Убийцы - Натиг Расулзаде

— Так значит, вы только на новый год за мной приедете? — спросила Аня.

— Да. Перед новым годом, — сказала Софья.

Тогда Аня из цветной фольги вырезала буквы и наклеила их на стену в столовой.

— Это мой вам подарок на новый год, — сообщила она.

Софья поглядела на неровно приклеенные к обоям блестящие буквы:

«С Новым 1987 годом».

— Молодец! — похвалила она дочь. — Спасибо за подарок. Только здесь ты запятую пропустила, — она указала место, — И в конце такого предложения обычно ставят восклицательный знак. И буквы у тебя все неровные, одни — в лес, другие — по дрова…

— Мама! Мне только пять лет, ты не забыла?

— Странно, а недавно говорила, что почти шесть.

Вечером, накануне праздника, они сели в пригородную электричку и поехали в гости к бабушке и дедушке Ани.

Их естественно, встретили с радостью, зацеловали внучку, познакомились с Самедом, усадили тут же за стол, стали угощать… Отец Софьи, крепкий с виду мужчина шестидесяти пяти лет очень огорчился, когда узнал, что Самед не пьет и не сможет составить ему компанию.

— Нет, компанию я вам составлю с удовольствием, просто я предупреждаю — знаю свою норму. И пьяным вы меня не увидите.

— Вот и молодец! — похвалила его мать Софьи, круглолицая улыбчивая женщина лет под шестьдесят.

Но застолье прошло весело, даже замечание матери Софьи, что пора бы узаконить их отношения, не помешало течению маленького праздника.

— Мы и так муж и жена, — сказала Софья. — Не в бумажках дело…

— Узаконим, — сказал Самед. — как Софья скажет…

Самед понравился родителям Софьи, а Аня вопреки ожиданиям, что-то притихла и не лезла в разговоры взрослых.

— Ты не заболела? — поинтересовалась Софья, щупая ей лоб.

Через день, оставив Аню, Самед и Софья уезжали в город. Аня вдруг неожиданно для всех расплакалась, её успокоили, но уезжала Софья с тяжелым сердцем.

— На нее это непохоже, — сказала она Самеду, — она всегда была чужда подобных сантиментов.

В вагоне электропоезда Самед вдруг вспомнил свой ночной сон и решил поделиться им с Софьей.

— Странный такой сон, — проговорил он, — Может, оттого, что на новом месте спал? Беспокойно спал… Видел, будто машину купил, «Жигули» пятерку, о которой давно мечтал, и едем мы за город, прямая асфальтированная дорога, а на обочине — пастух пасет коров, другой поодаль срезает траву, на тележку складывает, я притормозил, чтобы спросить дорогу, и тут вижу: оба пастуха и тот с серпом в руке бегут к машине явно с недобрыми намерениями, ты кричишь мне: «Уезжай! Быстрей! Быстрей!». Я нажимаю на газ, на скорости беру с места, а с обочины дороги, то справа, то слева появляются новые пастухи, как две капли похожие на первых двух, и у каждого то нож, то серп острый, все бегут за машиной, я прибавляю скорость, уже на предельной еду, но, странное дело: они не отстают ни на шаг, и вот-вот догонят нас…

Самед замолчал. Молчала и Софья.

— У меня бабушка покойная умела разгадывать сны, — сказала она после долгого молчания. — Я не очень придаю им значения.

— Я тоже, — сказал он. — Но такие странные сны я редко вижу.

В вагоне электрички было почти пусто, сидела в противоположном ряду пожилая супружеская пара с корзинами в руках, похоже, по грибы ходили в ближний лес, да девушка лет двадцати как-то равнодушно, безучастно просматривала журнал «Огонек».

Самед, приложив ладони к темному стеклу окна, старался разглядеть виды, но ничего интересного не нашел, вокруг была степь с редким домиками.

На очередной остановке с платформы донеслись громкие голоса, хохот, но поезд почти тут же тронулся, и все затихло. Но через несколько минут, переходя из вагона в вагон, ворвалась ватага юнцов в вагон, где сидели Самед с Софьей. Их было человек восемь-девять и было видно, что они выпили, на вид — подростки пятнадцати-семнадцати лет. Самед долго их рассматривал, пока Софья не шепнула ему осторожно:

— Не гляди на них… Ну их…

Самед отвел взгляд и стал напряженно смотреть в окно, в вечерней глубине которого ничего нельзя было разглядеть. Но мальчишки явно нарывались на приключения, искали скандала. Сначала они стали приставать к старикам, сидевшим около дверей в тамбур вагона, но длилось это недолго, оцепеневшие от страха старики были им неинтересны: кто-то из них смахнул кепку с головы старика, и на этом приставание закончилось. Потом они всей гурьбой двинулись по проходу вагона к девушке, напряженно вцепившейся в журнал.

— Девчонка вполне годится, — сказал на вид старший из них. — Оттрахаем её прямо здесь, до следующей остановки успеем. Я — первый.

Девушку облепили со всех сторон, а старший стал нахально расстегивать ширинку. Девушка отбивалась, крича, ей заткнули рот.

Самед встал.

— Самед, прошу тебя, не ввязывайся, — тихо, в страхе взмолилась Софья.

— Отдыхай, черножопый, и до твоей очередь дойдет, — сказал один из мальчиков.

Самед, очертя голову, бросился на толпу подростков, расшвырял многих, как котят, но получил несколько сильных ударов по голове самодельными кастетами и дубинками.

Софья истерически закричала, часть подростков переключилась на нее, её стали избивать, били по лицу ногами, кулаками, она закрыв лицо, кричала. Самед, увидев, как избивают Софью, озверел, кинулся на малолетних бандитов, разбивая кулаками им лица, головы; по пути, пробиваясь к Софье, он получил несколько ножевых ран, но это его не остановило. Двое подростков, напоровшись на кулаки Самеда, остались лежать на полу вагона, оставшихся он крушил кулаками, не обращая внимания и не чувствуя уколы ножей и удары дубинок.

— Ложись! — вдруг послышался визгливый крик старшего из подростков, который, видимо был главным в этой мальчишеской банде, — Ложись, зацеплю!

Мальчишки бросились врассыпную, и тут только Самед в руках у старшего подростка заметил пистолет. Кровь кинулась ему в голову, не соображая, он пошел на малолетнего бандита, вытянув руки, чтобы схватить его за горло и придушить, но выстрел раздался раньше.

Софья дико, истошно крикнула.

Пуля из «Макарова» с двух шагов попала Самеду в глаз и вышла через затылок, рана была смертельной, Самед рухнул, но все еще судорожно и бессознательно сжимал кулаки, стремясь добраться до горла врага.

На очередном пустынном полустанке уже мертвого Самеда и еле живую, избитую Софью выволокли из вагона на заснеженную платформу под омертвевшими взглядами девушки с журналом, (старики от страха закрыли глаза ладонями), вытащили и двух еще не пришедших в себя от ударов Самеда мальчишек. Поезд отошел от платформы. И тогда подростки под руководством старшего стали измываться над Софьей и трупом Самеда, изнасиловали еле живую Софью.

— Подмахивай, стерва! — кричал, насилуя почти безжизненное тело Софьи, старший подросток, угрожая ножом, — Подмахивай, зарежу! Держите ей ноги! — крикнул он своим парням.

Изнасиловав, они нанесли ей несколько ножевых ранений, стали пинать труп Самеда, старший подросток выпустил в его не дышащее уже тело еще две пули, и с дикими криками и победным хохотом ватага мальчишек, приведя в чувство двух своих дружков, покинула платформу.

— Врассыпную! — скомандовал старший, и все бросились кто куда, исчезли в темной ночи.

— Надо было и девку шмальнуть, — проговорил на бегу старший одному своему приятелю, который увязался за ним. — Свидетель все же…

— Да она от страха язык проглотит, — отозвался с готовностью тот. — Ты же видел — обосралась. А скажи — как я воткнул ему нож! Во потеха, прямо в сердце!

— Ты то уж заткнись! — огрызнулся на бегу старший, — Если б я не шмальнул, он бы всех вас разбросал, костей бы не собрали, крепкий мужик попался.

Второй мальчишка обиженно замолчал. Ночь поглотила подонков.

К этому времени движение скинхедов делало свои первые, еще робкие шаги. Появилось оно в Англии в 1982 году, но вполне миролюбивое, не агрессивное, фанаты рок-групп называли себя «Скинхеды», что значит голая голова, или голова-кожа, попросту — бритоголовые. Лет через десять, приняв несколько агрессивную, правую окраску движение скинхедов докатилось до России, в основном до больших городов, мегаполисов, но их отдаленное дыхание, теряя по пути все позитивное, человеческое, гуманное, с чего началось это движение, коснулось к тому времени уже и провинциальных городов, и подростки и юноши, еще не зная, что они скинхеды, еще не понимая полностью значения этого слова, впоследствии оболганного, опошленного, перевранного безмозглыми националистами, еще носившими длинные до плеч патлы и кастеты в карманах, взяли инициативу в свои руки; тринадцати-семнадцатилетние мальчишки уже бравировали своей непримиримой ненавистью ко всему, что на них непохоже; ненавистью к инакомыслящим, инакоговорящим, инакоживущим, ненавистью к иногородним, к людям из других республик этой огромной страны, недавно только широко шагавшей к коммунизму и равенству между людьми всех наций; пылали ненавистью безмозглые юнцы и подростки ко всем, кто не так выглядит, как им хотелось бы, не так говорит, не так ходит, не так дышит, не так думает, не так любит. В дальнейшем, лет через пятнадцать-двадцать, новое поколение безмозглых мальчишек, сбрив волосы, станут бритоголовыми, гордо называя себя «бандой бритоголовых», а официально — «скинхедами», «скинами», станут нападать на одиноких прохожих, ни в чем не повинных, наводя страх на горожан, нападая целой трусливой толпой, избивая и разбегаясь с чувством выполненного долга, будто нужную работу докончив, будут крушить витрины магазинов, переворачивать чужие автомобили, поджигать газетные киоски, нарушая мир и покой граждан каждый раз, когда что-то им будет не по ноздре. И в России число скинов достигнет невероятной цифры — пятьдесят тысяч бездельников и хулиганов, бандитов и убийц, обосновавшихся в основном в крупных городах. А пока — малолетние бандиты были только первыми провозвестниками грядущих скинхедов.