Журнал «Вокруг Света» №09 за 1995 год - Вокруг Света

Некоторые участники экспедиции вообще не летали в тундру, а изучали морские экосистемы и условия их существования (качество воды и подводного грунта) прямо на борту судна.

Прилетев из тундры во время перехода корабля от одной точки до другой, береговики обрабатывали полученные материалы в лабораториях «Академика». Временами график, когда между точками была всего одна ночь, был очень напряженным.

Тундра

В чем мои подмосковные собеседники оказались правы, так это в том, что в тундре холодно. Особенно достает холодный ветер, да и снег может выпасть практически в любой день. Сыро, правда, было далеко не всегда. Особенно много сухих солнечных дней, хотя ветреных и нежарких, нам досталось в Сибири.

Что касается комаров и болот, то тут мои попутчики из электричек были правы и не правы. Правы в том, что на юге тундровой зоны, действительно, бывают места и времена, когда наши июньские подмосковные и даже более северные, таежные леса и болота кажутся райскими местами по сравнению с тем комариным адом, в который можно попасть в тундре. На западе Чукотки наш энтомолог быстро наловил своим сачком больше килограмма(!) комаров, не выходя из лагеря. Эти создания действительно могут расправиться с северными оленями. Зато в северной части тундры — в арктической зоне — комаров нет или почти нет. Кроме того, нас почти все время сопровождал довольно сильный ветер, который комаров сдувал. Олени поэтому и забираются на обдуваемые вершины сопок и побережья, где выбивают растительность и утрамбовывают почву так, что в нее и лопату не воткнуть, оставляя при этом нетронутыми сочные луга в долинах рек. Что касается заболоченности, то это очень сильно зависит от геологического строения разных районов тундр. Плоские приморские террасы в южной тундре Европейского Севера почти все заболочены, а в горах Чукотки надо бы доплачивать экспедиционным работникам за безводность.

К слову сказать, наши российские тундры вообще очень различаются; в них огромное количество экологических ниш — мест для обитания растений и животных, — созданных в результате многих причин: неодинакового геологического строения, различий в ветровом режиме, сдувании или навевании снега, деятельности мерзлоты, создающей порой удивительные ландшафты, которые с вертолета напоминают то гигантские бородавки (на самом деле это остаточно-мерзлотные бугры — байджерахи), то рисовые чеки Китая. Жизнь в тундре, следуя узору природных условий, создает свой рисунок. Так, например, охотящиеся за леммингами совы и поморники, выбирают самые высокие бугры для своих засидок и, унавоживая почву, помогают появлению здесь высокой зеленой травы. Сетка ярко-зеленых точек хорошо заметна с воздуха. Порою сверху хорошо видно, как оленьи и лемминговые тропы меняют рисунок сети мерзлотных трещин. Тундра — это особый мир, где земля, не покрытая защитным пологом леса, создает неповторимые по красоте узоры, которые подчеркивает приспосабливающаяся к ним и меняющая их жизнь.

Что касается рыбной ловли и охоты на оленей, то, исповедуя экологические идеи и будучи всецело поглощенными работой, мы этим не занимались. Хотя и в этом отношении попутчики в электричке оказались правы. Грибы же, как и комары, есть только в южной, примыкающей к тайге части тундры, но бывают не каждый год.

Особый и довольно сложный вопрос — о влиянии деятельности человека на тундру. Мне приходилось видеть много космических снимков, и должен сказать, что если бы инопланетяне увидели кусок Земли с полярной шапкой и тундрой, а не расположенные, скажем, чуть южнее квадраты вырубленного леса, то они никогда бы не сделали однозначного вывода о существовании разумной жизни на этой планете. Нас могли бы выдать только расплывчатые пятна в районе Никеля на Кольском, Воркуты и Норильска. Не вполне ясна также природа больших площадей развеваемых песков в районе Нарьян-Мара; возможно, что перевыпас оленей внес свой вклад в этот феномен. Все остальные воздействия очень локальны, хотя местами и весьма интенсивны. Вся беда в том, что природа тундры, как справедливо говорили мои подмосковные попутчики, очень ранима. Встроиться в жизнь тундры, по большому счету, не могут даже современные оленеводы и охотники, нарушая хрупкое равновесие перевыпасом и повышенным убоем зверя. А что говорить тогда о нефтедобытчиках, которые не только нарушают природу тундры своими буровыми и нефтепроводами, но и теснят оленеводов? А это приводит к истощению оставшихся оленьих пастбищ. Как обойти молчанием факт сильнейшего разрушения ландшафтов из-за химического загрязнения в районе Никеля и Норильска? Да и про последствия ядерных испытаний в атмосфере для всей тундровой зоны в целом трудно сказать пока что-нибудь определенное. Многое прояснится после того, как будут проанализированы пробы почв, растений и животных, собранные моим коллегой-географом и соседом по палатке и каюте Михаилом Глазовым для определения загрязнения тундровых пищевых цепей тяжелыми металлами, пестицидами, нефтяными углеводородами и радиоактивными веществами. Все-таки можно сказать, что, за исключением районов, действительно, весьма неуютных заполярных поселков и мест локального нарушения добычей полезных ископаемых, природа тундры России еще мало изменена человеком, а уменьшение населения в Арктике и удорожание вертолетов и вездеходов — благоприятные факторы для нее. Влияние же глобальных изменений (повышение уровня загрязнения атмосферы, потепление климата и радиация) на российскую тундру по существу еще только начинает изучаться.

Шведы

Первых шведов-участников экспедиции я увидел в аэропорту Шереметьево. Поразил не только средний рост, который для мужчин составляет аж 185 см, но и очень скромный объем и вес рюкзаков людей, собирающихся не просто в страну медведей, а в тот ее район, который населен исключительно их белой разновидностью. Я сразу подумал о своем бауле, почти половину которого занимали болотные сапоги 45 размера под теплые портянки. Позднее, когда уже на судне я увидел шведов, приходящих на праздничные вечера в костюмах и белых рубашках с бабочкой, удивление стало еще большим.

Надо сказать, что в условиях совместной экспедиции контакты со шведами устанавливались поразительно легко. Единственное, что служило небольшим барьером — это шведский и русский языки. Общались мы на английском, а потому не всегда хотелось, например, садиться за обедом в компанию шведов, ибо из-за тебя они должны были говорить между собой не на родном языке, а доставлять им эту маленькую неприятность было неудобно. Но даже представители российской стороны, плохо владеющие английским языком (таких было мало), не испытывали никаких проблем, потому что у шведов был великолепный переводчик Микаел Гранлофф. Он был журналистом и выпускал стенгазету сразу на трех языках — общую часть на английском, потом специально часть на шведском для шведов и на русском. Отрывок русской части из номера, посвященного шведскому национальному «Празднику вонючей салаки», я привожу ниже.

«Федоровяне (пассажиры «Академика Федорова» — С.Г.), объединяйтесь! Будьте начеку! Шведы готовятся к войне с применением оружия массового поражения. Какого оружия? А салака, балтийская, вроде бы безобидная салака. Но тут она с душком, что значит, что она прокисла и пахнет черт знает чем.

Шведы, особенно северные, считающие ее лакомством, с нетерпением ждут «премьеры» салаки с душком, то есть того торжественного дня середины августа, когда впервые можно открыть пузатые банки с серебристым их содержанием, накрыть стол на улице, прикусывать молодой картошкой, мелко резанным луком, помидорами. А потом пить да петь до упада в темную и теплую летнюю шведскую ночь».

Не правда ли, текст напоминает произведения наших отечественных авторов родом из северных областей? А о празднике стоит сказать особо. Этой тухлой салакой шведы хотели нас страшно удивить, ибо вся цивилизованная Европа приходит в ужас от этого варварского праздника. Открыв специально приготовленные консервные банки с небольшими фонтанчиками (куда им до наших банок с кильками!) и выложив действительно густо пахнувшую рыбу на тарелку, шведы, победоносно поглядывая на нас, вопрошали: найдется ли смельчак, который решится испробовать сие блюдо? Потом они, правда, пожалели о своем предложении, ибо русские тотчас же образовали очередь из желающих. Но самым большим удивлением для шведских друзей стало то, что первым оказался академик Сыроечковский. Дело в том, что, как я уже писал, в составе русской стороны были «тертые северные калачи», и все мы когда-либо да пробовали рыбу северного посола, то есть слегка прокисшую, а потом засоленную. Это почти то же самое, что и «шведское оружие». Да и многие жители более южных районов России, посещающие летом отечественные рыбные магазины, не испугались бы этой угрозы.