За краем. True science fiction - Роман Суржиков

Вот и ты замужем. Женечка – замечательный молодой человек. Видно, что он очень любит тебя, и, надеюсь, так будет всегда. Сила талисмана – есть она или нет – теперь вряд ли пригодится тебе. Однако, прошу, обращайся с зеркалом бережно, не продавай его и не дари, сохрани как память о наших дворянских корнях и как символ нашей родовой чести. А когда придет время, передай его дочери, как я передаю тебе.

Очень люблю тебя, дорогая Оленька. Прости за прохладный тон письма – это моя защита от боли и печали, переполняющих душу. Если сейчас дам чувствам волю, они сожрут меня без остатка.

Прощай.

Н.К.

2.

Наташечка, солнце мое золотое! Вот и пришла нам пора прощаться. Но ты не горюй, не плачь и не печалься – ведь на то и жизнь. Я пожила, и будет с меня. Так что ты не переживай – все движется своим чередом: старики уходят, приходят молодые. Это от бога и от природы.

А жалеть мне совершенно не о чем. Мы с Костенькой прожили свои годы, как подобает, с чистой совестью. Знаешь, много чего пережили – такое уж выпало время. Молодость прошла в разруху послевоенную, потом работали на севере, трудились много, не покладая рук, родили троих детей. Так что пора на заслуженный отдых. Чего еще мы на свете позабыли-то?

Потом, мне уже пятьдесят один. И бабка, знаешь, и прабабка – обе умерли намного раньше. Так вот нам на роду написано. И тебя, наверное, не минует, но ты воспринимай как нужно: все от бога. Жалею только, что не дождалась внучков. Значит, на то воля была.

Хочу рассказать тебе вот что. С письмом передаю тебе, Наталочка, зеркало серебристое, то, что ты с ним в детстве играться любила. Это зеркало твоей прабабки Софьи, той, которая была дворянка. Ты не сильно-то болтай, поскольку мы уже с Костенькой и так потерпели за эти голубые крови. Но я скажу тебе один секрет. В зеркальце, знаешь ли, есть колдовство. Талисманом этим можно притянуть к себе суженого. Когда я встретила Костю, и начала когда о нем подумывать, то улучила момент и через зеркало на него посмотрела. И сразу, знаешь, как искра проскочила, я сразу поняла, что за этого мужчину мне нужно держаться. Дальше вся жизнь сложилась счастливо – так, что и пожаловаться не на что. Талисманом, конечно, я больше не пользовалась – божьей милостью нельзя злоупотреблять. А тебе завещаю. Верь зеркальцу, оно поможет и не обманет. Потом поблагодари его – так нужно.

Будь счастлива, ненаглядная Наташенька! Люблю и обнимаю крепко. Не горюй обо мне.

Мамочка.

3.

Здравствуй, Оля!

Как твои дела? Как складывается жизнь в Киеве? Чем порадуешь?

Я лежу в клинике. Меня, кажется, лечат: ежедневно колют какую-то мерзость, принуждают дышать через трубку, дают настой на травах, теплый как помои. Все это помогает, словно мертвому кадило: каждую ночь просыпаюсь и харкаю кровью. Доктор избегает говорить со мною и посылает для этой цели медсестру, из чего я делаю очевидные выводы.

По вечерам меня навещает Саша, всякий визит сопровождается скандалом с дежурным врачом, поскольку в инфекционное отделение посторонним являться никак не следует. Эти перепалки раздражают до крайности, а кроме того, мне стыдно представать его взгляду в столь плачевном виде. Так что я и не рада его посещеньям, но не нашла пока способа отговорить.

Если так случится (а, думаю, случится именно так), то с Сашей я передам тебе свое нехитрое наследство. Имуществом, как ты знаешь, почти не располагаю – разметала война. Однако об одной вещи хочу упомянуть особо. Со времен жизни в Петербурге моей матери принадлежало макияжное зеркало в серебряной с жемчугом оправе. Оно выполнено хорошим ювелиром, но подлинная его ценность – не в деньгах. Посмотри в зеркало на мужчину, и ты поймешь, что он собою представляет. В отражении предстанет не внешность, но суть. Ты распознаешь без ошибки лжеца, изменника, предателя, труса. Ты не свяжешь жизнь с ничтожеством, не выберешь мерзавца отцом своих детей. Не подпускай к себе того, кто сделает тебя несчастной. Твоя будущая дочь заслуживает достойного и благородного отца. Помни себя, наследница рода Смоленских. Знаю, теперь опасно говорить подобные вещи, а потому ты и не говори. Просто помни.

Будь счастлива, дорогая.

Мэри.

PS Это важно. Всякий раз, как зеркало поможет тебе, поблагодари его – иначе оно может утратить силу.

4.

27.10.1922

Мария, дочь.

Знаю, что ты возненавидела меня, полагая, будто я предала память твоего отца-героя. Однако же, прошу тебя прочесть полностью это послание.

По всей видимости, чахотка сведет меня в могилу много раньше, чем я полагала. Размышляя о том, стоит ли открыться тебе, я осознала, что не хочу умирать непрощенной и отягощенной грузом твоей ненависти. Может случиться, узнав тайну, ты исполнишься презрением и отречешься от меня. Однако же это станет справедливым воздаянием, в противовес тому несправедливому гневу, который ты питаешь сейчас.

Рассудив таким образом, я приняла решение вскрыть два секрета и развенчать две лжи относительно меня и твоего отца.

Вне сомнений, тебе известны слухи о том, будто я, баронесса Софья Дмитриевна Смоленская, уличена была в занятиях черной магией и запятнала свое имя связью с нечистой силой, и что именно по названной причине нам с тобою пришлось покинуть Петербург. Это верно лишь отчасти. Действительно, я посвятила известное количество времени знакомству с науками, которые принято именовать оккультными. Однако лишь единожды за все годы жизни я прибегла к помощи сего знания, и деяние это хранила в полной тайне до нынешнего дня.

Также ты слышала, что твой отец, Василий Андреевич Иволгин, лейтенант флота, геройски погиб в 1905 году при Цусиме, исполняя долг перед отчизной. Это вовсе не соответствует истине. Лейтенант Иволгин даже не состоял в списках экипажа броненосца «Бородино», а равно и любого другого судна Тихоокеанской эскадры. Я смогла в этом убедиться летом 1905 года, когда обивала пороги Адмиралтейства в попытке узнать хоть что-то о судьбе пропавшего мужа. Действительность такова, что еще в сентябре 1904 года, накануне отправки флота, Иволгин был списан на берег. Девять месяцев, пока эскадра огибала Европу и Африку, двигаясь навстречу гибели, и девять месяцев после сраженья он провел в Ораниенбауме, сожительствуя с любовницей Светланой Лившиц.

Весной 1906-го, когда освобожденные из японского плена моряки стали возвращаться в Петербург, вернулся и он. Я любила. Если бы Иволгин покаялся, сознался во всем, я не смогла бы не простить его. Однако он скрыл. Когда он взялся повествовать об ужасах Цусимской битвы, я приняла решение.

При помощи опиума я сохраняла в нем жизнь и сознание на протяжении четырех часов, которые потребовались мне для полного ритуала. Затем он начал умирать, и пока длился процесс, я удерживала зеркало над лицом мужа, так, чтобы он не мог видеть ничего иного, кроме своего отраженья. И после я продолжала удерживать зеркало – до тех пор, пока тело иволгина не начало остывать. Согласно ритуалу, его душа, целиком, без остатка, оказалась помещена в стекло. В ту ночь ты спала спокойно в колыбели и ни разу не заплакала.

В результате ритуала зеркальце, как и следовало, приобрело определенное свойство: при взгляде через него на другого человека, я видела отраженье души. Я проверяла им каждого нового знакомого, и точно знала теперь, на кого можно полагаться, а от кого ждать беды. Так мы сумели выжить в первую мировую и в гражданскую, так мы избежали большевицких бесчинств. При помощи зеркальца я нашла второго мужа, и не была обманута в ожиданьях. Вы с отчимом невзлюбили друг друга, он бывал жесток с тобою, однако же, это надежный и преданный человек.

Согласно моим знаниям, стоит разбить зеркало, и оно утратит силу, но заключенная в нем душа обретет свободу. Я так и не сумела до конца простить Иволгина и сохранила артефакт в целости. Сейчас, умирая от чахотки сорока двух лет от роду, несу кару за это. Пришло мое время собирать камни. Но нередко, порою каждый день, я говорила с зеркальцем, повествовала о последних событиях, описывала знакомых, иногда пересказывала книги. Мои слова были ему пусть небольшим, но утешеньем, тонкой нитью связи с миром божьим. Потому говори с ним и ты, рассказывай о себе, благодари за помощь. Имей жалость и снисхожденье к невольнику.

А когда почувствуешь, что готова отпустить, – разбей стекло.

С надеждой пусть не на прощение, но на пониманье,

Софья Смоленская.

Букашки за стеклом

Наше время

Уильям Браун не любит говорить об инопланетянах.

Когда его спрашивают: «А правда?..» – и делают многозначительную паузу, он переспрашивает: «Что – правда?» – в надежде, что речь пойдет о чем-то другом.

– Правда, что ты видел пришельцев? – настаивает собеседник, и мистер Браун с неохотой отвечает: