Никто не выживет в одиночку - Маргарет Мадзантини

Нико был его правой вооруженной рукой, маленьким камикадзе его идиотизма и агрессивности.

Делия стала листать каталог. Вроде бы там была фотография какого-то мертвого животного. Космо, как всегда, сидел рядом с ней. Он завел разговор о хомяке, мол, тот перестал крутить по ночам колесо.

«Мама, надо сходить с ним к ветеринару».

Гаэтано обмакнул круассан в капучино и ответил с набитым ртом:

«Хомяков не носят к ветеринару. Хомяков покупают новых».

Тишина. Делия уставилась на него с лицом, напоминающим в эту минуту одну из инсталляций.

«Что ты говоришь?»

«Ветеринар стоит пятьдесят евро, а хомяк — восемь».

Кивнул, ему страшно понравилась собственная шутка. За одну такую Гаэ продал бы собственную задницу. К тому же это была его профессия. Он думал, что она тоже засмеется.

«Ты сама постоянно твердишь, что мы должны экономить… Мама же всегда так говорит, правда, Нико»?

Нико смеялся своим заразительным смехом. Он много раз пытался растянуть хомяка, со всей силы сжимал его, хватал его за хвост, как свои игрушки, когда швырял их (человек настроения, как и отец). Ему еще и трех лет не было — он не знал, что живое способно умереть.

Но Гаэтано-то должен знать, что Космо просто влюблен в хомяка, выносит его на улицу в носке.

Гаэ смотрел на растерянное лицо Космо рядом с матерью.

«Я шучу… какого черта, пошутить больше нельзя?»

Они уже раскололись на два лагеря. Он и Нико с одной стороны и эти два меланхолика — с другой. Может, это был их первый семейный раскол. Они начали спорить ни о чем.

«Подумаешь, какая-то мышь».

«Для него вовсе не какая-то».

«Мышь и мышь. Если умрет, ничего страшного. Страшно, если умрет отец, мать, брат…»

«Я не понимаю, что ты говоришь, что у тебя в голове…»

«Ты делаешь из него психа… все преувеличиваешь… мешаешь ему реально смотреть на вещи…»

«Вырастет, сам узнает, что такое реальная жизнь».

«Лучше сказать мальчику, что не стоит кидаться спасать мышь… Никто не поставит ей капельницу, как дедушке в больнице…»

«Замолчи…»

«Никто не станет спасать этого хренова хомяка».

«Так, по-твоему, учат любить, Гаэтано?»

«Так учат выживать».

«Никто не спасет тебя, Гаэтано… Когда ты успел так поглупеть?»

А они были иными.

Они отличались от других семей. Все эти идеальные люди… Пары с двойной коляской. Колпачок для соски-пустышки. Все выверено до мелочей. Упаси боже, если возникнет что-то, что и нас сделает такими настоящими.

Они не хотели выживать. Они хотели «двигаться вперед», расти вместе. Для этого они и создали семью. В неправильностях они видели единственный способ. Внутреннее ощущение, что трагедию надо пережить со смехом.

Они зачарованно смотрели на других людей, как в театре. Присваивали образы, жизненные ситуации, взаимоотношения. Делия кормила грудью в парках. Иногда жарким вечером они ложились, вытянувшись во всю длину, дома на полу. Рядом, как два трупа в покойницкой.

«Чувствуешь, какой прохладный пол?»

«Как дела? Что ты думаешь обо мне? Что ты думаешь о жизни, любовь моя? Получится ли у нас выжить на этой больной планете? А у наших детей?»

Они открывали много дверей.

Вернее, Делия открывала их Гаэтано. Он поражался ее словам. Но часто им было достаточно тишины. Их сердца были распахнуты. Они мучились по любому поводу. Каждое происшествие из полицейской хроники входило в их дом, словно это случилось с их близкими. «Люди такие одинокие». Сколько раз они повторили это. Все эти головы, запрокинутые на грязном пластике автобусных остановок.

Сколько раз они чувствовали себя виноватыми, ставя греться воду для спагетти. Делия заполняла квитанции, перечисляя деньги на расчетные счета, чтобы спасти хоть что-то в мире.

Нет, они никогда не замуруют себя в четырех стенах, как некоторые уже почившие молодые пары. Такие как Пьер и Лавиния, Себастьян и Даниэла.

Иногда они встречались. Небольшие домашние ужины, настольные ролевые игры. Себастьян продал бы собственную жену, эльфийку Гилраэн, лишь бы стать предводителем Орды в стратегической игре «Мир Варкрафта». Домой они возвращались удрученные.

«А может, ошибаемся мы?»

Но нет, лучше сдохнуть, чем жить так. Пьер возмущался перегревом планеты, пока закладывал лыжи в багажник своего «дизеля». Может, так было и всегда, только они не замечали? Прошли вольные времена «Танцующего с волками», ночных молодежных дискотек. Допустим, они застыли в защитной позиции, готовые сопротивляться экономическому кризису. Может, они чуть больше отчаялись, чем другие. А отчаяние делает более человечным, но не учит жить. То, что объединяет и уносит ввысь, вдруг стало разъединять и разносить по сторонам.

Они никогда в жизни не ездили в горы кататься на лыжах.

Иногда они выбирались на целый день в Абруццо — посмотреть на снег. Гаэтано сажал детей на плечи, переваливался как медведь. Промокшие джинсы. Желтые лужи мочи на замерзшей земле. Потом у детей могла подняться температура от солнца, от холода, от белого шока.

Здорово было отличаться от всех. Они не знали тогда, что станут одинокими и обособятся.

Однажды Гаэтано записал фразу Фридриха Дюрренматта: «Мы произнесли свое слово на Земле, но потерпели фиаско».

Для человека, мечтающего стать писателем, это звучало не слишком воодушевляюще.

Делия хотела переехать за город.

Одно время они с Гаэтано искали старый дом и даже нашли мельницу в окрестностях Орвието. Воспоминание об этом до сих пор преследует ее. Жизнь, которая не состоялась. Они все откладывали покупку. Делия испугалась речушки, текущей рядом. Космо был еще маленький, но уже чересчур независимый, да и вот-вот должен был появиться Нико. Ну и слишком далеко от города.

Они много раз ездили туда на машине. Мельница была не огорожена, можно было спокойно усесться возле нее и съесть бутерброд. Во дворе росло вишневое дерево. Они успели увидеть, как оно зацвело, а потом покрылось маленькими, еще зелеными ягодками. Когда уже они решились, мельницу купила другая семья. Голландцы, приехавшие на выходные. Для них это стало ударом. Подсечка сзади.

«Подвернется другой случай».

Больше они не искали. Какой смысл хоронить себя в деревне в тридцать лет, убегать от цивилизации хромых голубей? Гаэтано был сценаристом и нуждался во всяких дерьмовых образах. К тому же они привыкли выходить (или хотя бы знать, что могут пойти) в кино или на какую-нибудь выставку. Да в городе они могли рассчитывать и на каких-никаких, но дедушек-бабушек. И на студентку философского факультета со второго этажа.