Журнал «Вокруг Света» №06 за 1981 год - Вокруг Света

Портрет сделан перед самой войной, после учений Краснознаменного Балтийского флота, фотокорреспондентом флотской газеты. Василий Стукалов в звании старшины первой статьи уже был комиссаром эскадренного миноносца «Энгельс». Он пришёл на флот по тем временам человеком, крепко стоящим на ногах. Окончив техникум точной механики и оптики — а это было тогда солидным образованием,— попал на Выборгскую сторону, на завод, где видел Сергея Мироновича Кирова, работал в астрономическом цехе рядом с известным мастером оптики Александром Васильевичем Морозовым — «дядей Сашей», способным «подковать блоху». Прежде чем ступить на палубу миноносца, он прошел школу в учебном отряде подводного плавания.

Кажется, именно эту фотографию моряк всю войну носил в кармане: она пообтрепалась, и поэтому углы ее пришлось обстричь. И хотя бумага высохла, поблекла, потрескалась, изображение на ней осталось четким. Вот таким, думал я, Василий Викторович встретил войну на Балтике, такими были и его товарищи, когда с окаменевшими лицами слушали своего командира Владимира Павловича Васильева, говорившего о начале войны. Они почувствовали войну еще до официального сообщения, увидели фашистские самолеты, слышали, как бомбили где-то в районе Риги. Может быть, тогда они еще не верили, что война пришла долгая, изнурительная, Великая Отечественная...

Таким, каким смотрит из 1941 года Василий Стукалов, он принял первый день войны, бой в Ирбенском проливе.

— Первый приказ «Энгельсу»...,— говорит Василий Викторович, — взять на борт мины на берегу Двины и в составе кораблей: минного заградителя «Марти», эскадренного миноносца «Сторожевой» выйти на постановку мин в Ирбенском проливе. Перекрыть путь из Балтийского моря в Рижский залив...

Вышли, ночью. Переход прошел благополучно. Но только начали ставить мины, как появились вражеские корабли. Ночь была настолько темная, что определить, идут ли они строем или как-то иначе, не представлялось возможным. И только зоркий сигнальщик сверху, со своего поста, увидел сквозь темноту белые «усы» — буруны идущих на большой скорости торпедных катеров. Стали следить за ними, и тут командир «Энгельса», капитан третьего ранга Васильев, заметил идущие на миноносец фосфоресцирующие буруны двух торпед. Мгновение команды, резкий поворот корабля влево, и «Энгельс» затормозил, торпеды с шипением, фонтанами воды прошли, оставив миноносец в безопасном коридоре. Но одна из торпед достала «Сторожевой». На рассвете увидели — у него оторван нос почти по первую башню, корабль стоит на плаву. Люди были уже подобраны из воды, погибли те, что находились на полубаке. Постановку мин завершили, стали оказывать помощь пострадавшему миноносцу — взяли лагом — ошвартовали его бортом к «Энгельсу» и пошли к островам Эзель и Даго. Утром корабли обнаружила вражеская авиация. А для такой встречи маневренности не было; связанные в один узел, они вели огонь из всех орудий. И тут первый вздох облегчения: сбили пикирующий бомбардировщик с черным крестом — он упал рядом с кораблями. Потом прошли пролив между Эзелем и берегом материка и в одной из бухт оставили «Сторожевой», а «Энгельс» пошел в открытое море...

В прошлую встречу, в конце беседы, Василий Викторович обещал рассказать о том, как судьба привела его в сухопутные войска. Но сейчас, глядя, как хозяин дома задумчиво разглядывает старый альбом, мне показалось, что память его сопротивляется. Но я ошибся: Василий Викторович, как человек, привыкший к порядку, старался держаться в беседе строгой последовательности.

— Пришли мы в Таллин... Нет, продолжали нести дозорную службу. И вот в самое тяжелое время войны мы нанесли сокрушительный удар по группе кораблей врага. Эта победа вошла в историю Отечественной войны и значится как бой в Ирбенском проливе 13 июля 1941 года... Да, кажется, я рассказывал вам об этом бое.

...Вахтенный сигнальщик старшина второй статьи Суевалов (Василий Викторович помнил его фамилию) доложил командиру: «Вижу на горизонте Дымы!» «Энгельс» и еще два миноносца сразу пошли на сближение. Четыре крупных транспорта шли в сопровождении крейсера, двух миноносцев, сторожевиков, тральщиков. Они направлялись через Ирбенский пролив в Рижский залив. Но, обнаружив три советских миноносца, немцы тут же открыли огонь. «Энгельс» дал радио в штаб флота: «Вижу корабли противника. Около десяти вымпелов... Вступаю в бой». И «Энгельс» пошёл на отчаянное сближение, а удачный залп его первой башни накрыл вражеский миноносец. Прямое попадание. Тот загорелся и повернул в сторону... Ив этот момент, когда вокруг «Энгельса» от взрывов кипела вода, появились наши торпедные катера. Они базировались рядом, на Эзеле. Отряд вел Владимир Поликарпович Гуманенко. Василий Викторович говорил, что Герой Советского Союза, капитан первого ранга в отставке Гуманенко живет сейчас в Ленинграде, и они до сих пор поддерживают дружбу. Так вот, катера Гуманенко пошли в лобовую атаку и первым же залпом повредили крейсер, который вскоре лег на обратный курс, чтобы не быть потопленным окончательно. Торпедники наносили удары по остальным кораблям, но, когда появилась еще и наша авиация, фашистские военные корабли. Оставили свои транспорты и ушли. А бомбовый удар по брошенным ими судам завершила авиация. Фашисты выбрасывались с тонущих транспортов, море кишело от их голов. И здесь наши брали первых пленных: матросы, стоя на палубе, поддевали их за шиворот отпорными крюками и отправляли в трюм...

— А до этого, 6 июля, произошел; еще один важный бой,— Василий Викторович заглянул в свои записи. — Тоже недалеко от Ирбенского пролива. Эсминцы — «Энгельс», «Сердитый», «Сильный», сторожевые корабли — «Снег» и «Туча» с минами на борту выходили из Моонзунда. И тут мы встретились с вражеским конвоем. Они шли в Рижский залив, чтобы поддержать фланг своей наступающей армии. И мы сразу же пошли на сближение с фашистами, вступили в бой: потопили эсминец и повредили крейсер и еще эсминец... После этих боев гитлеровские надводные корабли больше не смели совать нос с моря для поддержки своих армий. Боролись с нами с помощью авиации, подводных лодок либо минами. Да, минами!..

У Василия Викторовича вдруг в голосе появились жесткие ударные нотки волнения, и это нужно было понимать так: то, о чем он только начал говорить, было спрятано до сих пор глубоко внутри — он не хотел бередить душу, но, невольно наткнувшись в беседе на мины, с которыми у него особые счеты, его прорвало, разозлило.

— С минами случилось потом. Сначала нас перехватила вражеская авиация,— вспоминает Василий Викторович. — Мы находились в узкости, шли тихо, а бомбардировщик появился из-за берега, повис над нами и сбросил три бомбы. Одна упала с левого борта, другая — с правого, а третья — за кормой. Взрывы были настолько мощными, что всех нас, стоявших на верхней палубе, сдуло, выбросило за борт. Корабль подбросило на такую высоту, что, когда он приводнился, палуба оказалась разорванной от борта до борта... Это я потом узнал... Матросы бросили нам концы, вытащили нас из воды. До сих пор помню: когда летел — одна мысль, не удариться бы головой о торпедный аппарат или шлюпбалки... Стали проворачивать винты, к счастью, вал оказался неповрежденным. Залечили нас в Таллине. Прошили палубу, приварили по три рельса с каждого борта... Бои уже шли на окраине города. Получили приказ выйти первым эшелоном в Кронштадт. Мы ушли двадцать шестого августа, а основные силы Балтийского флота готовились выйти через сутки после нас.

Помню, на рассвете было штилевое море, но нас огорчала эта хорошая видимость: мы с тревогой смотрели на прекрасное безоблачное небо. Шли кильватерной колонной — тральщики, сторожевики и очень много транспортных судов. Но беда пришла не с неба: приблизительно в ста милях от острова Гогланд идущие впереди два тральщика подорвались на мине. Нет, сначала мины разорвались в тралах... Наш миноносец подошел на помощь, и тут очередная мина грохнула у кормы нашего корабля. А в румпельном отделении, как сейчас помню, находился боевой пост Николая Гаврилова, турбиниста, старшины первой статьи... От сильного взрыва вода стала поступать в кормовой отсек, который был наглухо задраен, а люк соседнего отсека отдраивать нельзя было, вода затопила бы его, что грозило гибелью кораблю. Но если даже Гаврилов решился бы на это, вышел бы в неповрежденный отсек, он не смог обратно задраить люк — от удара покоробило переборку... Николай Гаврилов передавал на мостик... Его голос до сих пор у меня в ушах звенит. «Обеспечиваю работу рулевой машины,  произвел профилактические работы... Вода на уровне коленей... груди... — И вслед мы услышали его захлебывающийся голос: — Прощайте, друзья! Отомстите за меня».

Василий Викторович умолк, будто выдержал минутное молчание. Потом, глубоко вздохнув, продолжил: — А корабль по инерции все еще дрейфовал, его стало разворачивать, и тогда раздался второй взрыв в районе шкафута, в днище. Это был смертельный удар. Вода хлынула в нижние отсеки. И остались в живых только мы — стоящие на мостике и на полубаке. Корабль стал погружаться кормой. Владимир Павлович Васильев, командир миноносца, дал команду покинуть корабль. «Бросайся!» — крикнул он и мне... Подошедший катер, до отказа набитый подобранными людьми с других кораблей взял на свой борт несколько человек. Выбросившись в море, я почувствовал, как засасывает меня воронка от уходящего на дно корабля. Стал отбиваться руками, ногами, чтобы отплыть как можно дальше. Когда выскочил на поверхность, миноносец исчезал под водой, остался один нос над гладью моря. Корабль уходил вниз свечкой. Взрывались котлы, лился мазут, и вдруг загудела сирена. Первая мысль: командир остался на мостике и, уходя вместе с кораблем на дно, дает сирену,