Сотрудник ЧК - Александр Лукин

— Ты вдумайся, какое это важное дело! Немцы к нам разведку засылают, а мы им впоперек свою, чтобы их планы поломать. Я почему тебя выбрал да вот его? Вы хлопцы молодые, на вас никто внимания не обращает. А это-то как раз и нужно. Парень ты грамотный, умом бог не обидел, здесь ты сейчас больше пользы принесешь, чем на передовой. Всему нашему делу поможешь. Понял, Алексей, говори! — Он потряс Лешку за плечо.

— Понял, — сказал Лешка, — согласен…

— Дело это опасное, — продолжал Силин. — Шпионы— народ отчаянный, возможно, драться придется. Чтобы их уловить, смелость нужна, и тут тоже надо иметь, — он показал на голову. — Ясно тебе?

И, видя по глазам парня, что тот понял, поверил, отпустил его плечо, выпрямился и заговорил по-деловому:

— Я сейчас в больницу Тропиных пойду, повидать надо тех двух, что спаслись, после на передовую. Вы вертайте назад, в штаб… Только, хлопцы, язык за зубами и чтобы незаметно было, как и что! — Он встал.

Пантюшка, который уже давно порывался что-то сказать, остановил его:

— Товарищ Силин, у меня есть одно подозрение насчет шпионов, нынче в штабе увидел…

— Быстро, — усмехнулся Силин. — Не успел прийти, а уже шпиона разглядел. Ну, кого же ты увидел?

Пантюшка покраснел.

— Вы не смейтесь, я правду говорю. Женщина у вас там сидит, белобрысая такая…

— Машинистка, что ли?

— Во-во. Так я ее знаю: это фон Гревенец, баронесса.

— Кто-о?

— Фон Гревенец. говорю, губернаторская дочка!

— Ты что, очумел, парень?

— Правда, товарищ Силин! Я ее давно знаю. Силин посмотрел на Лешку, точно спрашивая, не спятил ли его друг. Но тот растерянно глядел на Пантюшку.

…Не так уж велик город Херсон, и Лешке, его шестнадцатилетнему старожилу, давно уже стало казаться, что он знает в лицо всех горожан. Вот почему, увидя в штабе желтоволосую женщину в темном платье, которая вначале тоже показалась ему знакомой, он не стал задумываться, где встречал ее. Мало ли где! Где-то в Херсоне.

Слова Пантюшки дали неожиданный толчок памяти.

Как-то — было это давно, когда Лешка учился еще в четвертом классе — совместный бал мужской и женской гимназий, устроенный «по случаю дня ангела возлюбленного монарха», посетил херсонский губернатор барон фон Гревенец. Вместе с ним приехало пять офицеров и молодая дама — сухопарая, с бледной нездоровой кожей и пухлыми губами. Волосы ее были пышно взбиты, на шее и на руках сияли драгоценности.

Офицеры, снисходительно улыбаясь, танцевали с онемевшими от счастья и смущения гимназистками. Даму пригласил грозный инспектор городских училищ Левушкин. Они сделали несколько кругов по залу. На плечах дамы развевалась белая, из тончайшего газа, накидка. Голову она держала неподвижно, слегка откинув назад, точно рассматривала упри на упитанном лице инспектора. После танца она подошла к стоявшим группкой офицерам, что-то сказала им, брезгливо усмехаясь, и они громко захохотали и стали но очереди целовать ей руку…

Вскоре все они уехали.

Сухопарая дама была дочерью губернатора. Ее звали Элиза фон Гревенец.

И вот, вспоминая штабную машинистку, Лешка уже не сомневался, что она и дочь губернатора — один и тот же человек, хотя и было на ней сейчас скромное платье и волосы зачесаны гладко, как у монашенки.

Лешка был ошеломлен. Великолепная, блестящая, насмешливая, вся точно из иного мира Элиза фон Гревенец и вдруг — машинистка в штабе восставших фронтовиков!..

Видя, какое впечатление произвели на Лешку слова его приятеля, Силин нахмурился и снова опустился на скамейку:

— А ну, рассказывай, что знаешь! — приказал он.

История Пантюшкиного великосветского знакомства была не сложна.

Напротив второй мужской гимназии находился так называемый Спортинг-клуб. Когда-то на том месте быт велодром с дощатым, овальной формы треком, но так как любителей велосипедного спорта в Херсоне оказалось недостаточно, хозяин велодрома трек разобрал, и на его месте раскатали площадки и натянули сетки для лаун-тенниса. Пантюшка ходил сюда, понятно, не для того чтобы упражняться в шикарной английской игре. В Спортинг-клуб его пускал знакомый сторож. Здесь, подавая мячи игрокам, можно было заработать несколько пятаков, что было немаловажно для Пантюшкиного бюджета. В Спортинг-клубе он видел несколько раз молодую фон Гревенец. В короткой белой юбке, худая, с голыми ногами, она играла в теннис с офицерами местного гарнизона и с иностранным вице-консулом господином Бодуэном, аккредитованным в Херсоне. Это был очень высокий поджарый человек с гладким, без морщин, узким лицом, седыми висками и такими тонкими губами, точно они и вовсе отсутствовали. Сыграв несколько партий, он подолгу беседовал с фон Гревенец не по-русски и угощал ее английскими папиросами…

Все это ребята, как могли, рассказали Силину.

— Вот так история! — Силин крепко потер пальцами небритый подбородок.

Он начал вспоминать:

— Ее нам управляющий гостиницей подсунул… Говорил:.вдова, раньше тоже у него работала. Фон Гревенец? И фамилия-то немецкая. Ну и ну!.. А смелая баба! Ее ведь, наверно, знают в городе?

— Кто ее знает! — возразил Пантюшка. — Жила-то она не здесь, только на лето приезжала. А как приедет, все больше у себя сидит, в Спортинг-клуб только и ходила. Да и разве такая она была! Видали: черную хламиду напялила, глаза не поднимает. Я и то не сразу признал.

— Да-а… — Силин, задумавшись, несколько секунд смотрел на возбужденное Пантюшкино лицо с синяком под глазом. — Вот что, хлопцы, — сказал он, — здесь с кондачка нельзя решать. Проверить надо. Если это шпионка, значит, она с кем-то держит связь. Вы пока не подавайте виду, но следите в оба!.. Она ведь, кажется, при гостинице живет?

— При гостинице, — подтвердил Лешка.

— Ходит куда-нибудь, не замечал?

— Не знаю. Ни к чему было.

— А теперь надо смотреть. Тебя, Алексей, она уже приметила, а Пантелей— человек новый, так что пусть на глаза ей пока не показывается. Если придет к ней кто-нибудь, шума не поднимайте, а тишком-тишком за тем человеком последите, куда пойдет, с кем встретится. Понятно?

Он встал и по-мужски крепко пожал им обоим руки.

— Ну, хлопцы, на вас вся надежда. Большую пользу принести можете!

— Товарищ Силин, а если она сбежит? — спросил Пантюшка.

— Пока не сбежит, думаю. Как сидела, так и будет сидеть. А я к вечеру вернусь, тогда подумаем, что делать дальше…

Он взглянул на выходившие во двор запертые окна дома, осунул ремень на шинели.

— Я первый выйду, а вы минут через пяток. Пока, хлопцы, счастливо.

Он пошел к воротам. Прежде чем выйти на улицу, еще раз ободряюще подмигнул ребятам.