Сауна - Юрий Касянич

Дан с остервенением рвал на себя входную дверь. Буров помог ему. Почувствовав удвоившиеся усилия, петли недовольно заскрипели, но не сдались.

- Вера Богдановна, нам мышки не хватает, - позвал Дан.

Вера Богдановна, истерически хохотнув, схватила его за спину. Жозефина подбежала следом за ней, и они разом рванули. Сказка про репку стала былью. Дверь слетела с петель, послышался звук треснувшего купальника Веры Богдановны и падающего тела Подольской.

Буров перешагнул через заскулившую Жозефину и за Даном ринулся в пламя. Вера Богдановна, которая после утраты верхней части купальника покрылась аборигенским слоем копоти и стала напоминать пожилых героинь полотен Поля Гогена, испуганно постояла у входа и трусливо выбежала прочь.

- Вера, а как же я? - истерически заверещала полуголая Балерина, отмахиваясь от дыма, выедавшего глаза, и размазывая слезы черными от сажи руками, отчего она стала похожа на буровика, умывшегося нефтью из новой скважины.

Свиркин помогал Женщине, которая, почти потеряв сознание, лежала на полу и тяжело дышала.

- Спасибо! - скорее выдохнула, чем сказала она. - Откуда эта помощь? Вокруг все так безнадежно горит... Они отомстили...

На камине, в снопе огня, как средневековый еретик, метался Жокей, до пояса скрытый оранжевыми кинжалами пламени.

- Прыгай! - нетерпеливо крикнул ему подбежавший Колька. Со всех сторон к ним тянулся огонь.

- Не хочу! - завизжал Жокей, жилеткой сбивая пламя с ног. - Мне нельзя туда. Я хочу сгореть!

Когда эти слова прозвучали в пространстве, огонь, казалось, на мгновение замер, а потом обрадованно усилился. Бурова охватили ужас и отчаяние. Он снова ощутил внутри себя звенящую пустоту, содрогнулся и взбешенно заорал:

- Слезай, паразит!

В баню белокурым вихрем ворвалась Жозефина. Сквозь клочья вонючего дыма она старалась разглядеть, где висит ее портрет.

- Левка, этот слезать не хочет! - крикнул Буров, признавая руководящую роль Свиркина.

- А ты его кочергой! - посоветовал он и выразительно посмотрел на Жокея. - Потом мы ему морду набьем.

Колька схватил раскаленную кочергу, не замечая, что она не обжигает ладонь. Зацепив Жокея за колено, он дернул. Жокей подкошенно упал. Взмокший от жары Буров взвалил его на плечи и потащил к выходу. Предвкушая мордобой, Жокей брыкался, как баран, которого несут на заклание в день освящения винограда в Эчмиадзине.

В пылу спасательной суеты никто не заметил, что под столом, скорчившись, лицом вниз лежит Шулер, а потерявший сознание Жонглер распластался прямо на проходе, покрытый огромными хлопьями копоти.

Закрыв лицо руками, Марина бросилась в огонь. Она даже забыла взглянуть на Женщину, которую Свиркин вытащил на траву. Она подбежала к лежащему Жонглеру, перекатила его на спину, стала бить по щекам и дуть в лицо.

В это время в окно, выбитое чурбаном, влетела вода. Это Дан успел сбегать к озеру. Огонь возмущенно зашипел и тут же пожрал холодную влагу, словно сухие стружки.

Поднять Жонглера Марина смогла, но удержать не сумела, сама упала рядом и отчаянно зарыдала.

- Марина, а ну-ка возьмите себя в руки! - крикнул вернувшийся Свиркин.

- Балерина, ко мне! - армейским голосом распорядилась поднявшаяся Марина. Ее слезы от нестерпимой жары мгновенно высохли. Забытая на столе Балерина, стоявшая, как нелепая статуя, среди растоптанных тарелок, радостно спорхнула и помогла поднять Жонглера. И они медленно пошли к выходу, как остатки взвода, попавшего в окружение, - Марина, волоком тащившая Жонглера, и дрожащая, как пинчер, Балерина в страшных пятнах ожогов и сажи.

Вооружившись тяжелой кочергой, Жозефина металась среди бушующего возле камина огня и пыталась сбить портрет.

Шумно фыркающий Дан вытаскивал в окно оглушенного Соглядатая, а Буров, сердито выбросив на траву Жокея, вернулся к Жозефине. Подпрыгнув, он сбил портрет. Подольская схватила его и помчалась к выходу, потом обернулась к Бурову:

- Спасибо! Понимаешь, это все, что от меня осталось!

Но тому было не до сердечных излияний - он вытаскивал из-под стола полузадохшегося Шулера. Схватив его под мышки, Николай выволок Шулера. Баня опустела, лишь в глубине ее как-то особенно злобно и недовольно гудел огонь - добыча ускользнула.

В полутьме нервно сновали силуэты полуобнаженных киношников. Вздыхала Вера Богдановна. Марина что-то шептала про себя, наклонясь над Жонглером. Жозефина оттирала от копоти спасенный портрет. Свиркин делал Женщине искусственное дыхание, с увлечением отдаваясь процессу. Оператор Дан Григориу с тупым выражением на лице медленно поливал из ведра Соглядатая, лежащего ничком. Балерина, напоминая декоративную кариатиду, стояла, обняв столб террасы, и дрожала мелкой дрожью. Молчанов ходил мелкими шажками и с отвращением разглядывал Жокея, который сидел на полу, прислоненный Верой Богдановной к стене, уронив голову на грудь. Опустошив ведро, Дан присел на корточки и стал тихо выстукивать на донышке какой-то дурацкий ритм. В его глазах поблескивало безумие.

- Играешь? - нарушил молчание Буров.

- Играю, - подтвердил Дан и залился кретинским смехом.

Жозефина вздрогнула и обернулась:

- Он еще смеется...

- А что, лить слезы, что ли? Спасли ведь всех. Даже портрет, - он глубокомысленно помолчал и потом добавил, - может быть, и нам теперь дадут медаль "За отвагу на пожаре".

- Сдвинулся, - испуганно прошептала Марина.

- Спасатель. Герой нашего времени, - буркнул Молчанов.

- А ты вообще там не был! Ни ногой! - сумасшедшим фальцетом выкрикнул Дан, ткнув в Сергея пальцем. - Дезертир.

- Я и не хотел никого спасать, - устало ответил Молчанов. - Если это моя душа, то она мне не понравилась. И горела бы себе спокойно. Без души легче...

Покачав головой, Марина сочувственно посмотрела на Сергея и отошла в сторону, ища в траве подорожник, чтобы приложить листья к ожогам Жонглера.

Огонь в бане сам собой угас, и теперь из вырванных дверей слегка тянуло терпким запахом гари.

Вдруг стало совершенно темно.

Наткнувшись на кого-то, Жозефина вскрикнула:

- Кто это?

Крик ее, как облачко, повис во мгле, и наступила тишина, в которой едва были слышны угасающие всхлипывания Веры Богдановны, постепенно сменившиеся легким посапыванием - она уснула. Как и другие. Сон настиг каждого внезапно, как пуля:

Им не дано было увидеть, как те существа, из-за которых они пережили столько неприятных минут - пресловутые извлеченные души, - как привидения, без остатка растворились в теплой ночной тьме, образовав вокруг каждого из своих фосфоресцирующее облачко, которое медленно всосалось в кожу.

Когда они проснулись, светило бело-желтое солнце, тихо шептались колосья пшеницы. Марина открыла глаза. Она увидела над собой на ветке ольхи насмешливую птицу в черном переливчатом оперении, которая беззлобно глядела на нее, приоткрыв желтоватый клюв, словно говорила: "Что ты спятила - на траве валяешься!" Осознав нелепость своего положения, Марина вскочила и расхохоталась - лежбище было живописным.