Сизые зрачки зла - Татьяна Романова

– Что вы говорите, мама? – вмешалась оскорбленная Надин. – Мужчины должны сами добиваться нашей руки, без всяких денег. Я выйду замуж без приданого, обещаю, бабушка может потратить свои деньги на что-нибудь другое.

Раздражение Марии Григорьевны наконец-то выплеснулось наружу:

– Не нужно учить меня жить, – отрезала она, – ты подрасти сначала, а потом станешь нам с матерью советы давать! …Кстати, мы уже подъезжаем. Не болтайте лишнего в присутствии слуг…

Графиня Румянцева дружила с Загряжской ровно с тех пор, как обе они стали фрейлинами у императрицы Екатерины Великой. Эту дружбу не поколебали ни смена царствований и веяний при дворе, ни ревность, что иногда возникала между лучшими подругами, ни взбалмошный характер Натальи Кирилловны. Может быть, так вышло потому, что Румянцева все подруге прощала, оправдывая ее выходки физическим увечьем, ведь Загряжская была от рождения горбата. Кто поймет?.. Тем не менее, красавица Мария Григорьевна так и осталась в девицах, а некрасивая Наталья Кирилловна вышла замуж, и теперь доживала свой век в семье дочери – графини Кочубей. В доме зятя она занимала отдельные апартаменты, и все в столице знали, что именно в ее гостиной играют по-крупному.

Софья Алексеевна, бывавшая в этом доме еще во времена своей юности, отлично знала дорогу, поэтому отпустила лакея и осторожно повела тетку по лестнице на второй этаж к кабинету Загряжской. Постучав, они вошли в маленькую комнату, плотно заставленную массивной мебелью красного дерева, где в это время дня принимала личных гостей Наталья Кирилловна. Сейчас та сидела в кресле у окна, раскладывая пасьянс на старинном инкрустированном столике.

– Мари, Софи! – с восторгом вскричала она, поднимаясь навстречу вошедшим, и Софья Алексеевна с грустью заметила, что старушка совсем исхудала и окончательно согнулась. – Наконец-то вы ко мне приехали. А это кто? Верочка?

– Тетя Натали, позвольте представить вам мою дочь Надежду, – поправила ее графиня, привычно называя Загряжскую так, как и тридцать лет назад.

– Надин, Бог мой! Как ты выросла, девочка, стала настоящей красавицей!

Девушка сделала изящный реверанс и улыбнулась старушке.

– Моя Мари хотела посмотреть на твоих дочек, Сонюшка, думала, что ты всех трех привезешь, – сообщила Загряжская.

Она позвонила в серебряный колокольчик, и приказала мгновенно появившейся горничной, чтобы та отвела барышню к хозяйке дома. Выждав, пока за девушкой закроется дверь, Загряжская повернулась к Софье Алексеевне и предложила:

– Софи, расскажи мне все. Ничего не пропускай, сейчас любая мелочь может оказаться важной.

Графиня кивнула, соглашаясь, собралась с мыслями и начала свой рассказ с того ужасного дня, когда сын вернулся из Английского клуба, и закончила сегодняшними событиями.

– Вот так обстоят дела, – грустно признала она, – у нас остался только московский дом, да деньги, отданные неизвестно кому, а мой сын, скорее всего, сидит в крепости. Я ничего о нем не знаю и даже не понимаю, к кому обратиться. Моя надежда только на вас, да на Александра Чернышева, он при покойном императоре был в большой чести.

Услышав последнюю фразу, Загряжская чуть не подпрыгнула от возмущения:

– Ну, ты даешь, мать моя! Ты с кем меня равняешь? Да этот Чернышев – настоящий подлец! Я вчера ему от дома отказала – написала письмо, что больше его не принимаю, посмотрим, где он теперь играть будет. Ни у кого больше таких ставок нет, как у меня.

– Но почему, Натали? – поразилась Румянцева, – ты что, поймала его на шулерстве?

– Бери выше! Вы знаете, что моя дочка – статс-дама, да к тому же в большом фаворе у императрицы-матери? Так вот, Мари вчера вернулась из Павловска вне себя от изумления. Государыня сама рассказала ей, что Чернышев подал императору бумагу, где попросил пожаловать ему майорат и графский титул Захара Чернышева, арестованного за участие в восстании. Императрица дала понять, что она посоветовала сыну не принимать такого решения второпях, ну, а я раздумывать не стала и сразу сообщила этому наглецу, что ноги его у меня больше не будет!

– А что, графа Захара уже осудили? – обомлела Софья Алексеевна, сразу подумав и о своем сыне. – Разве такое возможно без решения суда?

Загряжская проворчала:

– Никого еще не осудили, иначе я бы знала, такой слух мимо меня не прошел бы. Создана комиссия, где первую скрипку играет как раз этот самый мерзавец Чернышев. Еще там заседает Бенкендорф, брат жены посланника в Лондоне Долли Ливен, но я его почти не знаю. Туда же включили Мишеля Сперанского. Ходит слух, что заговорщики хотели привлечь его на свою сторону, назначить в правительство, когда победят. Вот новый император и проверяет его лояльность, заставляя судить тех, кто его так высоко ценил.

– Да ведь это же – настоящее иезуитство! – всплеснула руками Мария Григорьевна. – Как так можно? Какая жестокость!

– Это – жизнь, со всеми своими неприглядными сторонами, в том числе со злопамятностью и подлостью, – возразила ей старая подруга.

– И что? Вы думаете, что он сможет осудить таких, как мой сын, тех, кого даже не было в столице во время восстания? – испугалась Софья Алексеевна.

– Я не знаю, дорогая, – вздохнула Загряжская, – но помочь тебе встретиться со Сперанским не могу – он нигде не бывает. А вот с командиром своего сына ты сегодня сможешь поговорить. Я знаю, что он должен был приехать к Кочубею, и попросила зятя привести его ко мне. Пусть командир тоже замолвит словечко за своего офицера.

Радость окрасила румянцем бледные щеки графини.

– Ах, тетя Натали, а я не догадалась попросить о помощи командира кавалергардов, – призналась она. – Какая прекрасная идея!

– Погоди радоваться, будешь меня хвалить, когда что-нибудь получится.

Громкий стук в дверь прервал их разговор. Загряжская пригласила гостей войти, и в дверях сначала появился сам Виктор Павлович Кочубей – высокий, все еще стройный, с красивой седой головой, а за ним вошел очень рослый человек в белом мундире кавалергарда.

– Маман, выполняю вашу просьбу и представляю вам князя Платона Сергеевича Горчакова, командира лейб-гвардии Кавалергардского полка, – объявил Кочубей. Потом он заметил, что теща в комнате не одна и, узнав присутствующих дам, воскликнул: – Софи, Мария Григорьевна, рад вас снова видеть в нашем доме! Позвольте мне познакомить и вас с Платоном Сергеевичем.

Он назвал гостю имена обеих дам и вопросительно глянул на Загряжскую, ожидая подсказки, что делать дальше. Старушка поднялась с кресла и, уцепившись за руку зятя, попросила:

– Отведи меня, голубчик, в гостиную, там, наверное, уже новые колоды разложили. Мою подругу тоже не забудь, предложи ей другую руку, а то как бы мы с ней не попадали – года наши уж больно сильно нас к земле тянут.

Она бросила острый взгляд на Румянцеву, и та с готовностью встала. Хозяин дома почтительно вывел старушек из комнаты, а оставшийся наедине с Софьей Алексеевной гость предложил:

– Позвольте мне, сударыня, проводить и вас. Я, правда, не знаю, куда идти, но надеюсь, что это недалеко.

– Прошу, уделите мне пару минут, я не задержу вас надолго, а потом покажу, где находится гостиная.

– Пожалуйста…

Графиня собралась с духом и объяснила:

– Вы, наверное, не поняли, что я – мать Владимира Чернышева. Мой сын служит под вашим началом. Я приехала в столицу, чтобы помочь ему. Когда произошли эти печальные события, Владимир был в Москве, он не участвовал в восстании. Помогите мне донести эти простые истины до тех, кто занимается делом арестованных, тогда мой сын выйдет на свободу и вернется домой.

Горчаков молчал. По мере того, как говорила Софья Алексеевна, он все сильнее мрачнел, и графине, наконец, показалось, что лицо ее визави превратилось маску скорби. Но его ответ не заставил себя ждать:

– К сожалению, сударыня, я совсем не тот человек, слова которого в данном случае могут оказаться полезными. Вместо помощи я принесу лишь осложнения. Единственное, могу подсказать, что всем в комиссии заправляет ваш дальний родственник Чернышев. По крайней мере, свидание с арестованными нужно просить у него. Надеюсь, что вам он не откажет. Сейчас же позвольте мне откланяться, передайте мои извинения мадам Загряжской, а с Виктором Павловичем я свои дела уже закончил.

Горчаков поклонился остолбеневшей Софье Алексеевне и вышел.

«Вот и началось гонение света на нашу семью, – поняла графиня, – теперь так будут поступать абсолютно все. Никто не станет мне помогать».

Она добрела до гостиной, где в двух словах сообщила тетке и Загряжской, что ничего не получилось, и командир кавалергардов отказался хлопотать за своего подчиненного.

– Надо же, Горчаков производит впечатление приличного человека, хотя сам – обычный трус, – с горечью заметила Румянцева.