Каракалпак - Намэ - Тулепберген Каипбергенов

Борец отвечает ему:

— Ладно, ты сам того просишь. Через двадцать пять лет я разломаю тебе кости твои и разбросаю их по земле. Если не смогу сделать этого, то клянусь, что сам себя ослеплю.

Есть ли в подлунном мире что-нибудь скоротечней человеческой жизни? Люди, казалось бы, и глазом моргнуть не успели, как пронеслись двадцать пять лет.

И вот в установленный день хан приглашает к себе двух друзей и велит созывать народ — схватку смотреть. Первым в круг выходит палван. Шаг его самоуверен, вид его грозен. Несмотря на годы, он все еще статен, только волосы и борода побелели. Ходит он меж людей и по привычке поглаживает ладонями руки свои до локтя, к бою готовится.

Навстречу ему выходит друг его. Узкогруд и согбен он. Волосы поредели, плечи опустились, ноги подгибаются на ходу. Но подле него три дюжих молодца, один другого крепче.

Увидев дряхлость противника своего, захохотал палван:

Ты зачем привел этих джигитов? Чтобы они собирали твои кости?

— Нет, — отвечает бывший друг его. — Прежде чем схватиться со мной, ты поборешься с этими молодцами.

Удивился палван. Обозлился палван.

— Не было такого уговора, — сказал он и протянул мощную руку свою, чтобы схватить за ворот дерзкого и слабосильного врага своего, но один из джигитов поймал его руку и крепко сжал ее.

— Отпусти! — требует палван громким голосом.

— Почему это он должен отпустить тебя? — перечит ему узкогрудый старец. — Ты сохранял двадцать пять лет силу свою в теле своем. Я же свою силу вложил в них — в семерых сыновей моих. Трое пришли сюда. Четверо дома остались. Если сможешь ты одолеть их, считай, что одолел и меня. Но не прежде.

Люди, пришедшие поглядеть на схватку, тут же закричали старцу:

— Ты победил! Рахмет![11] Слава тебе!

— Эх, жизнь моя пропащая! — закричал в отчаянии борец и со всего размаха стукнул себя кулаком по лбу, да так, что глаза его вылетели из глазниц. Только на это сил у него и достало…

Каких только случаев не бывает в жизни! Каких только раскаяний и сожалений нет в ней!..

Порой иная судьба кажется просто сказочной. Послушаешь про другую — думаешь: хвастовство, и только. Много в мире странного, даже невероятного, а призадумаешься и поймешь — это жизнь. А с кого брать пример и как тому примеру следовать — каждый должен решить сам.

Легенда, которую поведал коше-бий. Однажды хивинский хан вызывает к себе поэта Бердаха и делает ему нижеследующее заявление:

— Многое в мире у тебя вызывает чувство сатирического смеха, так скажи, что в моем поведении достойно осмеяния?

— Когда, обманывая других, вы обманываетесь сами, полагая, что другие обмана вашего и не замечают. Такая обманчивость обманщика мне смешна.

Вместо признания правильности ответа хан покрывается потом и продолжает спрашивать:

— Каких людей, поэт Бердах, ты считаешь своими врагами?

Тех, кто, сев на голову народу, говорит, что он во главе народа, — дает поэт правильный ответ.

— А каких врагов ты не боишься? — продолжает хан проводить опрос поэта.

— Я не боюсь врага, который умнее меня. Умный враг не станет меня беспокоить, пока не поймет, что сможет проявить свое превосходство.

Хан долго пребывает в состоянии размышления, а потом говорит следующую хитрость: Ты угодил мне. Я награжу тебя.

И велит, чтобы принесли дорогостоящий халат с наличием золота по кайме подола.

— Стоящая награда? — спрашивает хан.

— Стоящая, — отвечает поэт Бердах, сопровождая свой ответ улыбкой. — Всем известно, что в ханском дворце одних ощипывают до перышка, чтобы из тех перьев другим сделать крылья.

— Не смей дерзить великому хану! — обрывает его визирь довольно грубо. — Знай же, что одна умная голова бережет тысячу глупых.

— Верно, — подхватывает это образнее сравнение поэт Бердах. — Но мы знаем и убедительные примеры того, как одна глупая голова губит тысячу мудрых.

Визирь приходит в разгневанное состояние от подобного недвусмысленного намека и требует доказательства справедливости этих слов:

— Объясни, что ты имел в виду под этим художественным сопоставлением?

— Вода и так прозрачна, — говорит Бердах. — Глупо из нее пыль выбивать. Только замутишь.

Тут в суть разговора неуместно вмешивается сам хан и говорит угрожая:

— Только дураки кидают камни ввысь, они не догадываются, что этот камень может упасть на голову.

Но поэт аргументированно отвечает:

— Смотря что считать высью. Некоторые отдельные правители взобрались на шею людям и думают, что сидят высоко, однако они и не подозревают, что людям стоит разок встряхнуться — +- и некоторые отдельные правители свалятся вниз и будут уже не в области шеи, а в районе ног и даже под ногами.

Хан гневно хмурит бровь.

Палачи поднимают свой кнуты, сплетенные из бычьих жил для причинения большей боли при наказании.

Поэт без особого труда догадывается, что над его головой повисла беда. И по этой причине он обращается к хану следующим образом:

— Великий хан! Если вы не будете возражать против, то я поделюсь одним наблюдением, которое произвел. Я долго проживал по месту рождения на берегу моря, часто посещал камышовые заросли, и потому мне знакомо определенное явление: ночью в густых камышовых зарослях часто видишь некую вспышку, а может, и маленькую звездочку. При ближайшем рассмотрении звезда оказывается букашкой.

Пока хан и приближенные к нему придворные свиты смогли понять смысл этих слов, поэт успел уже покинуть дворец, удалиться на существенно безопасное расстояние.

Моя мать говорила:

«Если у кого-то нет врагов, это еще не значит, что он такой дружелюбный».

«Чтобы лучше узнать человека, стоит посмотреть не только на его друга, но и на его врага».

«Если перед другом, пришедшим в твой дом, ты не сможешь расстелить дастархан, то расстели перед ним свое сердце».

Предание, которое поведал мой дедушка. Однажды всевышний собрал все свое святое окружение и говорит:

— Кто в мире сравнится со мной щедростью своей? И вдруг слышит ответ:

— Есть один аул, люди, живущие там, щедростью превосходят вас.

Где аул этот? — в гневе спрашивает бог.

— В низовьях реки Аму, — ответствуют ему.

И решил всевышний испытать великодушие и добросердечие тех людей. Три года шлет он бедствия и лишения на землю их. Насылает болезни на людей и мор на скот их, насылает сухость на злаки и гниль на фрукты их. Отгоняет рыбу в глубь моря и дичь в глубь степи. Три года терпят люди голод, холод и недуги. А через три года Аллах сам является к ним, перевоплотившись в нищего странника, и стучится в крайний дом:

— Примите божьего гостя.

В доме том оставалась всего горсть риса и ложка масла. Но хозяин повелел жене своей приготовить в честь гостя шауле.[12]

Когда еда готова, блюдо ставят на дастархан и хозяин приглашает к ужину гостя и девятерых детей своих.

— Ешьте, гость дорогой, ешьте, дети мои! — призывает великодушный хозяин. Но сам при этом понимает, что ежели дети все разом возьмут по щепотке риса, то гостю ничего не достанется. И, поняв это, хозяин словно бы ненароком сбивает локтем лампу, и в доме наступает темнота. Пока жена его идет за новой лампой, хозяин незаметно сжимает руками ладони детей своих, не позволяя им взять шауле с блюда. Но при этом не перестает потчевать всех, говоря:- Ешьте, дети мои, ешьте, гость дорогой.

Смышленые дети его враз догадались о намерении отца и притворились, что едят со вкусом. А гость в темноте съел все шауле. Когда он насытился, жена хозяина зажгла другую лампу и осветила дом.

Гость взирает на лица хозяина и детей его и не замечает никакой досады или огорчения, а видит лишь радость и довольство.

Тогда бог вопрошает хозяина:

— Неужели ты полагаешь, что не сыщется человек среди сильных мира сего, который не плюнет на дастархан, откуда взял он последнюю горсть риса?

На что хозяин ответствует:

— Мудрец благодарит хозяина не за то, что горячим накормлен, а за то, что теплом встречен.

— Любого ли гостя вы принимаете так же радушно? — спрашивает Аллах.

— У нас говорят, — отвечает хозяин, — что каждый гость на год старше твоего отца, но на год моложе бога. Что означает: почитай вошедшего в твой дом больше, чем почитаешь отца своего, но и в почтении знай меру.

— Слушай, хозяин! — провозглашает всевышний. — За сердечность твою и бескорыстие хочу я тебя возблагодарить. Прими от меня вот эту черную шапку.

С этими словами вытащил он из хурджума шапку из черного каракуля.

— Рахмет, — отвечает хозяин. — Дар гостя — дар божий. Не подарок дорог, дорога признательность.

После этого всевышний застыдился своего прежнего хвастовства. Неудобно было ему смотреть в глаза этим хоть и нищим, но щедрым и бескорыстным людям, и потому не появлялся он больше в том ауле.