Возмездие - Василий Ардаматский

ГЛАВА ПЯТАЯ

Возвращаясь утром из парикмахерской, Савинков на своей улице столкнулся лицом к лицу с высоким мужчиной средних лет. Бормоча извинения, он сделал шаг вправо, но мужчина тоже сделал шаг в ту же сторону. Он смотрел в глаза Савинкову и как-то странно улыбался, не то он извинялся, не то выказывал иронию. Савинков никогда не видел этого человека, но по светло-серым глазам, по широкой кости лица, по бородке лопаточкой, по всей манере держаться, по этой, черт возьми, улыбке он решил — это русский.

— На два слова, господин Савинков, — тихо по-русски произнес незнакомец. — Вы, как всегда, домой? Разрешите, я вас провожу?

И они пошли рядом. Савинков хотел было возмутиться, потребовать, чтобы его оставили в покое, но что-то заставило его идти дальше, с любопытством ожидая объяснения.

— Вы меня, конечно, не узнаете, — сказал незнакомец, лукаво косясь на Савинкова. — А вот я узнал вас сразу. В Вологде мы с вами в одно время в ссылке были…

Нет, Савинков его категорически не помнил, но он этого не сказал.

— Вы сидели как эсер, а я как большевик, — продолжал незнакомец с улыбочкой и таким тоном, что нельзя было понять, шутит он или говорит всерьез. — А теперь я работаю здесь… И мне поручено передать вам приглашение советского полпреда товарища Красина — он хочет с вами встретиться и сделать вам хорошее предложение.

Незнакомец не переставал улыбаться и говорил с такой естественной простотой, что Савинков замедлил шаг, будто соглашаясь на разговор.

— С кем имею честь? — сухо спросил он.

— Сергей Ильич Трифонов. А по ссылке — Горбачев. Может, помните «горбачевские четверги» по изучению марксизма? Вы еще однажды явились к нам, высмеяли наше, как вы выразились, словоблудие. А Луначарский с вами тогда сцепился. Помните?

Савинков вспомнил, но опять промолчал. Спросил небрежно:

— Зачем я понадобился вашему полпреду?

— Он хочет сделать вам хорошее предложение.

— Ловушка?

— Глупости, господин Савинков. Мы подобными авантюрами не занимаемся. Наконец, вы можете, направляясь на свидание, предупредить полицию. А я уполномочен заявить вам вполне официально, что ваша неприкосновенность во время свидания гарантируется.

— Кем гарантируется? Чем?

— Честным словом товарища Красина. Можете и это сообщить полиции, и пусть ему позвонят. Хотя он еще и не аккредитован, он для них фигура вполне официальная.

— Цель встречи?

— Я уже сказал: вам сделают хорошее предложение.

В это время они подошли к подъезду савинковского дома и остановились перед дверью. Трифонов протянул визитную карточку:

— Здесь мой телефон. Можете три дня думать, а потом позвоните, пожалуйста, и скажите ваше решение. И если оно будет положительным, полпред в тот же день вас примет на улице Гренель, семьдесят девять, в бывшем русском посольстве… — Трифонов приподнял шляпу и слегка поклонился…

В то утро Савинков не завтракал. Он поднялся к себе и предложил друзьям завтракать без него, а сам, извинившись, скрылся за дверью своего кабинета. Там он опустился в глубокое кожаное кресло и, стиснув руки меж колен, стал напряженно обдумывать случившееся. В конце концов все его терзания, надежды и сомнения сосредоточились на той фразе, которую дважды повторил Трифонов, не меняя даже порядка слов: «Полпред хочет сделать вам хорошее предложение».

Что это может быть за предложение? Савинков хитрит с самим собой. Еще поднимаясь домой по лестнице, он почему-то решил, что ему хотят предложить какой-то политический пост в России. Поэтому он сразу же решил ничего не говорить своим соратникам о полученном предложении. Он расскажет им о результате встречи. Конечно, если он будет достаточно для него почетным.

В то, что результат будет именно таким, он верил все больше и больше: большевики поняли, что его нельзя поставить на колени, и решили, что лучше иметь его своим союзником, чем врагом.

Но тогда как же он объяснит миру свой столь неожиданный альянс с большевиками? Он размышляет недолго и отвечает: моей любовью к русскому народу, ради которого я иду на все. Да, он пришел к выводу, что, только находясь там вместе с народом, он сможет сделать для него больше. Именно так он все и объяснит. Савинкова совершенно не смущает, что всего десять минут назад он считал себя непримиримым, смертельным врагом большевиков и все свои планы, все свои мечты и надежды строил на своей ненависти, являвшейся, кстати, и его главной рекомендацией для западного мира.

На другой день он позвонил по телефону Трифонову и договорился о встрече завтра в пятнадцать тридцать. О предстоящем ему свидании он не сказал никому из своих ни слова. А вот мосье Гакье он известил и попросил принять меры на случай, если его заманивают в ловушку.

— Как вы думаете, зачем они вас зовут? — спросил Гакье.

Вроде бы шутя Савинков ответил, что ему будет предложено принять министерский портфель в правительстве Ленина.

Гакье немедленно доложил об этой странной новости начальству и вскоре получил одобрение решению, принятому Савинковым, и приказ позаботиться о его безопасности. В конце концов, если Савинкову действительно предложат какой-нибудь пост в России, это вполне устроит и французскую разведку. На всякий случай Гакье все-таки позвонил Красину и, назвавшись адвокатом и доверенным лицом Савинкова, попросил подтвердить, что его клиенту гарантируется неприкосновенность. Ему подтвердили. После этого Гакье протелефонировал Савинкову, что он может идти на свидание совершенно спокойно. Осторожный Савинков записал эти его слова на отдельном листе бумаги, поставил число и даже час, когда сделана запись, и вложил этот лист в папку с письмами от сестры Веры.

Ровно в четырнадцать часов сорок пять минут Савинков вошел в ворота советского полпредства на рю Гренель и, обойдя овальную клумбу, направился к главному входу. Навстречу ему из дверей вышел Трифонов — он был в черном костюме, в крахмальном воротничке и черном галстуке с булавкой-жемчужиной. Он встретил Савинкова как старого знакомого, и они вместе вошли в здание.

— Я хвалю ваше решение прийти к нам, вы действительно умный человек, господин Савинков, — говорил Трифонов, и опять было непонятно, шутит он или всерьез. — И хотя вы пришли чуть раньше, полпред уже ждет вас. Его зовут Леонид Борисович… Прошу вас, господин Савинков, — Трифонов открыл перед ним массивную дверь.

Красин сидел в кресле перед холодным и, видно, давным-давно не зажигавшимся камином и читал «Тан». При появлении Савинкова он отложил газету и чуть кивнул на кресло по другую сторону круглого столика. Савинков еще раньше решил, что первым здороваться не будет.

Он молча опустился в кресло и чуть заметным наклоном корпуса вперед дал понять, что готов выслушать советского полпреда.

— Я надеюсь, что вы имеете сведения о разгромленных за последнее время в России ваших организациях, — начал Красин без всякого обращения. — По мнению наших хорошо осведомленных органов, скоро будут разгромлены и все остальные ваши большие и малые контрреволюционные организации. Исходя из этого объективного факта, а также учитывая полную бесперспективность вашей борьбы с Советской властью, соответствующие советские органы предлагают вам сложить оружие, объявить полную капитуляцию перед Советской республикой и явиться с повинной на Родину…

Полпред уже с минуту молчал, с любопытством наблюдая за игрой лица Савинкова. Сначала на нем было только настороженное любопытство и попытка изобразить величественное равнодушие, потом на нем затрепетала растерянность. И наконец, лицо его окаменело, искаженное гримасой ярости.

— Вы поняли, что я сказал? — негромко спросил Красин. Он уже видел, что из этой встречи ничего не вышло. Но он не собирался уговаривать Савинкова сдаваться, это было бы унизительно для страны, которую он представлял. Предложение сделано, и достаточно.

— Все… — Савинков не узнал своего голоса, прокашлялся и сказал отчетливо: — Все прекрасно понял…

Он встал и, не глядя на Красина, вышел из кабинета.

Савинков не мог прийти в себя до конца дня, ходил по городу, сидел в шумных, прокуренных бистро и снова плутал по незнакомым темным улицам.

«Почему они это сделали? Почему?»

В конце концов определилось два ответа: они сделали это, искренне считая, что его дело бесповоротно проиграно, или они сделали это, чтобы таким способом устранить его — главную для них опасность. И верен, конечно, второй ответ — он им опасен! Они поняли, что, пока он жив, эта опасность висит над ними как дамоклов меч.

И, только окончательно утвердившись в этой мысли, Савинков поздно ночью направился домой.

На другой день он попросил Деренталя остаться после завтрака. Люба и Павловский, нисколько не обижаясь, ушли — завтрак окончен, вождь приступил к работе.