Город каменных демонов - Андрей Ерпылев

— Что там? — повскакивали все со своих мест, даже шеф приподнялся на своем ложе.

Выстрелы уже звучали не переставая. Канонада, отражаясь от стен домов, усиливалась многократно, и уже невозможно было отличить выстрелы от порождаемого ими эха. В окнах же, кроме вспышек от выстрелов, ничего различить не удавалось.

Малюта с выхваченным из-под мышки «Стечкиным» бросился к двери, бледный Лодзнер тыкал трясущимся пальцем в кнопки мобильника, Холодный вытаскивал из шкафа бронежилеты для себя и шефа…

Один лишь Шалаев не двигался с места, уставившись незрячими глазами куда-то в потолок и беззвучно шевеля губами. Рука сквозь ткань на груди тискала нательный крест.

Нет, святости в этом золотом гимнасте[3] размером с добрый архиерейский не было ни на грош… Но, сталкиваясь с инфернальным лицом к лицу, мы всегда тянемся к чему-то, что вселяет надежду, хотя бы толику уверенности…

А выстрелы и вопли гремели уже в доме.

— Гаврик! — теребил Михаил заторможенного Шалаева, запихивая его безвольное тело в фирменный бронежилет, насильно всовывая в руку многозарядный «Глок» и затравленно озираясь. — Пора валить отсюда, очнись!

Но бежать уже было некуда.

В помещение спиной вперед ввалился окровавленный Малюта, на ходу переворачивая и вставляя в автомат новый магазин, по-афгански, синей изолентой, туго прикрученный к опустевшему.

— Чего там, Серый? Ментовские или крутые?

— Хуже…

Бывший спецназовец высунулся на мгновение в коридор и дал куда-то короткую очередь. Отшатнулся и, снова высунувшись, бабахнул уже из «подствольника».

— Ага! — На оживившемся широком лице, покрытом кровью из множества мелких порезов, цвела шальная улыбка. — Не нравится?.. Миха, еще гранаты есть? Их пули не берут, гадов!

— Да кто там? — заорал во всю глотку Холодный, тоже вытаскивая из шкафа зацепившийся за что-то автомат. — Контора? Гоблины?[4]

— Памятники! — проорал в ответ Малюта. — Гранаты давай!!!

— Ты с ума сошел… Это ведь…

— Гранаты-ы-ы!..

Дверь содрогнулась от могучего удара, и дорогой шпон пошел трещинами, расходящимися из одной точки, словно с другой стороны в филенку ударили средневековым тараном или боднул взбесившийся носорог. Малюта, отскочив в сторону и присев на широко расставленных ногах, выпустил в это место длинную очередь, но лишь помог нападающему, лишив преграду остатков прочности.

Внутрь брызнул фонтан щепок, и в образовавшееся отверстие просунулась темно-серая конечность…

Да-да, именно конечность, поскольку рукой это назвать было невозможно: в запястье ее толщина равнялась мужскому колену. Еще один удар, и дверь рухнула, пропуская внутрь темную фигуру, головой царапнувшую высокую притолоку.

Разглядеть пришельца подробно не удалось: одна из пуль очереди, выпущенной боевиком практически в упор, рикошетом чиркнула по потолку, и помещение погрузилось в полутьму.

Михаил различил, как Малюта, отшвырнув бесполезное уже оружие, как древний берсеркер рванул из ножен нож и бросился на гиганта…

От сиплого сдавленного стона, тут же сменившегося влажным хрустом, мужчину чуть не вырвало, но он пересилил себя и волоком потащил Шалаева к окну.

«Невысоко… Там джипы… Прорвемся…»

Заячий крик Лодзнера резанул по ушам и как будто разбудил шефа.

— Отпусти! — сердито вырвал тот руку. — Не мешай…

Ничего не понимая, Холодный выпустил его и попятился.

— Всем нам воздастся по делам нашим! — торжественно и назидательно сообщил Гавриил Игоревич своему помощнику, беспечно повернувшись к неторопливо приближающейся туше спиной. — В свое время…

Не обращая внимания на движение Михаила, пытающегося его остановить, глава «Гишпании» вскинул пистолет к лицу, нелепо широко распялил рот, охватывая губами толстый вороненый ствол, и спустил курок…

Михаил Холодный бешено крутил баранку, выруливая между деревьями, вырастающими из темноты перед капотом неожиданно, словно пешеходы, перебегающие через дорогу.

Он вырвался! Ему удалось!

«Аналитический склад ума», как было давным-давно, в прошлой, наверное, жизни записано в его школьной характеристике, выручавший десятки раз из самых безвыходных ситуаций, спас и теперь.

Еще крутясь по лабиринту узеньких улочек, Холодный понял, что соваться сейчас на дорогу — все равно что добровольно лезть в петлю. Не-е-ет! Он не дурак… Он рванет напрямик через лес, потом тихим ходом на какой-нибудь проселок и — ходу! Даже если придется выскочить на пограничную заставу — это ничего, сущая ерунда по сравнению с ночным ужасом…

Кстати, если подумать, то любой мистике можно найти реальное объяснение. Не бывает оживших статуй, и все тут! Не бы-ва-ет! Это просто люди. Живые люди, допустим, в каких-то пуленепробиваемых балахонах. Люди мэра… Точно! Это люди мэра! И выкрутасы с телами внутри бронзовых чучел — их рук дело… Каким образом? Не важно. Не допускать же, в конце концов, существование оживших скульптур? Так черт знает до чего додуматься можно… Чертова жадность!.. Чертов город!.. Тейфелькирхен!..

Впереди замелькали просветы между деревьями, и автомобиль с ревом выскочил на проселочную дорогу, по-немецки аккуратную, лишь чуть-чуть изуродованную за прошедшие шестьдесят лет всяким «неподходящим» транспортом вроде танков и тракторов, не предусмотренных при ее постройке.

«Глушитель оторвал, — подумал Михаил, автоматически прикидывая стоимость заморской железяки — верный признак, что шок от катастрофы уже на исходе. — Хреново… Теперь первый встречный гаишник…»

Впереди в мутном от поднимающегося тумана предутреннем сумраке замаячили три или четыре фигуры. Вот вытянутая останавливающим жестом рука…

«Накаркал… Идиот…»

Заглушив двигатель, Холодный распахнул дверь, заученно причитая:

— Командир, может, договоримся?..

Он пристальнее взглянул на неподвижные тени, и язык его примерз к гортани…

«Патрульных» было всего двое, а то, что Михаил сначала принял за силуэты людей, оказалось громадными крыльями, в сложенном виде возвышающимися над головами тварей, ничего общего с человеком неимеющих.

— Помо-о-о…

— Что бы вы хотели, уважаемый герр Трауберг?

Небольшое помещение погружено в багровый полумрак, едва-едва рассеиваемый чуть тлеющим масляным светильником под колпаком из красного стекла. Хозяин невысок, лыс, как колено, и более всего похож на разжиревшую до неимоверных пределов крысу. Гость же, напротив, высок и статен, хотя резкие черты его лица, наполовину скрытого шелковой полумаской, неопровержимо утверждают, что он давно перевалил экватор жизни.