Литературная Газета 6302 ( № 47 2010) - Литературка Литературная Газета

К вам влетаю с разбега.

Мне б воды полстакана

Из Двадцатого века.

***

Ты ушёл в февральской стыни.

Холода пошли на слом,

Но снега ночные скрыли

То, что видел перед сном.

Может, этой ночью строгой

Вспоминал под ночником,

Как прошёл с сапёрной ротой

Сталинград и Эстергом?

...Школьный зал с листом

                                  похвальным,

Стёрты лица у родни.

А солдаты шли по хлябям,

Снова в памяти они.

Память их не растеряла,

Нынче стало тяжелей:

Слишком много индерала,

Километры чертежей...

Поминали. Ели-пили.

Нет, характер не помог:

Слишком много книжной пыли,

Слишком низкий потолок...

Стало тесно, стало тошно,

Духота невмоготу.

Взгляд внимательный чертёжный

Долго смотрит в пустоту.

***

Нам говорят: несовершенство мира –

Неисправимый родовой изъян.

А всё же Просвещение и мыло

Очеловечат наших обезьян.

ПРОМЫШЛЕННЫМ ГЕНЕРАЛАМ

Толпимся на маршрутах ежедневных.

Но не встречаем – жив ли кто, здоров?..

Косыгинских усталых инженеров,

Устиновских седых директоров.

В какое неизвестное подполье

Они ушли, чтоб не нашёл никто?

По-прежнему пострижены под польку

И ходят в коверкотовых пальто.

Мы трудимся ни шатко и ни валко.

Не обещал покоя диамат.

Ещё не все цеха пошли на свалку.

И трубы недобитые дымят.

Любая незадача разрешима,

И мы сильны, покуда не умрём,

Когда ползёт прозрачная рейсшина

И грифель поспевает за умом.

Здесь песня Мокроусова витала –

Индустриальный благородный гул.

Опрятный дух рабочего квартала

Суровым людям души разогнул.

Казалось нам: у них коврижки сладки!

Без них настало время неудач.

С фанерным чемоданом в день отставки

Они съезжали со служебных дач.

К ракетным пускам, к огненным раскатам

Вы привыкали, барчуками став.

А подвиг их остался неразгадан,

И никогда не повторится сплав.

Мы двадцать лет брехали да трубили,

Блуждали – где святая правота?

А непреложны трубы и турбины,

Плотины, шахты, рельсы, провода.

Никто не служит партии, системе…

Не нужно нам ни партий, ни систем.

Но чьи-то укоризненные тени

Порой мелькают у фабричных стен.

Стальные нервы не сошли с катушки.

По мерзлоте вперёд они брели.

И не было сердец великодушней,

Чем их сердца из танковой брони.

Последний бастион ещё не взорван.

Ещё над вами Родина всплакнёт.

И вспомнит ваши пристальные взоры,

Каракули, бежавшие в блокнот…

…Поеду я районами родными,

Где гарью пахнет  и стальным литьём.

Держать отчёт я стану перед ними,

Я к ним прибуду с обходным листом.

СНЕГ С УТРА

             А. Коровину, Д. Потоцкому

Пассивный  отдых. Снег с утра,

Мои любимые сорта

От Анастаса Микояна.

Сейчас на память мне придёт

Почтенный старый анекдот

Из молодости окаянной.

Не стало вкуса к скоростям –

Сегодня здесь, а завтра там…

И не зовите, всё пустое.

Заходит свет в дверной проём,

Мы песни долгие поём

Со старым другом на постое.

Уже не будет новых схем.

Давно понятно, кто и с кем…

Подымем рюмки – и возложим.

Метель с утра, но полон дом

Привычным бережным теплом.

Иное стало невозможным.

Продолжим прежний разговор,

Традиционный с давних пор.

Пускай всё будет старомодно.

Немало есть надёжных тем,

Они, друзья, приятны тем,

Что не потребуют ремонта.

Во мгле морозной тишины

Вопросы все разрешены.

Январь на славу постарался.

Бывали бури и у нас,

Теперь зима, и пыл угас,

И снег с утра. И постоянство.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,7 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии:

Ворованный воздух

Литература

Ворованный воздух

РВАНОЕ ВРЕМЯ

Осипу Мандельштаму – 120 лет

Когда-то Осип Мандельштам, уже изгнанный на обочину литературной жизни, написал отчаянное письмо Юрию Тынянову: «Пожалуйста, не считайте меня тенью. Я ещё отбрасываю тень. Но последнее время я становлюсь понятен решительно всем. Это грозно. Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию; но вскоре мои стихи сольются с ней, кое-что изменив в её строении и составе. Не отвечать мне легко. Обосновать воздержание от письма или записки – невозможно. Вы поступите, как захотите».

Умный, но осторожный Тынянов не ответил поэту. А вдруг молчание и здесь – знак согласия?

Звонок Сталина Пастернаку вошёл в историю отечественной литературы ХХ века. Это было в 1934-м. Почему вождь так настойчиво допытывался у Пастернака о Мандельштаме: «Но он мастер? Мастер?»

Почему Пастернак не ответил и перевёл разговор на другие темы? «Я хотел бы поговорить с вами, товарищ Сталин…» – О чём? «О жизни и смерти…» Сталин повесил трубку. Пастернак ушёл от ответа – он был смертельно испуган звонком с небес. Когда Анна Ахматова и Надежда Мандельштам, обсудив это событие, решили поставить Пастернаку твёрдую четвёрку за проявленное «мужество», они слукавили. Он выступил как минимум на «неуд». Тут вспоминается и то, что он принял участие в «проработке» Мандельштама в связи с «делом о плагиате». Правда, не нам судить современников тех времён. И всё-таки – почему «Мастер»? Наверное, Сталин ждал утвердительного ответа: ему надо было услышать, что Мандельштам именно Мастер. Вождь уважал мастеров, этому его научил Кавказ.

Ответим за Пастернака:

– Да, Мастер!

Он знал, что такое пушкинское оперённое слово.

В своё время в горьком стихотворении он написал о том, «чтобы Пушкина чудный товар не пошёл по рукам дармоедов, Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов…». Сегодня плодится «племя мандельштамоведов», они сбиваются в закрытые для других общества, они делают из имени Мандельштама кормушку, они делят имя поэта «только для своих».

Новизна Мандельштама – в его обращённости в будущее. Он многое предсказал, многое высказал навсегда. Когда взрываются турбины советских электростанций, выработавших свой ресурс, когда автомобили чиновников за просто так плющат о стены и тротуары пешеходов, когда по России горят сотни тысяч гектаров лесов, деревень и торфяников, когда высокопоставленный чиновник то ли в шутку, то ли всерьёз оговаривается в своём выступлении о том, что «борьба с коррупцией – это зло…», почему-то вспоминается трагический вздох:

Мы живём, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны...

Он ступал по облачным высям вдохновения, жил только поэзией. Писать очередной возвышенный некролог не хочется. Опустимся на землю вместе с поэтом.

Ему было невесело на этой земле.

Но он понимал, чем он занимается. «Все произведения мировой литературы, – писал Мастер в душераздирающей «Четвёртой прозе», – я делю на разрешённые и написанные без разрешения. Первые – это мразь, вторые – ворованный воздух…»

Когда нынешним летом горели леса, снова активно заговорили о воде – о необходимости её экономить, считать и т.д. Думаю, что, если дело пойдёт так интенсивно, мы ещё доживём до времени, когда начнут учитывать вдыхаемый воздух, отмеривать его порциями. А значит, и эту – бесценную для жизни – бесплотную материю дыхания тоже начнут воровать. Воздух Мандельштама.