваж, и никто кроме. Шеф тысячу раз говорил, что Мага ему, как сын. А когда случилась беда, разве кинулся он сломя голову искать чёртова Сайруса Вика? Нет. Кибериум купил старого борова с потрохами, и Реваж будет плясать под дудку Этингера, как дрессированный медведь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ким опрокинул в себя очередную рюмку, зажмурился и занюхал самогон рукавом.

Хотелось спать. Наверное, надо пойти домой. Хотя... Зачем? Зачем идти домой? Зачем вообще нужен дом? Потому что так все привыкли? Потому что так надо? Кто, интересно, решил, что так надо? Кто вообще решает, как правильно жить? Да и что это, в самом деле, за жизнь? В чём её смысл? В смерти?