Подземная непогода - Георгий Гуревич

И все же Грибов мешал Виктору, не преднамеренно, но очень часто.

Зимой на станции было немного работы, но тем не менее дела находились, и Виктор не освобождался от них. Нужно было разбирать коллекции, писать месячные отчеты, составлять таблицы. В эти дни Виктор не вылетал на вулкан.

Хозяйственные заботы требовали мужской силы: то привезти дров из лесу, то напилить их, наколоть, починить крышу, расчистить дорогу, разгрести снег. К таким делам неизменно привлекались Виктор и Ковалев. Полет на вулкан, естественно, срывался.

На станции еще летом были установлены дежурства. Дежурили все, в том числе и Грибов. Но научных сотрудников было только четверо. Значит, через три дня на четвертый Виктор оставался дома. А на следующий день, глядишь, Грибов сам собрался вылететь в Петропавловск, в Козыревск, к морю, на другие вулканы, более активные (всегда же какой-нибудь вулкан на Камчатке ворчит, дымит, беспокоится). И Виктору удавалось побывать на Горелой сопке раза два в неделю.

Съемка продвигалась черепашьими темпами. Виктор был в отчаянии, боялся, что не успеет закончить ее до извержения. И однажды за столом, выслушав очередное распоряжение, он очень мягко попросил освободить его от хозяйственных работ.

- А как вы это представляете себе? - возразил Грибов холодно. - Товарищ Шатров занимается наукой, а Катерина Васильевна пилит за него дрова? Товарищ Шатров улетает, а начальник станции за него дежурит? У нас здесь нет прислуги и нет бар. Все выполняют черную работу, я тоже. Почему давать вам особые привилегии? Вы такой же сотрудник, как все остальные. Прав я или не прав?

Виктор смутился, не знал, что ответить. Но тут на помощь к нему пришла Катерина Васильевна.

- Формально прав, а по существу - издевательство, - заявила она громогласно. - Пользуешься тем, что человек не умеет постоять за себя. Тебе дежурства не мешают, ты над книгами сидишь, а Шатрову они съемки срывают. Я согласна дежурить за Витю, и Петр Иванович не откажется. ("Не откажусь", подтвердил Спицын). А дрова мы со Степой напилим вечером после полета. Сделаем, Степа?

- Сделаем, считаться не будем, - поддержал летчик.

Грибов оказался в меньшинстве.

- Для меня все сотрудники равны, - сказал он, - я со всех одинаково требую. Хотите работать за себя и за Шатрова - дело ваше. Но скажу откровенно, Катерина Васильевна, так не воспитывают молодых ученых. Так их портят, зазнайство им прививают. Потакая Шатрову, ты ему больше вредишь.

12

Пожалуй, была еще одна причина, усилившая неприязнь Грибова к Виктору, причина совсем не деловая - миловидная девушка Тася.

На вулканологической станции, где жили только взрослые, Тася была одновременно и заботливой хозяйкой и балованным ребенком. По утрам, когда в сенях слышался ее тонкий голосок, всем казалось, что стало светлее, словно солнце проглянуло сквозь заиндевевшие окна. Днем, во время занятий, вдруг из лаборатории доносились обрывки песен. У Таси не было голоса, но песня рвалась у нее из души от избытка молодости, бодрости и здоровья. И, слушая ее, расплывались в улыбке стареющие Спицыны, переставал хмуриться раздражительный летчик, даже Грибов, поборник суровой дисциплины, не прерывал неуместных рулад.

Тася была только помощницей, самым необязательным человеком на станции, но без нее не обходилось ни одно дело. Она надписывала этикетки для воскового вулкана, вычерчивала схемы для диссертации Грибова, вела журналы просвечивания, раскладывала по папкам бесконечные протоколы. Без нее Виктор все растерял бы и перепутал. И когда обугливались пирожки Катерины Васильевны, кто спасал их? Тася. И когда никто не хотел слушать истории Петра Ивановича, кто задавал вопросы, ахал, изумлялся? Опять та же Тася. Без нее и рассказывать было неинтересно. "

Тася, подержи", "Тася, принеси", "Тася, приготовь", - слышалось на станции с утра до вечера. Все исполнялось быстро, точно, с охотой, без малейших возражений. В крайнем случае, Тася позволяла себе сказать: "Если можно, немножко погодя..."

Тася выросла в деревне, кончила среднюю школу в районном селе и дальше Петропавловска нигде не бывала. Она видела в своей жизни пароходы, автомашины, самолеты, а поезд и трамвай - только в кино. До девятнадцати лет Тася ездила на собаках, затем ей довелось подняться на вертолете. Она была единственным человеком, которого Ковалев согласился взять на борт без необходимости, просто чтобы показать, как выглядит Камчатка с воздуха. Тася две недели говорила только о полете и за обедом выбирала для Ковалева лучшие куски.

На сто километров в окружности станция была единственным научным учреждением, и Тася очень гордилась своей работой. На сто километров в окружности было семь человек с высшим образованием, четверо из них - на станции. Самые интересные люди во всей округе жили здесь: Спицыны побывали во всех концах страны, Ковалев летал и сражался.

Но больше всех на станции Тася уважала Грибова. Остальные были интересными людьми, а Грибов - настоящим ученым. Тася видела у него на столе книгу, изданную Академией наук. На обложке было напечатано "А.Грибов", в конце книги приложено резюме на иностранных языках и послесловие известного академика, рекомендовавшего отнестись со вниманием к гипотезе молодого ученого.

Книга называлась "Ритмы солнечной активности и движения магмы".

- Что такое солнечная активность? - спросила Тася.

Грибов начал объяснять, увлекся, прочел целую лекцию. Лекции читать он умел. Он говорил четко, убедительно, картинно. Солнечные пятна, протуберанцы, землетрясения, воздушные массы, планеты и атомные ядра служили ему материалом для размышлений.

Тася была хорошей ученицей, но только ученицей. Мир в ее голове был разложен по полочкам: тут - ботаника с растениями, тут - геология с вулканами, тут - физика с атомами. Грибов открыл ей природу во всем многообразии, переплетении, движении, изменчивости. У Таси дух захватило от восхищения. Вот это была настоящая наука! Молодой ученый показался великаном, перекидывающим из руки в руку горы, материки и звезды. Тася робко попросила книгу Грибова на недельку, внимательно прочла ее до конца, но не поняла ничего, только прониклась глубочайшим почтением к автору. На каждой странице там пестрели формулы, а Тасе математика давалась с трудом. Готовясь к экзаменам в институт, она часами сидела над одной задачей по геометрии с применением тригонометрии.

- Такой ученый - и такой молодой! - рассказывала она по вечерам в деревне. - Ни одного седого волоса, лоб чистый, высокий... И нос тонкий, красивый, с горбинкой. А какой обходительный! Вчера вечером хотел меня проводить... только я убежала, неловко было.

Эти разговоры повторялись ежедневно, пока тетка Таси не сказала ей: