Крах династии - Сергей Шхиян

Короче говоря, за всеми этими роскошными нарядами рассмотреть черты лица было весьма проблематично, и я нетерпеливо ждал конца долгого обеда, рассчитывая подойти к женщинам поближе и самому составить мнение о внешности Ксении.

Историю этой царевны я знал. Грустная ее ждала судьба, хотя она и была единственным представителем семьи, оставшимся в живых после падения династии. Совсем недавно, в 1602 году, царь Борис Федорович хотел ее выдать ее замуж за шведского принца Густава, сына короля Эриха XIV, и давал жениху в удел Калугу, но Густав не пожелал перейти в православие и отказаться от прежней любви. Тогда Борис выбрал в женихи датского принца Иоанна, который умер по приезде в Москву, даже не увидев невесты. Начались хлопоты по третьему сватовству, но во время неудачных переговоров об этом с Грузией, Австрией, Англией Борис скончался, так и не устроив судьбу дочери.

Между тем хмельные напитки делали свое дело, и сотрапезники начали вести себя вольнее, чем в начале обеда. Молодой царь, который почти не притрагивался к питию, сделал знак гостям оставаться за столом, сам встал и направился к выходу. Вслед за ним из-за стола вышли мать и сестра. Четвертым покинул застолье я. Оставаться одному, без знакомых, в хмельной компании мне было неинтересно. К тому же непременно начнутся придирки, попытки узнать, кто я, собственно, такой, и несложно было предположить, чем все это могло кончиться. У меня же и без того доставало врагов, чтобы заводить новых среди первых сановников государства.

Незаметно уйти мне оказалось легче легкого, когда все внимание присутствующих сосредоточилось на августейших особах, я шмыгнул за дверь и дождался, когда в царевых сенях покажутся Годуновы. Федор Борисович шел, как было положено, при поддержке доверенных бояр. Смотреть, как молодого парня ведут под ручки седовласые деды, было смешно, но это был чужой монастырь и не мой устав. Дождавшись, когда процессия пройдет мимо, я пристроился в ее арьергарде.

Мой рост и не совсем обычный для царского дворца наряд привлекли внимание не только придворных. Царица и царевна тоже удостоили меня незначительным вниманием. Я, встретив быстрый, оценивающий взгляд Ксении, отвесил ей витиеватый поклон, правда более уместный при французском дворе, однако она не удивилась и даже слегка улыбнулась.

Молва не врала. Девочка была действительно очень и очень милая. Конечно, у каждой эпохи свои эстетические предпочтения, так что говорить о классическом типе женской красоты вообще невозможно, но то, что Ксения Борисовна была и привлекательна, и сексуальна, это я сумел оценить с первого взгляда. По виду ей было слегка за двадцать, максимум двадцать два года. Лицо, видимо, по случаю траура по отцу, совсем без косметики. Это было только во благо. Московские дамы так свирепо раскрашивались, что разглядеть что-либо под слоем белил и других, модных в это время косметических средств, было попросту невозможно. Конечно, ко всему быстро привыкаешь, но я пока находился в столице второй день, и яркая, грубая боевая раскраска, которую случилась увидеть на улицах и в Кремле у встречных женщин, мне была в диковину.

Между тем юный царь в сопровождении свиты дошел до своих покоев. Я следовал в конце шествия, предполагая, когда кончится ажиотаж, накоротке с ним попрощаться. Однако к себе Федор Борисович пошел не один, за ним в его половину последовала сестра. Мать, что-то сказав детям, что мне слышно не было, отправилась дальше в свою половину дворца. Большая часть слуг осталась в сенях перед палатой Федора, а с ним внутрь вошли только два каких-то боярина и Ксения.

Понятно, что мне без особого приглашения идти за ними было нельзя. Получалось, что я не по своей воле попал в щекотливое положение: уйти невежливо, остаться и ждать неизвестно чего не позволяло самолюбие. Как ни говори, но я представитель совсем другого времени, когда некоторые люди уже не очень верят в божественную сущность начальства и предпочитают задарма ни перед кем не прогибаться. Другое дело, за хорошую плату…

Как только за Годуновыми закрылись двери, послышался общий облегченный вздох. Свита тотчас расслабилась. Теперь общее внимание сосредоточилось на новом, никому не известном человеке. Меня пока ни о чем не спрашивали и рассматривали еще не в упор, а как бы исподволь. От этого торчать тут без дела стало совсем неуютно. Я совсем было собрался уйти восвояси, когда из толпы выступил небольшого роста щуплый человек с необыкновенно окладистой, к тому же крашеной бородой. Он подошел ко мне почти вплотную, внимательно осмотрел меня близоруко прищуренными глазами и представился:

— Я боярин Свиньин Богдан Иванович, а ты, молодой человек, из каких будешь?

— Крылов Алексей Григорьевич, дворянин с Литовской украйны, — назвался я.

— Давно в Москве?

— Только вчера приехал.

— К государю?

— Нет, с государем мы сегодня познакомились. Еще вопросы есть?

Боярин немного смутился:

— Я смотрю, государь тебя жалует, вот и подумал…

О чем подумал Свиньин, я узнать не успел, в этот момент резко распахнулась дверь в покои царя, в сени вышел один из сопровождавших Федора бояр, сразу же выхватил меня взглядом из толпы и торопливо позвал:

— Войди, царь-батюшка зовет!

Придворные расступились, и я вошел в знакомые уже покои. Федор Борисович сидел рядом с сестрой на скамье. Они оживленно разговаривали. Я подошел и поклонился им по этикету, в пояс, коснувшись правой рукой пола.

— Вот Ксения, тот человек, о котором я тебе говорил. Он знает учение Николая Коперника.

Как мне показалось, царевну такая характеристика не заинтересовала, но на меня она смотрела с подозрительным интересом.

— Садись, Алексей, — пригласил меня царь, указывая на стоящий перед их скамьей стул.

Я опять поклонился и сел.

— Говорят, что ты, добрый человек, с Литовской украйны? — спросила царевна, глядя на меня в упор васильковыми глазами.

— Да, царевна, — ответил я.

— А ты знаешь Лжедмитрия, говорят, что он сам из Польши?

Вопрос был не самый удобный. Мне показалось, что более зрелая и менее наивная, чем Федор, сестра заподозрила в новом знакомом брата лазутчика из стана противника.

— Я знаю только, что он для вас обоих крайне опасен, — прямо сказал я. — А кто он такой на самом деле, сын Иоанна, беглый монах или кто иной, это неважно.

— Так ты веришь, что этот вор — царевич Дмитрий? — быстро спросила она.

— Нет, не верю.

— И крест на том поцелуешь?

Мне очень хотелось сказать, что ее нательный крестик я поцелую с большим удовольствием, даже не снимая с груди, но вместо такого сомнительного для августейшей особы комплимента, ответил коротко:

— Поцелую.

Не знаю, поверила ли в мою искренность Ксения, но тему Лжедмитрия не оставила.

— Скоро думный боярин Петр Федорович Басманый из Путивля в оковах привезет самозванца на царский и боярский суд. Тогда вся правда о его воровстве и самозванстве выйдет наружу. Только я вижу, ты тому не рад? — спросила она, проницательно глядя мне в глаза.

Увы, я действительно не был рад упоминанию имени Басманова. Однако порочить имя отправившегося за головой Григория Отрепьева недавнего героя, обласканного и сверх меры награжденного покойным царем Борисом, было совершенно бесполезно. Я уже говорил о нем с Федором, и было видно, что молодой царь верит ему безоговорочно.

Насколько я помнил из курса отечественной истории: Петр Федорович Басманов остался по смерти отца малолетним. Мать его вышла во второй раз замуж за боярина князя Василия Юрьевича Голицына, умершего в 1585 г. В доме Голицына Петр Федорович получил хорошее воспитание, оказавшее благотворное влияние на развитие его богатых природных способностей. Освобожденный вместе с братом царем Федором Иоанновичем от родовой опалы, он был пожалован в стольники, и с этих пор начинается возвышение и слава человека, унаследовавшего, по словам Карамзина, «дух царствований отца и деда, с совестью уклонною, не строгою, готовою на добро и зло для первенства между людьми».

Борис Годунов, видевший в нем одни только достоинства, в 1599 г. отправил его в звании воеводы для постройки крепости на реке Валуйки. В 1601 г. царь пожаловал окольничим и в 1604 г. послал вместе с князем Трубецким против первого Самозванца, главным образом для защиты Чернигова. Но так как еще на пути воеводы услышали о взятии этого города Лжедмитрием, то решили запереться в Новгороде-Северском, к которому вскоре подступили и войска Самозванца. Тогда-то, в минуту опасности, Басманый «явился во всем блеске своих достоинств» и взял верх над Трубецким Он принял начальство в городе и своим мужеством, верностью и благоразумием с успехом боролся против измены и страха горожан. Он отразил приступ Лжедмитрия, отверг все его льстивые предложения и выиграл время для появления ополчения под стенами города Борисова. С прибытием подкрепления он удачной вылазкой 21 декабря 1604 года окончательно заставил Самозванца снять осаду.