Кентавромафия - Валерий Митрохин

Вот перечень некоторых из самых дорогих свадебных презентов:

Горбун подарил загородный дом с прислугой, обстановкой и джипом в гараже.

Одиссей: Подарил прогулочно–транспортную яхту

Артемида: Отару овец и табун лошадей

Персефона: Ферму на Тарханкуте — с участком, скотным двором и всею необходимой для ведения хозяйства техникой

Икар: Спортивный трехместный самолет

Бахус: Виноградник на склоне Чатыр — Дага

Деметра: Пастбище на Долгоруковской яйле

Посейдон: Сейнер с сетями, командой и причалом на Азовском море.

Гомер: изданный в подарочном варианте двухтомник «Илиада и Одиссея».

Другие поэты поступили аналогично, презентовав молодоженам бессмертные свои книги. Орфей же преподнес лиру.

Сапфо помимо сборника стихов в телячьей коже, скульптуру себя, исполненную Роденом.

Сизиф — копию камня, который его предок таскал на гору, специально сделанную из уральского малахита…

Были и другие копии. Например, бочка от Диогена из мореного дуба; от пантикапеян последний меч Митридата из русского булата; от россиян шапка Мономаха; от греков шлем Александра великого; от генуэзцев — Джоконда; от татар — лук и колчан со стрелами хана Чингиза.

Нечаянно оказавшийся среди приглашенных Билл Гейтс преподнес коллекцию современных компьютеров: от наручного до космического масштабов… Ну, и так далее…

Груды украшений, рулоны драгоценных тканей, оружие — горячее и холодное; антиквариат…

Внутренний двор был завален подарками так, что не только пройти было невозможно, но и яблоку негде было упасть…

Ковры, гобелены, мебель, посуду и прочую утварь, массу нелепых безделушек, ненужных вещей, большую часть этого добра Горбун намеревался потом выставить в аукционе…

Всего же на обустройство молодой семье было преподнесено свыше десяти тысяч предметов.

ПИР

Впереди свадебного слона, на котором в кабине под балдахином восседали молодые, шел, играя марш Мендельсона, четвероногий аккордеонист Яша.

Народ, собравшийся приветствовать молодоженов, бросал цветы. Но пара находилась так высоко, что букеты часто не долетали до нее. Зато кентавр–музыкант шел усыпанный лепестками. Отчего был счастлив несказанно и вдохновлялся…

В начале этого шествия, когда насладиться зрелищем в подсобку проник Годи Кент. Улучив момент, он отдал Флоре две полулитровые бутылки темного стекла, сказал: «По одной на бочку!». И, словно заведенный трижды, повторил: «Да смотри, бочки не перепутай!» Крепленое вино давайте по моему сигналу. Я сниму шляпу. Как только я сниму шляпу, открывайте бочку с зеленым верхом. Она тут одна такая. Кстати где она?»

Флора показала.

«Гляди, чтоб в нее раньше времени помощнички виночерпия не полезли… Иначе все пойдет насмарку… Никто не должен догадаться, что они пьют… А вот это вылей в бочки с красным верхом. Надеюсь, не перепутаешь, кому из каких… Из красных можно сразу давать… Только…»

Пиршественные столы разместили по периметру зала. Для четвероногих ряд был накрыт вдоль правой от входа стороны. Столы для почетных гостей стояли у противоположной стороны. Слону отвели место слева от входа, рядом казачеством.

Лапифы, скифы, амазонки и другие разместились на антресолях… Сверху зал смотрелся театром. И попавшие на второй ярус заведения остались довольны.

Первым в зал ступил Горбун. Одетый в расшитую золотом изукрашенную камнями попону с роскошной цветочно–фруктовой гирляндой на шее, он нес в правой руке позолоченную булаву, а в левой жезл — символ своего главенства над всеми кентаврами. Этими знаками Хирон демонстрировал не только родительскую власть на свадьбе, но и свое предводительское качество.

Ударив жезлом в литавры, Хирон тем самым дал сигнал гостям входить и рассаживаться. Вся разноплеменная знать валом повалила в «Стойло». Ориентируемая помощниками виночерпия стала, рассаживаться по лавкам, укрытым тяжелыми коврами. Самые нетерпеливые тут же принялись опустошать наполненные чаши, не дожидаясь приглашения и, не стесняясь, закусывать…

— Сограждане! — громко и торжественно обратился к собравшимся Хирон. — Сегодня все мы не столько и не только участвуем в свадьбе моей дочери Корониды. Сегодня происходит нечто более важное. Мы с вами являемся участниками и свидетелями исторического, я бы сказал эпохального события. На ваших глазах совершается, может быть, самая значимая смычка между человеком и кентавром. Да будут счастливы дети двух рас, решившиеся на соитие во имя будущего. Да здравствует извечная дружба между нашими цивилизациями! Благослови нас, Космос!

— Ура! Ура! Ура! — встал, гремя оружием, зал.

От имени спикера выступил его советник по межрасовым вопросам — унылый с начесом на лысину интеллектуал Дор Фукинзон:

— Господа! Председатель нашего парламента сегодня, к большому своему сожалению, отбыл в центр на встречу с главой государства. Посему текст своего приветствия он поручил зачитать мне, что я и делаю, искренне разделяя все, сказанное ниже, и почитаю данное выступление на столь представительном собрании граждан Таврикия для себя высокой честью.

Итак!

«Высокочтимый господин Хирон, многоуважаемые гости Мифрополя, счастливая супружеская пара: Дон Тах и Коронида!» — пишет спикер.

Реплики в застолье лапифов:

«Сам все написал, а нам лапшу вешает!»

«Ты так думаешь?»

«Не сомневаюсь! Во–первых, самому Кенею не до поздравительных открыток. Во–вторых, он двух слов связать не в состоянии… Полный баран!»

«Зато казнокрад ловкий!»

«А почему его Казнокрадом окрестили?»

«Народ знает своих героев».

«…Разрешите всех вас поздравить с выдающимся историко–гуманитарным событием. Оно поистине таковое, поскольку впервые в истории Таврикия происходит слияние двух некогда непримиримых рас: человеческой и кентаврийской.

Все мы с вами люди цивилизованные и давно понимаем, что подобные шаги навстречу друг другу мы непременно бы рано или позже сделали. От этого, как говорится, никуда нам всем, живущим на благословенном нашем острове, не деться. Так давайте же отпразднуем это событие достойно цивилизованным гражданам цивилизованного государства, как поется в нашем общем эпосе, все распри позабыв. И безоглядно, подобно нашей прекрасной молодой паре, бросимся в объятия друг друга…»

Реплики в зале, утонувшие в общем гуле, но хорошо расслышанные автором этой истории:

«Одно слово — гомы. У них, белотелых, одно на уме…»

«Что, и этот гом?»

«Иначе бы его просто не допустили к телу главного гома».

«Потому они и выдают себя потомками атлантов! Мол, мы сверхчеловеки!»

«А были хоть они, эти атланты когда–то? Или это все фантазии пьяницы Платона?».

«С чего ты решил, что он пьяница?»

«Все писатели алкаши!»

«Тоже верно!»

«…В результате чего пусть родится новое сообщество, для которого никогда не будет конфликтных проблем. Тогда и все другие вопросы мы сможем решить…»

Реплики продолжаются:

«Вот тебе и ответ на все вопросы. До сих пор ничего, оказывается, нельзя было добиться, только потому, что люди и кентавры никак не решались официально совокупиться!»

«И ты веришь, что этот Дон человек?! Голову на отсечение даю — он один из них — из кентавров!»

«Внешне они стали неотличимы от нас».

«У него нос пирамидкой. Это и есть один из верных признаков для мутов».

«А еще какие знаешь признаки?»

«Они все шерстистые: от кадыка до самых до окраин…»

«Политика! Везде одна только политика!»

«Руки на этих мутов и гомов чешутся. Поубивал бы всех!»

«…История пишется кровью. Мы знаем. Но история, к сожалению, нередко переписывается черными чернилами. Мы ничего переписывать не станем. Мы сделаем выводы и, ничего не позабыв, пойдем вперед и выше в светлое, отныне общее для всех нас, единое будущее.

Так будем же счастливы в семье дружной новой!

И пусть наш общий дом будет полон радости, как эта чаша, которую держит сейчас каждый, вином!

Председатель Верховного Совета автономной республики Таврикий Флегий Кенэй.

Мифрополь

9 мая 200… года»

— Ура! Ура! Ура! — встал, гремя оружием, зал.

После чего к Дору Фукинзону присоединился желтолицый страдающий циррозом печени Тит Кострубонька — министр культуры Таврикия. Оба чиновника вручили Хирону Почетную грамоту правительства и знак заслуженного деятеля истории — позолоченный муляж Таврикия.

На этот раз троекратное «Ура!» слилось в единый продолжительный рев.

А когда он стих, нетерпеливо сжимая чаши с вином в ожидании первого крика «Горько!», в тридцать луженых глоток прокричали свое троекратное «Любо!» казаки.