Со мною в ад - Кирилл Войнов

— Где Томанова?

— Какая Томанова? — оторопела сестричка и едва не выронила бутылку.

— Как какая? С отравлением, из двадцать четвертой палаты!!! Где она?!

— Не кричите на меня, пожалуйста, доктор Ташев! — вдруг резко прервала его девушка. — Томанова в палате, я только что была у нее.

— Когда — только что?!

— Ну, минут десять назад… У нее был посетитель, и, как только он вышел, я дала ей лекарство.

— Мужчина ушел один?

— Конечно, один. С кем же он может уйти?

— Откуда я знаю с кем, но ее — понимаешь ты! — ее нет на месте!

— Ну как же нет? Там она, там, доктор.

Ташев вырвал у нее из рук бутылку. Мне показалось, он вот-вот с досады швырнет бутылку на пол.

— Ну, если она там — иди, найди ее! Ну, иди же, что ты стоишь?! — И он буквально подтолкнул девушку.

Та, не очень торопясь, подошла к палате, заглянула вовнутрь — я не заметил на ее лице особого удивления. Ташев смотрел на нее напряженно, с тревогой — и явным чувством вины. В самом конце коридора помещался туалет и душевая. Сестра, единственный из нас спокойный человек, подошла к двери в туалет — никого. Она потянула на себя дверь душа — дверь была закрыта. Мимо нас в это время проходила еще одна сестра, крупная женщина средних лет с суровым лицом, в руках у нее был поднос с лекарствами.

— Сестра Колчева, вы не знаете, почему закрыта душевая? Кто моется там в это время?

Сестра Колчева с удивлением глянула на коллегу, пожала плечами и пошла дальше. Вокруг нас уже собралась группа больных, привлеченная криками Ташева. Захариева подергала закрытую дверь душевой, постучала.

И тогда я рванулся вперед. Что меня толкнуло? Какое-то тревожное чувство возможной катастрофы? Я резко отстранил Захариеву, схватился за ручку и с силой налег на дверь. Она была явно закрыта изнутри не на ключ, а на задвижку. Я стукнул кулаком по двери и еще сильнее уперся в нее плечом. Задвижка отскочила, дверь слегка поддалась. Но открыть ее мешало что-то мягкое, тяжелое. Я еще раз нажал на дверь, «мягкое» отодвинулось, и мы ринулись вовнутрь.

Здесь было светло, окно открыто настежь, а на полу лежала она. Бледное продолговатое лицо с высоко поднятыми скулами, тонкий правильный нос, побелевшие губы, черные дуги бровей над большими мягкими веками и длинными ресницами, уложенными на щеки будто на подушки, разметавшиеся темно-русые волосы, а на тонкой шее — обрывок пояска от халата. Какая красивая женщина…

— Господи, ты зачем делаешь такие глупости, Невена, ты что?! — запричитала сестричка; присев на корточки, она схватила голову больной и прижала к своей груди.

— Не трогай! — крикнул я — сработала профессиональная привычка криминалиста, будь она неладна.

— Но ведь она жива! — Девушка уже терла виски Невене и похлопывала ее по бескровным щекам. Она лучше моего разбиралась в том, перейдена ли хрупкая грань между двумя мирами, или человек еще по эту сторону и нуждается в срочной помощи.

— Ну-ка, помогите! — Будто услышав мои мысли, доктор Ташев уже поднимал Невену. Ему подсобляла Захариева, на зов прибежали еще сестры и нянечки, у двери в коридоре уже стояла каталка, Невену положили и быстро повезли куда-то.

Я остался один. Створки окна были широко раскрыты — может быть, она хотела броситься вниз (с девятого этажа…), но в последний момент испугалась. За дверью валялся низкий деревянный стульчик, пропитанный влагой, над дверью проходила труба парового отопления, и на ней я увидел обрывок того самого пояска от больничного халата. Счастье великое, что поясок был сшит не из сплошного куска материи, а из двух половинок, и шов не выдержал тяжести тела Невены.

Я вышел из душевой, миновал весь коридор, где еще толпились больные (сестры безуспешно пытались загнать их в палаты), и в кабинете Ташева быстро набрал нужный мне номер.

— Попросите к телефону Томанова.

— Его нет, — прозвучал краткий ответ.

— Когда будет?

— Не знаю, — еще резче ответили мне, и я понял — сейчас на том конце положат трубку.

— Это говорят из министерства! — тоном, не допускающим возражений, заявил я — и подействовало.

— Он… Он звонил и сказал, что ему разрешили не приходить сегодня… У него есть причины… Может быть, какое-то задание. — Коллега явно пытался защитить прогульщика, но я избавил его от необходимости врать дальше.

— Благодарю! — и положил трубку.

Я позвонил начальнику оперативной группы и дал подробное задание сегодня же до вечера обнаружить Гено Томанова и доставить его ко мне. Дома, на работе, у Данчо в автосервисе — где угодно! Кажется, меня поняли.

Его привели в шесть тридцать. Нашли именно у Данчо. Я ждал в кабинете.

— Что случилось? — спросил он, едва переступив порог. Судя по выражению его лица и голоса, он был встревожен и, пожалуй, даже испуган.

— А? Ничего не случилось. Садитесь.

Я старался успокоиться, но давалось это мне с трудом. Во-первых, я был твердо убежден, что поступок Невены был безусловно связан с его утренним посещением, и раздражение, накипавшее во мне с каждой минутой, готово было в любую секунду прорваться наружу. Ну а во-вторых, почему я должен ради этого типа сидеть здесь допоздна, у меня были гораздо более приятные перспективы провести вечер…

— Я не понимаю, товарищ следователь, сколько раз вы будете вызывать меня? — тут же перешел в наступление Гено, подбодренный моим спокойным тоном. — Если вы думаете, что у меня кроме этого нет дел, то вы очень ошибаетесь. По-моему, я рассказал вам все подробно, и вам должно быть яснее ясного…

— Вот тут наши представления о вещах расходятся, — прервал я его. — Нам, наоборот, кажется, что в ваших показаниях, да и в вашем поведении тоже, очень много неясного, и это мы сейчас, с вашей помощью конечно, попытаемся прояснить.

— Опять?

— Да, опять!

На этот раз я вынул блокнот из ящика и положил его перед собой. Маневр удался — Гено со страхом посмотрел на блокнот, потом на меня.

— Но вы садитесь, садитесь! — настойчиво напомнил я ему. — Итак: во время наших с вами прежних встреч вы ни словом не обмолвились о ваших интимных отношениях с Антоанетой Пановой…

Он помедлил.

— А вы меня об этом не спрашивали… И потом, я думаю, это не ваше дело — вмешиваться в интимные отношения людей…

— В принципе вы правы, но в этом конкретном случае вопрос приобретает особый смысл.

Он снова помолчал, глядя куда-то в сторону.

— Это все в прошлом… Уже два года, как я уладил семейные отношения и больше такими делами не занимаюсь.

— А заявление о разводе? Тоже входит в понятие — «уладить семейные отношения»?

На этот раз его молчание было особенно долгим.

— Не было этого, — произнес он медленно и тихо. В голосе его была некоторая неуверенность.

— Это не так трудно установить! — отпарировал я, пристально глядя на него.

— Такого заявления нет, — повторил Томанов, выдержав все же мой взгляд.

А я так и не успел проверить — есть ли заявление, поверил Зорке…

— Четырнадцатого числа этого месяца, вечером, — продолжал я, быстро перейдя на другую тему, — то есть за день до… несчастья, у вас были гости. Кто к вам приходил?

— Никто к нам не приходил! Никаких гостей у нас не было! — выкрикнул Томанов довольно нагло, но тут же поправился: — Человека, который врывается в дом, когда его не зовут и не желают видеть, нельзя назвать гостем!

— Хорошо, назовем его посетителем, — согласился я, чем снова немало удивил его. — Так кто же вас посетил?

— Не помню! — так же резко ответил он, явно пытаясь выиграть время.

— Я напомню вам — посетила вас мать вашей любовницы Велика Панова. Зачем она приходила?

— Откуда мне знать зачем? У нее вообще не все в порядке с чердаком, и я понятия не имею, что ей нужно было!

— А может, ее послала дочь?

— Я сказал вам, что с ее дочерью у меня давно все кончено! У меня есть жена…

— Так ведь и жена ваша стала участницей последующего инцидента.

— Это… это ложь! — выкрикнул Гено, однако я видел ясно — он нервничает и отвечает, лишь бы что-нибудь сказать.

— Я не советую употреблять это слово… особенно вам! — вскипел я, но быстро овладел собой. — Потому что мне придется снова задать вам вопрос — где вы ночевали после случившегося. И попрошу вас не лгать и не говорить мне, что вы ночевали у кассира Дудова! Лучше скажите правду!

Я положил руку на блокнот и увидел, как его крупная фигура обмякла и буквально осела вниз. И тогда я задал ему главный вопрос, ради которого и потребовал его сюда.

— Мне нужна правда, слышите? Только правда — о чем вы говорили с женой, когда пришли к ней в больницу? Не торопитесь с ответом, подумайте хорошо. Вспомните все слова, сказанные вами и ею, все подробности, все детали — как протекала встреча.

Мне показалось, что он стал похож на проколотую шину, из которой выпустили весь воздух, он тяжело сидел на стуле, плечи опущены, голова повернута к окну — как же быстро переходит он от самоуверенной наглости к трусоватой попытке тянуть время и изображать из себя несчастненького, терзаемого извергом-следователем.