Соната для Пина и Бара - Юлия Власова

«Становится всё проще и проще, — думал Пин, стоя в пароходной каюте. — Убедить директора было раз плюнуть. А уж убедить какую-то старушенцию — это даже не раз плюнуть, а раз чихнуть».

Редкие счастливцы на пароходе избежали последствий качки. Лайнер проделал уже добрую половину пути, и все живые существа на нем, включая корабельных крыс и палубных кошек, ждали берега, как ждут избавления. Раза два начинался шторм, но не проходило и пяти минут, как небо светлело, а океан из бурлящего котла превращался в тихую заводь. Казалось, кто-то невидимый замахивался, но никак не решался нанести удар по одиноко плывущему судну.

Пин ужасно волновался за Бара. Как он там, на войне? Не погиб ли? Не попал ли в плен? Хотя кому в этом странном мире понадобится брать в плен барабан?

Девушка, которая играла на Пине вчера вечером, исполняла какую-то песню об исполнении желаний. «Достаточно лишь захотеть, — пела она. — И твои желания сбудутся». У нее был приятный, мелодичный голос, и Пин с удовольствием взял бы ее в страну Музыкальных Инструментов, если бы она только согласилась.

«Верь, — напевала она, — и твои желания сбудутся».

«Хотеть и верить, — подумал Пин. — Но я и так хочу, чтобы Бар очутился здесь, на корабле. Остается лишь второе. Немного усилий, вот сейчас…».

Он честно пытался поверить, что Бар свалится с неба прямиком на палубу. Но ему помешал кот. Люди зазевались, и кот проник в каюту этаким махровым привидением. Спрятался под кроватью, а когда все ушли, вылез, потягиваясь и зевая. У него была серая короткая шерсть, и лежала она какими-то странными завитками, как если бы над котом тщательно поработали парикмахеры. Звали его Мраком — и было за что. Он любил извозиться в саже, а потом забраться в камбуз и набезобразничать там. Бедняга кок! Он уже давно мечтал сварить из Мрака суп.

— Мрр-мяу, — сказал Мрак, потершись боком о полированную деку Пина. — Ты не против, если я поточу об тебя когти?

«А почему бы тебе, приятель, не поточить когти, к примеру, вон об ту половицу?» — услужливо предложил Пин.

— Половицы скрипучие-мяу, — капризно заметил кот. — К тому же, они сделаны из грубого дерева. Можно засадить занозу. А ты гла-а-аденький.

Казалось, Пин сдался.

«Ну, точи, коль уж приспичило, — вздохнул он. — Только не обессудь, если я тебя случайно придавлю».

— Придавишь-мяу? — опешил кот. Он явственно представил себе, как на него обрушивается трехсоткилограммовая громадина, и ему совсем это не понравилось.

«Видишь ли, дело в том, что я безумно боюсь щекотки, — соврал Пин. Если бы при переправе в мир Людей у него сохранилось лицо, то оно бы сейчас ухмылялось. — Как только об меня начинают точить когти, я начинаю трястись — нет-нет, да и придавлю кого-нибудь. Троих котов уже на тот свет отправил».

— Ну и дела, — пробормотал Мрак. Он выгнул спину дугой, зашипел, после чего спешно ретировался из каюты через открытый люк.

Вечером та же девушка вновь пела свою обнадеживающую песню, и Пин получал такое удовольствие, что мог бы, наверное, вспорхнуть сейчас, как птичка, и улететь в закатные дали. В нем всё более крепло убеждение, что эту девушку в стране Афимерод приняли бы с распростертыми объятиями.

Глава 10, в которой…

…Бара крадут на виду у всего честного народа.

Берег Северной Америки пестрел флагами, оглашался звонкими криками и гремел наспех сколоченным духовым оркестром. Чьи-то мужья и жены, отцы и матери, братья и сестры возвращались из дальнего и трудного плавания.

— Такое хорошее пианино, — говорила девушка, гладя Пина по крышке. — Куда его доставят? По какому адресу?

— К миссис Томпсон, — ответил кто-то. — Это на Мэдисон Авеню.

— Как бы рад был такому подарку мой отец, — со вздохом сказала та. — Он чахнет от беспросветной тоски. А врачи, все как один, заявляют, что ему уже не помочь. Но я-то верю…

«Веришь? — неожиданно для себя спросил Пин. Действительно, а отчего бы не отблагодарить ее? Ведь на пароходе она скрашивала долгие часы его одиночества. — Если веришь, не сдавайся. Прояви характер!»

«Выкрасть тебя, что ли? — подумала девушка в ответ. — Но я тебя даже не подниму».

«Не надо красть. Зачем тебе дана речь? Одними жалобами да причитаниями дел не поправишь. Я тебя научу. Просто слушай и повторяй…»

Они с Пином на пару урезонили всех, кого только можно было урезонить. Заговорили зубы грузчикам, обвели вокруг пальца ответственных за доставку. И в тот знаменательный день, вместо роскошной усадьбы миссис Томпсон, Пина отвезли в захудалый домишко на окраине города — к Мастеру по изготовлению музыкальных инструментов. Потому что отцом девушки был именно он, Мастер из Мастеров. Но Мастер отчаявшийся, утративший всякую надежду на этот мир. Мир Людей, считал он, непоправимо испорчен и катится в тартарары.

— А я не хочу катиться вместе с ним! — бывало, по-детски вскрикивал он и ударял кулаком по столу. Если бы не его упадочное настроение, он бы еще был хоть куда. Ему совсем недавно перевалило за шестьдесят, и старичком он был довольно крепким. Только вот ворчал больше положенного. Нечего мне, говорит, здесь делать. Пора, говорит, на тот свет. На какой именно «тот свет», он не уточнял, но дочь его боялась, что Мастер рано или поздно наложит на себя руки.

Попав в каморку к этому ворчуну, Пин сразу смекнул, что к чему. Мастеру просто-напросто негде было развернуться. Ему не хватало свежего воздуха, свежих ощущений и свежего взгляда на жизнь.

«У нас в стране, — шепнул Мастеру Пин, — подобного добра навалом. Я имею в виду свежий воздух и свежие ощущения».

Оказалось, Мастер точно так же, как и девушка, понимал Пина с полумысли.

— Где, — спросил он, не задумываясь, — где находится твоя страна?

Вот он, вопрос на засыпку. Клавикорд Пизанский ни словом не обмолвился о возвращении. А застрять в мире Людей Пин не пожелал бы даже злющему Треугольнику.

Мастер между тем пригорюнился.

— Так ты не знаешь… — проронил он. — Или это всё мои старческие бредни? Насочинял чепухи и поверил в нее. Так недолго и с катушек съехать.

Пин был с ним не согласен. Много кто выдумывает разные истории и верит в выдумку так, как если бы она была правдой. Но таким «сочинителям» еще далеко до умопомешательства.

— Полагаешь? — оживился Мастер, услыхав мысли Пина. — Значит, я всё-таки не спятил и мы действительно понимаем друг друга?

«Ясное дело!» — подтвердил Пин.

У этого, настоящего, Мастера он простоял с месяц, если не больше. Но закоснеть и покрыться пылью, как у Фолки, ему не давали. Каждый вечер девушка исполняла на нем прелюдии, сонаты, вальсы и этюды. Сколько веселья вошло в старый, покосившийся дом с появлением Пина! Пин и сам веселился бы от души, если бы не одно обстоятельство: Бар так и не свалился ему на голову. Ни на голову, ни в печную трубу, ни даже на крышу.

«Врет всё твоя песня, — обидчиво подумал Пин, когда девушка играла на нем блюз. — Ну, та песня, где говорится, что желания сбываются».

— Почему врет? — спросила та. — Неужели не сбылось?

«Разлучить нас с Баром — разлучили, а соединить никто почему-то не догадывается. Вот у нас на родине, например, действует закон притяжения. Если твой друг заблудится в лесу, стоит тебе лишь позвать друга по имени, как он отыщется. Здесь, по всей видимости, такого закона нет и в помине».

— Может, ты неправильно загадал желание? Может, не от всего сердца?

«Ну, если учесть, что мое сердце со дня на день превратится в труху, то здесь и гадать нечего».

— Давай, я за тебя пожелаю, — предложила девушка. — У меня хорошо получается. Как звать твоего друга?..

Она думала о Баре денно и нощно, даже во время еды. И вот однажды, в погожее весеннее утро Пин услыхал барабанную дробь. Эту дробь он не спутал бы ни с чем на свете. Он уже успел привыкнуть к маршам, которые устраивались на улицах города в честь какой-то победы. В отличие от Мастера, Пин относился к гимнам и степенному гудению труб довольно терпимо. Мастер же бушевал, как сотня разъяренных терьеров. Впрочем, нет, до сотни он недотягивал. Как один разъяренный терьер.

— Кому, — разорялся он, — нужны эти праздники, когда половина населения пухнет с голоду?! Но им нет дела до бедняков, они грохочут и в дождь и в вёдро!

На сей раз грохот был особенный.

«Бар! — обрадовался Пин. — Бар вернулся!»

— Вернулся? — переспросила девушка.

«Он там, в марширующей толпе! — прозвучал большой терцией Пин. — Беги, беги туда! Я не выдержу, если нас снова разлучат!»

— Но как определить, который из барабанов он?! — взволнованно спросила девушка, накидывая пальто и впопыхах обувая туфли.

«Красный, с двумя золотыми тарелками. Ты нипочем не ошибешься!»

Ей повезло, что Бар оказался в руках у мальчишки, а не у какого-нибудь матёрого солдата. Мальчишка вышагивал важно, в его глазах светилась гордость, а смешная шапчонка съехала набекрень. Эта шапчонка была тон в тон с красным корпусом Бара. Похоже, Бар уже смирился со своей участью: по нему теперь вечно будут бить, и он больше никогда не встанет на ноги. Он помнил, как его подобрали на «бранном поле», как кто-то тяжелый и высокий произнес невнятные слова, после чего Бара сунули под мышку и зашагали прочь от вражеского лагеря. Затем — бесконечное, унылое плавание, пронизывающие ветра и пенистые брызги. И раскатистые, просторные, точно прерии, голоса. Он слышал крики чаек, возгласы Людей, рев моторов да шипение волн и старался не вспоминать ту тишину страны Яльлосафим, от которой благоговейно замирало всё внутри.