Бог из глины - Иннокентий Соколов

С каждым разом, эти ночные посиделки становились все длиннее. Однажды он остался на ночь — как ни странно, это оказалось совсем не больно, но правда и не настолько приятно, как рассказывалось в книгах про любовь. Просто одним не самым ранним утром она проснулась, выскользнула из постели, и на цыпочках просеменила в прихожую — в овальном зеркале отразилась все та же Наденька, и только по ставшему серьезным взгляду можно было предположить, что симпатичная, кареглазая девчонка, с распущенными волосами, стала женщиной.

Первый день в новом для нее качестве, был таким же, как и все остальные — казался точной копией предыдущих. Они снова гуляли допоздна, и каждый раз, когда их взгляды встречались — отчего-то по-детски смущались.

Следующая ночь принесла нечто новое — она не стонала, но, прикусив губу, ощутила, как внизу живота рождается какое-то смутное чувство — тянущая и приятная боль-нега, это было необычно, и тогда она по-новому взглянула на себя со стороны — увидела распластанную девушку, и мужчину, который, закатив глаза, шумно дышал сверху, приближаясь к оргазму. Как ни странно, именно это заставило ее изогнуться и забиться в сладких судорогах — подобного она не испытывала никогда — ни до ни после этой ночи.

Ближе к утру, Сергей выскользнул из комнаты, а она осталась лежать на кровати, заново переживая все ощущения, запоминая, вслушиваясь в свое тело, до тех пор, пока не щелкнул замок двери — ее мужчина отправился домой, досыпать остаток ночи, втайне надеясь, что мама не заметит долгого отсутствия сына. После этого она забралась под душ, и ревела, сама не зная отчего

Лето казалось вечным, а ночи, наоборот — пролетали как миг. Бабушка лишь усмехалась, делая вид, что не замечает, как рано-рано, чуть свет, осторожно, замирая от каждого шороха, выбирается из комнаты внучки, ночной гость.

А потом — потом вернулась родители, Наде нужно было готовиться к поступлению в институт, и уже в середине октября, когда в маленьком карманном календарике, не оказалось даты, которую можно было бы обвести кружком, жизнь встала на дыбы — закрутила, завертела, и первой вестницей грядущих перемен стала хлесткая пощечина матери, которая ознаменовала начало супружеской жизни.

Матери с самого начала не понравился будущий зять — увидев, кого привела дочь, она схватилась за голову! В ее представлении, избранник Надежды должен был быть крепко стоящим на ногах, основательным, представительным, а не какая-нибудь шантрапа, вроде непонятно откуда появившегося Сергея. Деваться было некуда — Мария Сергеевна, мать Нади, попыталась выдержать хорошую мину при плохой игре, но видит бог — зятек пришелся ей не по нутру, совсем не по нутру. И в дальнейшем, она даже не скрывала своего отношения, к новому родственнику…

Свадьбу сыграли дома — небольшую, на полсотни внезапно возникших ниоткуда близких и не очень родичей. После загса, молодые, как и положено, съездили на природу, возложили цветы на памятник — невзрачный постамент с огромной, пышногрудой бабищей, изображающей мать-героиню, поколесили по городу, распугивая сонных горожан разноголосицей автомобильных гудков. Потом было благословение под суровыми ликами закопченных икон, шумное застолье, с многоголовой, многорукой, пьяной, орущей и жрущей толпой, что на потеху себе кричала "Горько!", даже не догадываясь о том, что молодые с тоской поджидали окончания веселья, чтобы остаться наедине и привести, наконец, в порядок мысли, что с самого утра разлетелись как мухи, встревоженные навалившейся суматохой празднества.

На следующий день, она проснулась уже женой.

Марина — мать Сергея (с самого начала она попросила называть ее именно так) приняла невестку с прохладцей. Поначалу они жили втроем, и свекровь лишь изредка показывалась из своей комнаты, словно опасалась даже ненароком встретиться с девушкой, которая сделала все, чтобы отобрать единственного сына. Чуть позже, она подыскала себе квартиру, и в дальнейшем проживала отдельно, предпочтя снимать жилье вместо того, чтобы нарушать семейную идиллию своим недовольным видом. И уже там, отдельно от молодых, сумела найти свое счастье, непонятно откуда откопала убеленного сединами немца, с которым и проживала в последнее время, укатив в дальнее зарубежье, лишь изредка напоминая о себе лаконичными письмами с вложенными фото, на которых выглядела, свежей и вполне довольной собой.

Первое время Надежда с непритворным изумлением обретала равновесие, даже не пытаясь сообразить, что с ней происходит. Ее словно вырвали из привычной круговерти дней, погрузили в какое-то сонное царство. С институтом пришлось повременить — подписывая в деканате заявление на академический отпуск, она даже не подозревала, что с учебой будет покончено.

Сергей, как ни странно, отнесся к происходящему вполне равнодушно — заявил, что готов взять на себя все заботы о материальном обеспечении молодой семьи. И действительно, первое время он сутками пропадал на работе (выполняя обязанности торгового представителя на небольшой, оптовой компании, занимающейся реализацией пива и безалкогольных напитков), и исправно, дважды в месяц приносил пачку новых, хрустящих банкнот.

Все пошло не так, с того самого вечера, когда Надежда вышла из ванной, сдерживая слезы, спотыкаясь, ощупывая стены. Сергей бросился к ней, и сразу понял все, увидев ее бледное лицо, и капли крови на ночнушке. Полтора месяца надежд (ее надежд) оказались прожитыми напрасно.

Почему-то Надежде показалось, что она заметила искорки облегчения в глазах мужа. Он без слов уложил ее в постель, вызвал врача, и бестолково суетился вокруг, вызывая непонятное раздражение.

Некоторое время они привыкали к тому, что можно не думать о предстоящих хлопотах, Сергей по инерции чуть свет вскакивал с постели, суетливо завтракал, пил обжигаясь, чай, набрасывал выглаженную заботливой женушкой рубашку, и опрометью, то и дело посматривая на часы, мчался в гараж — заводить старенький "Москвич". Надежда убирала по дому, все чаще и чаще задумываясь над тем, что неплохо было бы вернуться в старые стены института, завести новых друзей и подруг (старые как-то враз разбежались, затерялись, пропали сразу же после ее замужества), а не сидеть без дела, скучая в четырех стенах.

Вот только пребывание дома затягивало. Надежда все чаще и чаще стала ловить себя на том, что, просыпаясь утром, ей меньше всего хочется выбираться из-под теплого одеяла. Сергей вставал рано, и она сладко потягиваясь, досыпала сама, чтобы, проснувшись, некоторое время валяться в постели — с каждым разом все дольше и дольше. Выбравшись, наконец, из теплых объятий пухового одеяла, она словно тень бродила по дому, напоминая самой себе, что неплохо было бы помыть посуду, и постирать мужнины вещи (одним из требований фирмы, где работал Сергей, было непременно свежая рубашка).