Имперский маг - Оксана Ветловская

Мюнхен — Берлин

Начало декабря 1939 года

Дождливым зимним утром в кабинет к профессору Вальтеру Вюсту, декану философского факультета Мюнхенского университета, по совместительству — куратору исследовательского общества «Наследие предков», отвечавшему, помимо прочего, за приём в «Аненэрбе» новых сотрудников, заявился незнакомый студент.

— Я учусь здесь первый год, — представившись, пояснил парень, широко ощерившись в улыбке, больше похожей на оскал.

«Долговязый Квазимодо», — подумал Вюст, брезгливо разглядывая нелепого и бедно одетого посетителя из-за газеты. Студент оскалился ещё шире, отчётливо произнеся:

— Квазимодо? Вы неоригинальны в образных сравнениях, профессор.

Вюст пока ещё ничего особенного не заподозрил, но ему стало не по себе. Он отложил газету и поинтересовался, что, собственно, визитёру угодно. Студент уселся в кожаное кресло перед столом, хотя никто не давал ему на то позволения.

— Мне угодно, профессор, чтобы вы лично представили меня рейхсфюреру — и как можно скорее.

Декан, похолодев от бешенства, — в жизни он ещё не сталкивался с таким наглым хулиганством — поинтересовался, на каком таком основании нищему студенту требуется аудиенция рейхсфюрера СС.

— На таком основании, профессор, что я более всех в рейхе достоин этой аудиенции, — процедил парень, развалившись в кресле самым что ни на есть нахальным образом.

— Да вы просто пьяны, — зло сказал Вюст, а про себя подумал: «Сумасшедший».

— Не то и не другое, — ответствовал очкастый студент.

Вот тут декану стало страшно. Он боялся ненормальных. Он решил, что разумнее всего будет позвать на помощь — да хотя бы секретаря (и куда тот, кстати, смотрит?).

— Не вздумайте орать, профессор, — ледяным тоном предупредил кошмарный студент, хотя Вюст ещё и рта не успел раскрыть. — Сейчас я покажу, почему рейхсфюрер будет вами очень доволен, если вы отведёте меня к нему.

Парень встал, протянул руку над разложенным по столу «Народным обозревателем». На бумаге поверх крупных заголовков и столбцов мелких букв стало медленно проявляться, словно бы прожигаться, большое тёмно-коричневое изображение — идеальный круг с расходящимися во все стороны зигзагообразными лучами-молниями. Декана продрал мистический ужас.

— Вам знаком этот символ, не так ли? — усмехнулся студент.

На сероватой газетной бумаге красовалось то, что оккультисты называли «Чёрным Солнцем». Вюст мельком трусливо подумал, а не пьян ли, случайно, он сам. А что ещё более вероятно — не рехнулся ли он?

— Нет, профессор, — успокоил его студент.

Утешение было слабым — профессор с радостью предпочёл бы признать собственное сумасшествие, поскольку дальше произошло уже и вовсе невероятное. Невозможный студент щёлкнул перемазанными чернилами пальцами — и изображение посередине разложенной газеты вспыхнуло самым неподдельным пламенем, с жаром и запахом горелой бумаги, а потом и весь «Фёлькишер беобахтер» заполыхал, как костёр. Студент ещё раз щёлкнул пальцами — и на углах телефонного аппарата, на металлической пружине настольного календаря и на пресс-папье засияли сгустки голубоватого света, вроде огней святого Эльма. Профессор Вюст соскочил с кресла с воплем «Пожар!» — точнее, ему очень хотелось завопить, но ничего не вышло: горло мучительно свело, стало очень трудно дышать. Он в панике схватился за шею.

— Я же предупреждал, не надо кричать. Итак, вы представите меня рейхсфюреру, профессор? — вкрадчиво произнёс адский студент, вновь устраиваясь в кресле.

Парень был бледен как полотно и мелко дрожал, но не от страха и не от ярости, а от некоего неимоверного усилия, находившегося за гранью не то что понимания, а даже воображения Вюста. Декан невнятно прохрипел что-то, елозя по столу руками.

— Я полагаю, вы понимаете, как выгодно вам познакомить меня с рейхсфюрером, профессор, — ровно продолжал студент. — Гораздо выгоднее, чем бежать в полицию, не правда ли? Так что обойдёмся без вульгарного шантажа, это нас с вами недостойно. Вы ведь умный человек, вы же представите меня рейхсфюреру, профессор?

— Пред… ставлю… — на последнем усилии выдохнул декан — и едва он произнёс заветное обещание, как горло отпустило, и он в изнеможении повалился лицом на стол, в догорающие остатки газеты.

— Я полагаю, вы человек слова, профессор, — студент протянул худую длиннопалую руку. Декан долго смотрел на эту руку, самую обыкновенную и в то же время такую страшную, и осторожно пожал её. При этом его собственную руку пронзило острой болью, и, поднеся ладонь к глазам (от страха косившим ещё больше, чем у студента), Вюст увидел алеющий крестообразный ожог.

— Это чтобы вы не забывали о своём обещании, — пояснил, уже вовсе предобморочно побелев, но по-прежнему ухмыляясь, невообразимый студиозус. — Это пройдёт, как только я вашими стараниями предстану перед рейхсфюрером, профессор.

Через два дня куратор «Аненэрбе» вместе со студентом выехал в столицу, совершенно не представляя себе, под каким соусом преподнесёт рейхсфюреру это существо (ибо Гиммлер считал, что для людей с физическими недостатками есть лишь одно допустимое место обитания — концлагерь). Но Вюст опасался напрасно: рейхсфюрер был необычайно доволен. Устройство студента в институт «Наследие предков», которому не хватало не то что ярких талантов, а даже просто достойных кадров, послужило далеко не последним поводом к присвоению Вюсту очередного эсэсовского звания.

Мюнхен

Июль 1940 года

До этого времени Зельман пребывал в уверенности, что является главой самой серьёзной и влиятельной из всех структур рейха, имеющих отношение к изучению (применительно к его ведомству, скорее, пресечению) сверхъестественных явлений. Мелкие группки профанов, каких всегда хватало в недрах СС, — «мистицирующие», как называл их Зельман, — не могли сойти даже за подобие конкурентов. Входившая в СД группа под названием «Зондеркоманда Н», изучавшая историю ведовства и судебные процессы над ведьмами, была вполне беспомощной: её представителей архивариусы зачастую гнали взашей без особых последствий, ссылаясь на низкую квалификацию эсдэшников, недостаточную для работы со старинными документами. Тем не менее, эта организация была весьма настырной и успешно выдавила со своего поля деятельности «Аненэрбе», давно покушавшееся на «ведьмологию». Но «Зондеркоманда Н» имела дело исключительно с касавшейся ведьм документацией. Общение с самими «ведьмами» было прерогативой Зельмана и его «Реферата Н».