Война Кланов. Медведь 1 - Алексей Калинин

– С картошкой готовлю, Федя уж больно их любит. Вот приедут и тоже поедят.

Женские голоса удаляются от дома. Я выдыхаю, как мелкий воришка, который едва не попался на месте преступления. Кот мяукает согласно. Да ты, оказывается, гулёна? Извини за блюдце, дружище. Потом как-нибудь поквитаемся.

Я скручиваюсь скрепкой, благо прессом занимаюсь почти каждый день. Да и девчонки на пляже заглядываются на мою рифленую, как стиральная доска, плоскость живота. И потом, ночью, обожают проводить по кубикам рукой, спускаясь ниже…

Пушок, мы с тобой одной крови, ты и я!

Голова кружится от усилий, но главное, что я сажусь. Теперь подтянуть ноги, и опереться на край кровати. Головокружение. Меня бросает из стороны в сторону. Один раз такое было, в детстве, когда я сломал ногу, прыгая с одного гаража на другой. Мальчишки разбежались, увидев, как штанину прорвала белая кость. А я, как перепивший мужик, не мог встать, и всё время валился на спину. Изо рта лились стоны пополам со слюнями. Или это были слёзы? Сидел и выл, пока не пришли взрослые и не отвезли в больницу. Помню шину из досок. Матвеевна ещё долго эти заборные доски вспоминала, когда к ней на огород повадились бездомные собаки. Хотя, каким псам понадобилось бы выкапывать картошку?

Получается! Я покачиваюсь на дрожащих подпорках. Сердце в груди колотится как маятник у бешенных старинных часов. Ещё немного и, проломив ребра, вылетит на мягкую подушку, скатится к белой простыне.

Комната кружится, но я стою! Пусть «раком». Пусть шатаюсь. Пусть едва не сблевал, но стою!

Понемногу карусель останавливает веселый бег, и я пытаюсь шагнуть. Маленький шаг для человека, но огромный для оборотня.

Истерический смешок вырывается сам по себе. В моём положении только и шутить. Согласно мяукает Пушок. Его полосатое величество неспешно подходит ко мне и трется о ногу.

– Уйди, полудурок! Уронишь же! – я подвигаю пушистый бурдюк, и чуть не падаю на самом деле.

Кот запрыгивает на кровать и сворачивается клубком, желтые глазищи следят за моими потугами. Кажется, что это животное ждет и смотрит, что я буду делать, когда кончится кровать. А блестящая дуга спинки приближается всё ближе. Глядя со стороны можно подумать, что я играю в краба, двигаюсь боком и также выпучиваю глаза.

Рука обхватывает круглую дугу. Потная ладонь скользит по блестящей поверхности. Влажная полоса протягивается за ладонью, и она останавливается. Упор найден, и я подтягиваю вторую руку. Как же приятно выпрямиться. Кровь перестает капать с груди. Я оглядываюсь и вижу, что красные капли пунктиром пролегли по простыне. Ох, и получу же я от Маринки.

Позади меня шевелятся занавеси на межкомнатном проёме. Я собираюсь покинуть небольшую комнатку за печкой. По всей видимости, она служит спальней, так как кроме трюмо с зеркалом и кровати больше ничего нет в это пенале с одним окном. На трюмо разные флакончики-одеколончики, женские прибамбасы, губнушки и мази. Сам чёрт ногу сломит в этом хаосе, но для женщин это идеальный порядок и каждая вещь лежит на своем месте. Такое же и у моей мамы на прикроватном столике.

И раз, и два, и три! Я отталкиваюсь от кроватной дуги и пробегаю несколько шагов. Как малыш, что учится ходить, отпускает маму и бежит на неверных ногах в объятия отца. Я оказываюсь в большой комнате и успеваю зацепиться за спинку кресла. Ноги пытаются сплясать джигу, но я с трудом уговариваю их не делать этого.

В зеркальном шкафе отражается бледная физиономия, словно меня долго и упорно возили лицом по побеленной печи. Чёрной паутины не видно ни на руках, ни на груди, только неровная алая дорожка струится из раны. Шершавая ткань пледа щекочет ляжки, пожалуй, нужно присесть.

Стол под пластиковой скатертью, стулья со следами клея на перепялинах и спинке, диван с небольшим провалом, неудобное кресло, шкаф и тумбочка с неизменным телевизором – вот и всё, что сейчас танцует перед моими глазами. Ни штанов, ни футболки не видно, а в лежащее на диване платье нет никакого желания одеваться.

Я плюхаюсь в кресло. Старые пружины даже не обращают на меня внимания – за долгое время устали выпихивать посетителей. В задницу впивается твердое ребро фотоальбома. Я заинтересованно листаю плотные страницы: черно-белые фото, где улыбающаяся молодая пара держит на руках насупленного ребенка; первые красноватые цветные фото – девочка с воздушными волосенками восседает на стуле, неизвестно на чем держится пышный бант; девочка в садике; в школе; выпускной. Альбом заканчивается на фотографиях Марины с Фёдором и еще каким-то крепким парнем на природе. Или чей-то день рождения, или обыкновенный пикник. Федор улыбается в камеру, рука по-хозяйски покоится у Марины на плечах. Девушка выглядит счастливой, даже сквозь эффект красных глаз видно безбрежное море любви, что выливается огромными волнами на Федора.

Откуда-то издалека доносится сдавленный женский крик. Или это кажется моему воспаленному воображению? Я прислушиваюсь, но криков больше не повторяется. Может, так зовут корову на вечернюю дойку?

Я перелистываю альбомные корки. Любуюсь на купальник Марины – её сфотографировали возле какого-то озера. И на этом альбом заканчивается. Я остаюсь терпеливо ждать возвращения хозяйки дома. Рука и грудь всё так же ноют, но боль терпима, а ложиться в постель не хотелось – Пушок облюбовал её себе. Пусть Марина придет с этой женщиной и постарается оправдать присутствие обнаженного и окровавленного парня в своем дому.

Пусть! Это будем моя маленькая месть.

За окном раздается собачий лай, доносится гоготание гусей, где-то кричит сумасшедший петух, перепутавший вечер с утром. Я хоть и живу в частном секторе, но у нас редко кто держит живность. Так, собаку-кошку и пару курей на яйца. Но ещё помню то время, когда на асфальте дороги встречались коровьи лепёшки, а по утрам будила звонкая перекличка петухов. Какое-то уверенное спокойствие наполняло деревенский вечер. Решено – на пенсии тоже уеду в деревню. Рука автоматически начинает перелистывать фотоальбом по второму разу. Я даже не смотрю вниз, думаю о своём.

Иногда оглядываясь назад, я размышляю – почему не сорвался в этот момент с места, почему не позвал на помощь? Почему терпеливо ждал, пока появится девушка? Ответ вырисовывается всегда один – слишком скучно и обыденно катилась жизнь, что даже эта неприятность казалась обалденным приключением.

– А вот я по твоим вещам не шарюсь! – неожиданно раздается голос от дверей.

Как она так тихо вошла? Непонятно. Хотя она и сама по себе