Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1 - Филиппов Игорь

К моменту моего выпуска из училища у нас с Татьяной уже было двое полугодовалых детей-двойняшек, такой большой семьей мы и приехали служить на север Кольского полуострова. Суровая природа Кольского околдовала нас сразу. Служба молодого лейтенанта и маленькие дети позволяли познавать природу Севера лишь урывками, однако тем чётче запоминались эти охотничьи и рыбацкие вылазки. Если у меня выпадали выходные дни, мы всей семьей уходили в сопки, часто с ночёвкой. Делали шалаш, ловили рыбу, любовались чудесными северными далями, открывающимися с вершин сопок. Когда дети подросли, примерно с четырёх лет мы поставили их на лыжи.

После знакомства с охотой по белым куропаткам страсть заставила меня мечтать о легавой собаке. И уже через год у нас появился четырехлетняя английская сеттеришка Вега. Мы сразу влюбились в это оранжево-крапчатое чудо. Сколько потрясающих охот подарила Вега мне и моим друзьям – охотникам! Помню первую, увиденную всей нашей семьёй, стойку собаки по белой куропатке. Вега появилась у нас зимой, а в начале июня мы вчетвером отправились в сопки отметить день рождения Татьяны. Кое-где на склонах ещё лежал плотный снег, но на солнце было удивительно тепло. Начало северного лета встретило нас криками чаек, песней северного соловья – варакушки, кряканьем уток по многочисленным озёрам и речкам. Вега то убегала вперёд по вьющейся вдаль, почти неприметной каменистой тропе, то возвращалась назад, как бы приглашая нас побыстрее идти дальше, в интересное и неизведанное. Маленько устав, присели отдохнуть на солнечном угреве, близ огромного, отдельно лежавшего камня, своими очертаниями напоминавшего знаменитый Гром-камень из-под монумента Петру I в Питере. Слегка перекусили, не забыв и собаку. Неожиданно Вега, непрерывно принюхиваясь, забегала по склону сопки, на длинной потяжке подошла слева к этому самому Гром-камню и, держа голову высоко, стала. Мы замерли. Через несколько секунд из-за камня вышел белоснежный, с кирпично-рыжей головой и шеей куропач, и, что-то недовольно бормоча, взлетел, моментально скрывшись между сопок. Собака, обнюхав место взлета, с довольным видом подбежала к нам. Стойку легавой собаки и Татьяна, и дети видели впервые.

1971 год. Появление Веги

Пропорционально моему взрослению росла и охотничья страсть. С ноября по февраль на Севере наступала полярная ночь. День побеждал ночную мглу только на два – три часа, однако рассеянный свет от снежного покрова давал возможность и рыбачить, и охотиться ещё несколько часов. А если погода была ясная, с луной и звёздами, то и гораздо дольше. Я полюбил ходить на охоту в одиночку, выйдя из дома около часа ночи и к утру оказываясь далеко от города, среди любимых сопок с куропатками и беляками. Мне приходилось говорить Татьяне, которая боялась за меня, что я хожу на охоту с приятелем Степаном. Жена разобралась с обманом только через несколько лет, случайно повстречав Степана в городе, в то время, когда я был на охоте. От неприятного разговора мне не удалось уйти, даже «прикрывшись» добытыми куропатками…

В семидесятые годы прошлого века охота по белым куропаткам на Севере разрешалась до апреля. В апреле иногда выдавались удивительно тёплые солнечные деньки, когда можно было раздеться по пояс и, щурясь от яркого блеска снегов, бегать на лыжах, скрадывая начинающих уже по-весеннему барабанить куропачей. Потом наступало северное лето, которое быстро проходило – удавалось только несколько раз сходить на рыбалку. Охотничья страсть ждала осенней охоты с легавой. Эта охота никогда не надоедала: она длилась до самой зимы, и даже зимой, если снега было мало, либо он превращался в плотный наст под воздействием ветра и мороза.

Мичман Князев Владимир Константинович. 1970-е годы

Удивительно, но охота скрашивала службу, не особенно лёгкую на Крайнем Севере. Она помогала мне – молодому офицеру – обрести уверенность в себе, выработать стойкую жизненную позицию. Сергей Тимофеевич Аксаков писал, что в общении с природой охотник вдыхает в себя «…безмятежные мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе, и тогда неприметно, мало-помалу рассеется это недовольство собою, эта презрительная недоверчивость к собственным силам, твёрдости воли и чистоте помышлений».

Одним из лучших людей, встреченных мною на Севере, да, пожалуй, и в жизни, был мичман Князев Владимир Константинович, старше меня лет на двадцать, страстный рыбак и философ флотской жизни.

Он никогда не читал Аксакова, но мыслил с ним одинаково. Сидя у костра, он учил меня этой своей философии: «Не думай о службе, о всяких неурядицах, вообще о плохом, не мелочись, а лучше подыши свежим воздухом, посмотри на окружающую тебя природу, она укрепит тебе волю, заставит поверить в свои силы, и придёшь ты домой с чистыми мыслями и чувствами». У Владимира Константиновича было и прилепившееся к нему прозвище – Старый. Очевидно, за его мудрую жизненную позицию. Много раз Старый, успевший повоевать на Большой войне, говорил мне о том, что в мирное время быстро оценить человека сложно: все люди кажутся одинаковыми, и что только на природе человек проявляет себя, раскрывается полностью. Потом, через много лет, я прочитал у Соколова-Микитова: «Природе вообще одинаковость не свойственна: вы не найдёте в лесу два одинаковых дерева, два одинаковых листочка на дереве! А люди, удаляясь от природы, становятся одинаковыми…». И снова поразился прозорливости суждений Старого. Попадая по службе в непростые ситуации, я смело пользовался и другими его советами. К примеру: когда меня распекал начальник, я представлял себе ныряющий в волнах поплавок или стойку любимой собаки. И тогда волны неприятных эмоций обходили меня стороной, я словно бы проскальзывал между их колебаниями. А самое интересное, что и начальник в этой ситуации быстро понимал бесполезность своего эмоционального взрыва и переходил на более конструктивное обсуждение!

Однако охотничья страсть не давала мне жить спокойно ни на Севере, ни потом, во время многих охотничье-рыбацких странствий. Она заставляла порой совершать удивительные, иногда на грани безрассудства, поступки. Страсть уводила меня в одиночку за десятки километров от жилья, летом и зимой, толкала на поиск новых, неизведанных мест, я порой забирался в такую глушь, что сердце замирало, где, случись какая-нибудь неприятность, никто бы меня не нашёл. И почти всегда рядом была собака – верный и преданный друг. Мало-помалу я начал воспринимать своего ушастого друга и себя единым существом. В этом слиянии вырастала единая страсть, страсть охотника и собаки.

Охотничья страсть научила меня никогда не пасовать перед трудностями: ни на службе, ни в семье, ни – тем более – на охоте и рыбалке. Так, сначала на охоте, а потом и в других делах, я научился искать Удачу до последней возможности. И много раз было так, что она – Удача – приходила ко мне в самый последний момент.

Страсть дала мне возможность достаточно быстро приобрести навыки опытного охотника и хорошего стрелка. В отдельные периоды жизни мне приходилось с успехом этими навыками пользоваться. Так, во время службы на Севере я частенько снабжал дичью свою семью, что серьёзно разнообразило наш рацион. В период полуголодной горбачёвской перестройки, да и потом, с выходом на пенсию, я, изготавливая чучела животных, значительно повышал денежные возможности семьи, что позволяло в весенне-летне-осенний период достаточно свободно заниматься любимыми делами: собаками, охотой, рыбалкой, просто жить в лесах.