Уехал славный рыцарь мой… - Марина Дяченко

— Смотрите, — я протянула руку. — Видите, вон та розоватая звезда?

— Вижу…

— Рядом с ней, левее… Звезда не такая яркая, но это любимая звезда Аманесера. Она называется Тэмма.

— А у нас в поселке, — он наконец-то улыбнулся, — ее зовут Хвостик. Потому что все созвездие — видите, три звезды, еще две крестом и те четыре звезды — называется Песья Случка. Я прошу прощения, сеньора, но оно в самом деле так называется. А то, что прямо у нас над головами — четыре звезды полукругом, — это Гребень…

Я улыбнулась в ответ. Поселяне называют звезды в меру собственного разумения — но куда им до рыцаря Аманесера, у которого в машине стоит астрономическая программа под названием «симулятор Вселенной»…

— Тэмма — это красиво, — тихо сказал Диего. — Но на его месте я назвал бы ее Клара… Ой, извините, сеньора. Я лучше буду молчать.

В ворота постучал испуганный пастушок лет тринадцати. Он затравленно оглядывался, просил пить и бормотал насчет коровы, которую потерял, и что за это его убьет хозяин. Слуги уже готовы были пустить парня в людскую поесть, попить, отдохнуть. Хорошо, что рядом случился Диего и принудил дворецкого поставить пастушка на весы.

Боже мой! Этот тощий оборванец весил, как цельносвинцовый. Я прибежала на крик дворецкого; слуги и служанки разбегались, кто куда. Пастушок стоял среди двора, дергал плечом, шмыгал носом и тупо ныл про корову и про хозяина, который убьет. Диего перехватил меня в дверях:

— Не подходите к нему. Это бомба.

Я присмотрелась. Парень выглядел совсем как настоящий, и если бы не повторяющиеся движения — дерг-шмыг-дерг — и не искусственные закольцованные фразы, я тоже сочла бы его испуганным подростком.

— Назад! — кричал дворецкий, наступая на пастушка с рогатиной. — Назад, отродье! Уходи, откуда пришел!

Парень смотрел сквозь него мутными голубыми гляделками и причитал о потерянной корове.

Дворецкому, конюху и Диего пришлось объединить усилия, и втроем они вытолкали пастушка за ворота. По дороге пылило стадо; конюх побежал навстречу, размахивая руками, веля остановиться, свернуть…

Дворецкий малодушно бежал. Диего оттирал пастушка с дороги; я наблюдала за ними в прицел пушки. Мутная оптика давала тем не менее возможность увидеть все в деталях — разевающийся рот пастушка: «Хозяин… убьет…». Капли пота на висках Диего. Поднимающуюся над дорогой пыль — стадо было все ближе…

— Заворачивай! — кричал Диего погонщикам. — Заворачивай! Бомба!

Стадо лилось, как тяжелая вода, и не было силы, способной остановить его в несколько секунд. Диего встал перед пастушком, расставив руки — будто старший брат, готовый защищать младшего от потока рогатой скотины, от всех этих бурых и рябых, красноглазых, бездумно топочущих копытами и роняющих в пыль лепешки.

Стадо обтекало их, как речка — скалистый остров. Погонщик крикнул, даже замахнулся кнутом, но конюх перехватил его руку.

Диего стоял между стадом и смертью, и черные волосы его медленно седели от оседающей пыли.

— …я не знаю, сеньора, откуда они берутся. Откуда берутся моховые звезды или костлявые аббаты? У них, этих ходячих бомб, даже чипа нет… У них ничего нет. Если бы рвануло, сеньора, ничего бы не осталось, только яма. Мы с конюхом радиацию померили на том месте, где он стоял… Пресвятая дева Мария! Пришлось песком закидать.

Снова была ночь. Мы сидели на крыше; от горизонта до горизонта тянулась тишина — ни цикады, ни сверчка, ни шелеста листьев. Даже фонтан во внутреннем дворике молчал.

— Спасибо, Диего. Может быть, ты спас нас всех… И дона Аманесера.

— Сеньора, нет! Я бы не смог спасти. Я только смотрел, чтобы на него не наступила корова. А если бы он вздумал рвануть — как бы я его удержал?

— «Вздумал»? Разве они думают?

— Конечно, нет. Им нечем думать. Это я просто так сказал.

Над горизонтом поднялась луна — вылезла, как головка новорожденного, наполовину.

— Диего… Тебя ведь родила человеческая женщина?

— Да, я совсем простой, — он улыбнулся. — Совсем такой, как есть. Братья, сестры, дядька — золотая душа, зато тетка злющая, скупая… и красавица. Однажды выглянула из окна, так три дня собаки брехали!

Его белые зубы поблескивали в полутьме. Я заставила себя отвести глаза.

— Сеньора, — сказал он серьезно и тихо. — Я давно хотел спросить. Рыцарь Аманесер… Он дал обет никогда не снимать шлема?

Я молчала.

— Тогда, когда он рассказывал о вас… Он всю ночь просидел у костра в доспехах — и даже не поднял забрала. Я ни разу не видел его глаз. И на портрете в гостиной он тоже в закрытом шлеме. Я подумал — может быть, он дал обет?

Луна поднялась выше. Залила оливковую рощу желтым масляным светом.

— Простите, ради Бога, если я что-то не то сказал…

— Нет, Диего… Просто рыцарь Аманесер — он…

Луна вдруг погасла. Все небо из черного, звездного сделалось темно-красным. Там, где недавно была луна, осветился яркий полукруг — как будто новое солнце.

Вероятно, тот пастушок нашел-таки свою корову.

— Донна Клара! Побежденный рыцарь у ворот!

Они приходили едва ли не ежедневно, и каждый приносил и привозил с собой целую гору хлама. Там было все — мотки веревки, бутыли с маслом, гвозди, шурупы, цинковая проволока, ампулы без маркировки, непонятные мне узлы, механизмы, агрегаты. На одной телеге валом лежали детали с торчащими контактами, деформированные, оплавленные, будто вырванные откуда-то с мясом. Каждая деталь была завернута в отдельную тряпицу, обвязана ленточкой и снабжена кожаным пронумерованным ярлычком.

— Боже мой, — причитал Диего, перебирая эти узелки. — Потроха от великана. Не иначе наш рыцарь рассвета великана завалил!

Синко, еще более исхудавший, похожий теперь на ходячего мертвеца, хлопотал в мастерской и в башне. Мы поставили ему новый аккумулятор от какого-то незадачливого оруженосца.

Я знала, что возвращение Аманесера очень близко. Я жду его и буду ждать, сколько понадобится — неделю… От силы две…

В последние дни я редко видела Диего. Он уходил на рассвете, слонялся по дальним поселкам, иногда приносил обрывки новостей: поток беженцев из пострадавшей от взрыва провинции наконец-то иссяк. Овцы болеют неизвестной болезнью. Ожидается небывалый урожай апельсинов…

Аманесер приближался к нам с востока. Это легко было определить, проследив пути побежденных; я взяла за обычай подниматься на башню каждое утро и каждый вечер. Отведя с лица вуаль, смотрела на восток.

Дороги были пусты. Но я знала, что каждую минуту вдали может показаться едва заметная точка и, приблизившись, оказаться рыцарем в доспехах, верхом на огромном черном коне.