Твердь небесная - Юрий Рябинин

– Никаких. Если не считать, что некоторых из них я теперь знаю. А это уже кое к чему обязывает.

– Совершенно верно. Об этом я подумал. Твой революционный долг требует теперь поставить товарищей в известность о том, что о них знает полиция. И я по-человечески очень тебя понимаю. Но только для них, для ваших тертых кружковцев, это не будет новостью. Да-да, не удивляйся. Это вы, молодые карбонарии, думаете, что посещаете тайные собрания. На самом же деле большинство таких кружков существует вполне легально. Полиции не выгодно их арестовывать. Потому что, наблюдая за своими старыми знакомыми, им легче обнаруживать новых. Вот так, как обнаружили тебя. У них же все давно отлажено.

– А теперь, будь добра, расскажи мне об этой Тужилкиной, – продолжал Александр Иосифович, опять немного помедлив и снова позволяя дочке подумать над его словами. – Тужилкина, ты говоришь, ее фамилия, четвертой вашей подружки? Я знаю, она тоже была там с вами.

– Лиза учится в нашем классе…

– Она, кажется, не с начала у вас?

– Да, другой год только.

– И хорошо учится?

– Очень хорошо. Одна из лучших в классе.

– А кто ее родители? что за семья? ты бывала у них?

– Да, бывала несколько раз. У нее очень большая семья. Много сестер и братьев. Восемь человек всех. Лиза самая старшая из них.

– Хорошо. А кто родители? чем занимаются?

– Мама ее прежде была портнихою. А теперь преподает рукоделие в какой-то гимназии. Уже несколько лет. Потому Лиза и учится. А папа… он, кажется, был офицером. Но чем теперь занимается, право же, не знаю.

– Семейка!.. Послушай, Таня, а тебе не интересно знать, почему мне стало известно обо всем? Ну да, мне рассказал Антон Николаевич. А вот как в полицию попали сведения о вас, тебе не любопытно?

– И как же? – Таню бросило в краску в предчувствии какой-то жуткой неприятной новости.

– Детали мне не известны, но полиция узнала о вашем с Епанечниковой участии в кружке от этой самой Тужилкиной. Ты вот сказала, что не знаешь, чем занимается ее отец. А может быть, он тайный полицейский агент. И использует дочку в своих целях. У нее могли выведать это, наконец, и обманом. Каким-то образом заставить проговориться. Они хитры на выдумку. Те, кому это нужно. Имей и ты в виду. У них есть такие приемы, о которых мы даже не догадываемся. Нет, я ничего такого конкретного не утверждаю. Ибо я не располагаю никакими фактическими сведениями. Да и вообще меня мало интересует самый механизм ее гадкого доноса. Не все ли равно?

– Но верно ли ты знаешь, что полицию известила Лиза? – Таня была совершенно потрясена новостью.

– Тебе нужны доказательства?! Ну, прежде всего, самый факт моей осведомленности на сей счет многое доказывает. Согласись, кто-то, значит, да известил полицию. Не так ли? Ну зачем мне, скажи, наговаривать на несчастную Тужилкину, если бы это сделала Лена Епанечникова или тот же Мещерин, который, как ты знаешь, тоже там был и даже говорил свои умные речи? Не логично ли разве мое умозаключение?

Таня ничего больше не спрашивала у отца и не возражала ему. Слишком велико было ее потрясение от открывшегося коварства подруги, которую она искренне любила и очень доверяла ей. Тане даже не показалось странным, настолько она была обескуражена, отчего это логические умозаключения отца ограничиваются тремя только участниками той злосчастной сходки – Лизой, Леной и Мещериным. Ведь там присутствовало с дюжину человек.

– Ступай теперь, Таня. Ступай и хорошенько обо всем подумай, – сказал Александр Иосифович в заключение. – Я мог бы просто тебе запретить настрого впредь иметь с ними сношения. Но хотелось бы, чтобы ты еще и сама разобралась во всем. И, пожалуйста, имей в виду: я дал слово Антону Николаевичу, что больше никогда наша фамилия не будет упомянута в связи с какой бы то ни было незаконною деятельностью. Если же этому все-таки суждено будет случиться, то отец твой сделается человеком бесчестным. Не удивляйся тогда и не гневайся на того, кто обо мне так отзовется. Он будет прав. Мы сами попустили это. И нам по заслугам. Так ты подумаешь над тем, о чем я тебе рассказал?

– Я постараюсь, папа, – опустив глаза, отвечала Таня. Ее расстройству не было предела.

– Да уж постарайся, пожалуйста.

Таня вышла из кабинета отца с достоинством непокоренного узника. За ужином она вела себя тоже невозмутимо. Но уже в своей комнате дала волю чувствам – она, в отчаянии от коварного предательства подруги, заметалась из угла в угол, ломая руки, а упав затем в бессилии на кровать, до самого рассвета не сомкнула глаз, не в силах унять потрясения и волнения.

Глава 3

В четверг Светлой седмицы в доме купца и почетного гражданина Василия Никифоровича Дрягалова в Малой Никитской улице собрались гости – люди все больше молодые, по годам совсем не под стать хозяину. Сами себя эти люди называли социалистическим кружкоми собирались у Дрягалова уже не в первый раз. Для чего весьма состоятельный и немолодой уже человек, державший собственную колониальную торговлю на Тверской и еще с полдюжины разных магазинчиков по всей Москве, привечал социалистов, или, как он говорил, господ нигилистов,для чего давал деньги и укрывал их иногда, толком никто не знал. Иные из кружковцев объясняли это себе обычными причудами разбогатевшего до излишества человека из народа. Ему неинтересно уже швырять деньгами по ресторанам и на Трубной, скучно играть, путешествовать, он пресытился требующими многих расходов амурными приключениями или содержанием артисток. Так чем же ему еще развлечься? А вот, например, социализмом. Почему нет? Сейчас и почище Дрягалова толстосумы увлекаются социализмом. Разумеется, они понимают учение по-своему, по-мужицки, ненаучно, потому что думают, это они, как люди платящие, будут, в итоге, заказывать музыку. И пускай до поры пребывают в этом иллюзорном заблуждении. Пока они нужны, пускай себе думают что угодно. Сам же Дрягалов о своем участии говорил очень туманно, с присущими людям такого сорта экивоками. Говорил, что он за народ, за справедливость, чтоб все было по совести, по-божескии т. п.

Кружковцы в свою очередь вполне осознавали, что Дрягалов останется для них человеком инородным, поэтому посвящали его далеко не во все области своей деятельности. Если им необходимо было обсудить что-то особенное, выходящее за пределы дозволенного легальным социализмомначальника Московского охранного отделения, они встречались в других местах, менее удобных, но более потайных. И то не все встречались, а только самая кружковская верхушка. А у Дрягалова они собирались разве за тем, чтобы рассказать новичкам, из которых потом некоторые, далеко не все, разумеется, сделаются их верными последователями, рассказать им об общих социалистических принципах, о самой идее, без оглашения конкретных намерений, то есть исполнить то, что даже попускалось революцией на коротком поводке,как называл свой метод работы с социалистами начальник московского охранного отделения. Ну, может, с некоторыми незначительными вольностями. Поэтому, когда Александр Иосифович говорил Тане о легальной, по сути, сходке, на которой они с Леной, Лизой и Мещериным присутствовали, он не так уж и обманывал ее. В данном случае этого даже и не требовалось.