Капитан госбезопасности. В марте сорокового - Александр Логачев

— Вы еще не долечились, товарищ Шепелев? — спросил вождь, просовывая правую руку между пуговицами френча и заглядывая в глаза побледневшего капитана.

— Здоров наш герой, здоров. Просто обалдел от встречи с самим товарищем Сталиным, — рассмеялся Берия и подбадривающе похлопал подчиненного по плечу. — Такое со всеми бывает, товарищ капитан.

— Садитесь, товарищи, — левой рукой, в которой он сжимал нераскуренную трубку, вождь показал на стол для совещаний.

Если Берия сел, то капитан опустился на что-то, оказавшееся стулом. Сталин медленно пошел вдоль стола, при каждом шаге немного наклоняясь вперед.

— Вот видите, а некоторые болтуны утверждают, что товарищ Сталин отгородился от народа, от жизни в стране. Узнаёт все только из газет и докладов, — руководитель партии остановился, не дойдя до середины стола, обернулся. — Скажите, товарищ Шепелев, а финны хорошие солдаты?

Капитан хотел подняться.

— Сидите, — холодная трубка поднялась и опустилась вместе с рукой.

— Да, товарищ Сталин, — ответил капитан, ощущая неуют оттого, что приходится разговаривать с вождем сидя.

— Это хорошо, когда противник сильный. Потому что со слабым противником распускаешься и становишься слабее, а сильный вас заставляет подтягиваться, расти…

Неторопливая, доверительная тихая манера говорить, где каждый отрезок речи подчеркивался паузой и движением руки, действовала гипнотически. Этот человек казался всепонимающим, всепрощающим мудрым отцом и наставником, с которым хотелось быть откровенным. Вот спроси сейчас Сталин, подумал Шепелев, о том, что скрываю ото всех, ведь выложу правду. Надо избавляться от этого наваждения, приказал себе капитан, брать вожжи в руки.

— Война — это беда, но есть очень верная пословица, что нет худа без добра, — товарищ Сталин продолжал идти вдоль стола и говорить. — Вооруженная борьба открывает народу его героев, и эти герои занимают подобающие им места. Товарищ Берия, надо сделать представление на Орден Красного Знамени. Я думаю, заслуги товарища Шепелева в советско-финском вооруженном конфликте достойны самой высокой награды.

Сталин дошел до своего рабочего стола, раскрыл какую-то коробку… Впрочем, капитану сразу стало ясно — какую, потому что из нее вождь стал щепотка за щепоткой извлекать табак и неторопливо, как и говорил, как, возможно, делал все, принялся набивать чашку трубки. Шепелев вспомнил вдруг, что Берия в ресторанном разговоре назвал советско-финское противостояние тем, чем оно и было — Финской войной, а не так как его именовали в газетах и сейчас Сталин — вооруженным конфликтом. И почему-то это сопоставление и наблюдение за тем, как вождь набивает трубку, сняло с Шепелева наваждение, охватившее его от близости отца народов. «Спроси теперь Сталин о том, что скрываю ото всех, ведь совру и глазом не моргну, и ни о чем он не догадается».

У стола вспыхнула спичка и после нескольких глубоких затяжек трубка загорелась.

— Вы владеете иностранными языками, товарищ Шепелев? — Сталин медленно пошел в обратную сторону, к двери, но двигался уже с новой стороны стола.

— Нет, товарищ Сталин.

— Плохо, — покачал головой руководитель партии. — Надо учить языки. Но сейчас мы не имеем права отвлекаться на учебу, иначе кто вместо нас будет защищать страну. А потому надо как можно скорее приблизить то время, когда никакие внешние и внутренние враги не будут отвлекать наших людей от труда и учения.

— У нас, товарищ Сталин, есть методики, — вступил в разговоре Берия. — За два месяца мы научим любому языку. Если человек, конечно, не совсем безмозглый.

— Два месяца, так долго? А более быстрых методик у вас нет?

Шепелев заметил, что генеральный секретарь ВКП(б) посмотрел на народного комиссара внутренних дел чересчур заинтересовано для данного вопроса. И Берия, отвечая, неожиданно перешел на грузинский язык. И они со Сталиным заговорили по-грузински.

Шепелев, разумеется, ничего не понял. А если бы капитан узнал, о чем беседовали между собой два уроженца Кавказа, был бы несказанно поражен.

Сталин считал, что такого опытного диверсанта, каким ему представили Шепелева, необходимо подключить к разработке ликвидации Троцкого, а подготовка к ней шла тогда полным ходом. Берия, который хотел воплотить в жизнь оперативную комбинацию, неожиданно пришедшую ему на ум по дороге на стадион «Динамо», и не желал подыскивать нового исполнителя, отговорил

Хозяина. И два покушения на Льва Давидовича прошли без участия Бориса Шепелева.[20]

И как повернулась бы судьба ленинградского капитана госбезопасности, реши тогда его задействовать в операции по устранению врага Сталина номер один? Кто знает…

Два первых лица государства говорили на одном для них языке довольно долго. Или так показалось капитану?

— Хорошо, — вновь перешел на русский товарищ Сталин, пуская табачные дымы. — Мы подумаем, товарищ Шепелев, какому языку вас выучить за два месяца. А вот в том, что нечего вам больше делать в Ленинграде, товарищ Берия совершено прав…

…Из кабинета товарища Сталина в карцер Шепелева вернули стон и шевеление на полу. Капитану следовало продолжать. Он приблизился к лежащему и всадил носок сапога ему в бок. Сокамерник в ответ ожег ненавидящим взглядом.

— Не дергайся, даю передышку. Слушай меня, баклан, очень серьезно. Я вижу, что ты не первый день в крытке. Может быть, всего второй, а этого уже достаточно. Откуда ты взялся в карцере? Из общей, больше неоткуда. Обо мне здесь знают. Знают, что я отсиживаюсь в этом подвале. В общей целыми днями должны обо мне базарить, как добраться. Значит, тебе не могли не поручить замочить меня. Усекаешь? Тебе и пальчик, небось, повредили, когда ты в отказ шел. Мол, не буду мочить, не хочу. Так?

Однокамерник смотрел на Шепелева очумело. А как ему еще смотреть, когда ощущает, что его вовлекают в какой-то бред, впутывают в малопонятную игру. Он готовил себя к противостоянию с хитрыми и безжалостными «энкаведешниками», ковал железную волю, чтоб вынести пытки, а тут его вовлекают в блатные разборы. При этом невозможно понять, за кого его принимают, и сообразить, как себя вести, что делать.

— Я ждал, кого же закинут меня кончать. Думал, кого посерьезней, а вижу придурка. Тебя то есть. Они, — капитан поднялся с корточек, — совсем меня за вола держат, раз на такого лопуха рассчитывали.

— Я не розумию тебе, я прийшов…

— По-русски говорить! — «психанул» капитан и, нагнувшись, вонзил пальцы в щеки украинца, сжал их. — Ты с вором в законе имеешь дело, козел. Захочу, буду ссать тебе в рот, а ты будешь просить еще. Выдрючиваться с хохляцкими корешами будешь. Понял?

И опять на лице украинца не проступил страх, заметна была лишь безмерная усталость.

— Да я погано володию росийскою мовою, — проговорил он, когда капитан отпустил кожу его лица.

— А ты очень постарайся, чтоб не пожалеть. С кем сидел?

— Один.

— Врешь, сука! — воскликнул капитан, дернулся к сокамернику, и тот, приподнявшийся на полу, невольно отпрянул в сторону. Но на этот раз его не ударили. — Полна крытка людей, а тебя одного сажают!

— Да, одного.

— На чем взяли?

— Не розумию… не понимаю.

— За что сюда упекли? — капитан показал пальцем на потолок. — Чего натворил?

— Та ничого. Помилка… ошибка вийшла. За политичного приймают.

— Ой, лепишь, козел! — повышением голоса и ударом кулака о ладонь капитан показал, что снова начинает вскипать. — Политики в общей сидят. А чего тебя в одиночку определять? Ты что Чемберлен или Зиновьев какой?

— Я правду говорю. Я, що, знаю, за кого мене приймають!

Сидя на полу, сокамерник растирал пришибленный новым приятелем бок и холодил палец стеной карцера.

— Ты, говори, говори, я слушаю. Когда вор спрашивает, ты, сявка, должен охотно отвечать. Как попался?

— В ночи гуляв, а там облава. У неё и потрапив.

За дверью послышалась тяжелая поступь пустившегося в обход надзирателя. Шепелев замолчал, присел возле стены, обхватив голову руками. А если товарищ Берия и те товарищи, что проинформировали его о львовских делах, ошиблись в выводах? Напрасно страдала моя кожа? Вот удивится Оля, когда он заявится после фронта и госпиталя с татуированной грудью. Заявится… Дадут от силы дней пять так называемого отпуска, чтоб съездить в Ленинград, съехать с квартиры, забрать вещи и распрощаться с Литейным. Вопрос с продолжением службы в Москве решен и закрыт. А что ему делать? Решать и закрывать вопрос с Ольгой в сторону женитьбы? Тогда надо прощаться с оперативной работой. Он не сможет совмещать семью и задания, которые ему приходится выполнять. Каково быть женой человека, который прощается до вечера, а возвращается через неделю, а, может, кстати, и вовсе никогда не вернуться. Да и ты сам, обзаведясь семьей, становишься уязвимее и слабее.