Ставка больше, чем жизнь - Анджей Збых

— Яцек добрался благополучно. Слава богу, все в порядке, — сказала девушка. — Это надежное укрытие. Там, на чердаке, за старым гардеробом, имеется скрытый ход на крышу соседнего дома, а оттуда через подвал можно уйти к реке. Пока не закончится облава, будем сидеть здесь.

— Мне это место не очень подходит, — сказал Клос. — Здесь нет портного, к которому я мог бы зайти, чтобы пришить пуговицу или сдать в ремонт одежду. В данный момент я не располагаю важной информацией для Центра, передайте только, что операция прошла удачно. Более трехсот убитых, около тысячи раненых, нанесен большой ущерб военной технике и оборонительным сооружениям противника. Передать по рации можете смело, немцы пока что не имеют мощного радиопеленгатора. Если будет что-то новое и интересное, сообщу, ждите и будьте осторожны.

На прощание он махнул девушке рукой и почувствовал, как спадает нервное напряжение. Теперь он был спокоен за судьбу своих товарищей и радиостанции.

Но Клос не знал и не мог знать, что в санитарной машине, которая только что промчалась мимо них, рядом с шофером сидела доктор Марта Бехер, которая заметила его как раз в тот момент, когда он, поворачивая к полуразрушенному дому, говорил что-то своей спутнице, близко наклонившись к ее лицу.

6

Полковник фон Зангер оторвал взгляд от разложенных перед ним донесений, закурил папиросу, подвинул пачку оберштурмфюреру Штедке и спросил, обдавая его ароматным дымом:

— Что вы намерены сообщить мне, господин оберштурмфюрер?

— Я хотел, господин полковник, доложить вам, что специальная акция подходит к концу. Триста шестьдесят «добровольцев» уже можно отправлять на работы в Германию. Это крепкие, здоровые парни и девушки.

— Повсюду пахнет дымом и гарью. Создается впечатление, будто ваши люди сожгли все дома этого городка…

— Вы знаете, господин полковник, когда лес рубят…

— Откровенно говоря, — перебил его фон Зангер, — я не убежден, что это наилучший способ привлечь на свою сторону местных жителей и добиться спокойствия в нашем тылу. Вы схватили триста шестьдесят молодых парней и девушек, но наверняка столько же скрылось от вас. Все они уйдут в лес и укрепят силы партизан. А что такое партизаны, мы уже испытали на своей шкуре.

— Я имею строгое предписание, — скривился Штедке с сожалением. — Рейхсфюрер Гиммлер и наивысшие интересы Германии…

— Знаю, знаю, — прервал его полковник, — не нужно меня убеждать. — Самоуверенность этого нагловатого эсэсовца действовала ему на нервы. Он не терпел оберштурмфюрера Штедке, хотя тщательно скрывал это. — Как идет следствие по нашему делу?

— Мой старший начальник из штаба армии утверждает, что утечка информации о готовящемся наступлении могла произойти только в нашей дивизии.

— Жаль, — процедил сквозь зубы полковник. — Что ж, если это так, вы с Клосом тем более должны стараться найти этого болтуна.

— Господин полковник постоянно говорит о болтуне, как будто бы это только шалость или неосторожность какого-то нашего офицера.

— Я уже неоднократно вам говорил, господин Штедке, — полковник не скрывал своего раздражения, — что не могу подозревать ни одного из офицеров моей дивизии, не имея конкретных доказательств.

— Вы, господин полковник, в более выгодном положении. Я же обязан подозревать всех.

— И меня тоже?

— Штурмбаннфюрер[2] Мюллер приказал мне исключить из числа подозреваемых господина полковника фон Зангера.

— Что?! — воскликнул полковник. Он медленно поднялся с кресла, дрожащей рукой снял очки. — Вы хотите сказать, господин Штедке, что сомневались во мне и запросили мнение своего начальника? Как вы смели? Вы, господин оберштурмфюрер, видимо, забыли, что я командир дивизии и вы обязаны обо всем докладывать мне.

— Прошу прощения, господин полковник, — процедили Штедке, хотя в голосе его не чувствовалось раскаяния. — Вы сами напомнили о себе, иначе бы я не посмел…

— Хватит! — прервал его полковник. — Мне нужны конкретные результаты, а не ваши предположения.

— Имеются две возможности получить эти результаты, — сказал Штедке. — Во время обыска в одном из домов Заречья у какого-то старого портного был найден разряженный аккумулятор. Жандарм, который обнаружил его, не придал этому значения, хотя вытряс все перья из подушек и перин. Мы оставили стариков в покое, но держим этот дом под наблюдением — либо портной сам возвратит аккумулятор владельцу, либо кто-то за ним придет. Аккумулятором пользовались недавно. Это верный путь к вражеской агентуре. Скорее всего, радиостанция, которую мы ищем, передала информацию о готовящемся наступлении и помогла противнику сорвать его. Мы выбьем из них признание, от кого они получили эти сведения.

— Но я хотел бы просить господина полковника о помощи, так как следствие может затянуться. А конкретнее, я хотел бы, чтобы полковник собрал в ближайшие дни, а если это возможно, то даже сегодня на совещание тех же офицеров, что и в тот день, перед наступлением.

— Это невозможно, — сказал полковник, подумав о своем погибшем начальнике штаба, вместо которого еще никого не прислали. Командир дивизии не любил вокруг себя новых лиц.

— Начальник штаба также исключен из числа подозреваемых. Но если предатель находится среди остальных офицеров, то на совещании необходимо сообщить какие-то, разумеется ложные, сведения, касающиеся нашего нового наступления, и вражеская радиостанция снова заговорит. Если этого не случится, то вы, господин полковник, будете правы: среди наших коллег офицеров действительно нет предателя.

— Я убежден в этом, — проговорил полковник. — Хорошо, такое совещание состоится… Как вам, господин оберштурмфюрер, работается с лейтенантом Клосом?

— Если говорить откровенно, то я не слишком высокого мнения об офицерах абвера. Но Клос способный, мыслящий, старательный офицер.

— Вы ошибаетесь, господин Штедке, в отношении офицеров абвера, — возразил полковник. — Я верю в них. И буду верить до тех пор, пока вы не убедите меня в том, что ваши люди из СД могут делать что-то полезное, кроме поджогов синагог, грабежа магазинов и грубого обыска в домах. — Он с нескрываемым удовольствием смотрел на исказившееся гримасой лицо Штедке. Полковник так хотел насолить ему, вывести из терпения. Этот мерзавец осмелился усомниться в его преданности Германии и запросил мнение своего начальника о нем, полковнике вермахта, сыне майора и внуке генерала еще кайзеровской Германии!

— Хайль Гитлер! — хмуро проговорил Штедке, и его слова прозвучали как угроза.