Джара (СИ) - Лина Люче

Аня тихо спросила о людях, которые ему звонили, Ксавье покивал, отправил всех на почту.

- Вам что-нибудь принести? - предложила она.

- Нет, спасибо. Отдыхайте, Аня, - он нейтрально улыбнулся, снова уткнувшись в книгу.

- Спокойной ночи, - сказала она и ушла в свою спальню.

Под ее ногами - камень. Но она его не видит. Белый туман стелется по земле, ее ноги утопают в нем по колено. Какое-то неясное движение и дрожь... Легкий ветерок. Холодно. Очень холодно. Солнца нет. Она понимает, что скоро рассвет, но пока - темнота. Только на горизонте светлая полоска, все еще очень тонкая.

"Ты - это я".

Она прислушивается, садится на корточки, погружает руки в туман. Он осязаем и нежен, как крем, как шелк, как взбитые сливки. Она не понимает, что должна делать. Ей, кажется, нужна помощь. Она чувствовала себя... беззащитной.

Аня проснулась от того, что ей показалось - в спальне кто-то есть. Вздрогнув, она открыла глаза. Шторы не были задернуты, и свет падал из окна - достаточный, чтобы все разглядеть. Никого. Так... что ей снилось?

Она погружала руки в туман, потом был сильный ветер, и все разметал. Она стояла там на ветру, опять обнаженная, на голом камне. А потом... опять он. Опять ей снился чертов француз. Следующий кадр - они идут вместе по улице. Он говорит ей про такси, она отказывается, а потом она уже видит себя в метро, и там человек с белыми глазами. И она бежит от него, но знает, что не успеет. И ноги, как всегда во сне, переставляются еле-еле... она ползет, но до эскалатора очень далеко. И тут появляется он и почему-то берет ее на руки, а человек с белыми глазами исчезает. И они исчезают тоже, она проваливается куда-то. И они вновь идут по улице.

- Я же говорил, что лучше на такси, - говорит ей Ксавье. И она чувствует в его голосе какую-то ужасную тоску, и ей становится так плохо, что она теряет сознание и падает.

Ну и бред. Редкостный. Отборный. Аня решительно откинула одеяло и подошла к окну. На улице еще было очень темно. Где-то вдалеке проехал автомобиль, моргнув красными фарами. Она натянула джинсы, футболку и вышла из спальни, шлепая на кухню. Надо выпить воды и снова лечь спать.

Увидев в коридоре тень, Аня вздрогнула всем телом. Ксавье тоже вздрогнул. Он стоял у входа в кухню со стаканом воды в руке. Свет не был включен, и в полумраке почти невозможно было разглядеть лицо.

- Анна, Вы меня напугали.

- Вы меня тоже, - Аня, стесняясь, прошла мимо него в кухню. На французе были только какие-то штаны пижамного вида. Слава богу, хоть она оделась.

- Вы не спите?

- Спала. Мне кошмар приснился, - призналась она, взяла стакан и налила воды.

- Бывает, - он сделал глоток из своего стакана. Она хотела спросить, почему не спит он, но в последний момент прикусила язык. Это не ее дело. Выпив воды, она пошла обратно в свою спальню.

Плотно прикрыв дверь, Аня разделась, бросила вещи на ближайший к кровати стул и юркнула под одеяло. Ее знобило. По квартире гуляли сквозняки. Этот сумасшедший француз везде открывал окна. Это в октябре! Он простудится, и Аню простудит. И будут ему встречи с соплями, красным носом и кашлем. Вон, уже голова у него сегодня болела. Может, это и есть начало болезни.

Легкий щелчок заставил девушку подпрыгнуть на кровати. Она резко села, держа одеяло у груди, словно оно могло ее от чего-то защитить... или от кого-то. Аня несколько секунд не отрывала взгляда от приоткрывшейся двери. Потом до нее дошло, что она открылась от сквозняка. Хотя это странно - в ее спальне точно не было открыто ни одного окна. Господи, зачем она переехала в эту нехорошую квартирку с японскими лампами и самостоятельно открывающимися дверями? Аня встала и подошла к двери, выглянула в коридор. Разумеется, пусто. Кого она ожидала там увидеть? Ксавье, крадущегося в ее спальню с ножом? Прикрыв дверь заново, Аня снова легла в постель.

Горное плато, ветер. Ей холодно, ее знобит.

- Прошу тебя...

О чем она просит? И кого?

Ветер немного стихает, становится мягче и будто теплее. Она обхватывает себя руками, и вдруг понимает, что рук нет... и нечего обхватывать. Она туман. Она - мелкие капли влаги, взвешенные в воздухе. Ее очень много, миллионы крохотных капель. И в то же время она едина. Она движется и одновременно остается на месте. У нее нет формы, нет тела, но она себя осознает, как и каждую свою мельчайшую часть, каждую молекулу, каждый атом воды и воздуха между ними. Но она стремится объединить их, уплотнить, а он ей мешает. Он отрывает их от нее, ее капельки. Он разрывает ее на части, которые становятся все мельче. Она становится все прозрачней и прозрачней и вот-вот исчезнет, растворится в нем, в этом могучем потоке воздуха. Ей больно. Ей страшно.

Хочется спать... очень хочется спать и нет уже сил бороться. Проще расстаться с сознанием, довериться этой стихии, этой силе, которая все равно победит. Но она почему-то упрямо цепляется за осознание себя. Она почему-то понимает, что этот сон, такой сладкий и желанный - это смерть. И он пугает ее.

- Аня. Аня, Аня...

Кто-то настойчиво называет ее имя... так настойчиво, что это сном быть не может. Открыв глаза, она вздрогнула: рядом с ее кроватью, на стуле, сидел Ксавье. Аня резко села, держа у груди одеяло. Впервые в жизни она точно помнила свой сон безо всяких дополнительных усилий по его "прокручиванию". Она посмотрела ему в глаза, и ее осенила странная догадка. Это было чистейшее безумие, но Аня все-таки спросила:

- Это ты? Это... ты?

- Зачем ты сопротивляешься? - Очень мягко и тихо спросил он.

- Я... я не понимаю, - она отодвинулась.

- Я тоже, - он немного нахмурился и недоверчиво покачал головой, как будто видел перед собой не свою новую секретаршу, а какого-нибудь зеленого человечка.  - Ты не должна там быть. Ты вообще ничего не должна помнить. А ты мало того что все видишь, так еще и мешаешь мне.

Он требовательно смотрел на нее, как будто она была в чем-то виновата, а до Ани постепенно доходил весь масштаб того бреда, о котором они сейчас беседовали. Кажется, речь шла о ее сне.

- Минуту, - резко сказала она, отбрасывая одеяло и вставая с кровати. Почему-то сейчас она его не стеснялась, хотя была в одних трусиках и тонкой маечке. Оглянувшись, Аня взяла джинсы и рывком натянула их, повернувшись к французу спиной. Затем она надела футболку и развернулась к нему. Ксавье встал.

- Я, простите, не понимаю, о чем вообще речь. И что Вы делаете в моей комнате, - она взяла в руку мобильный телефон, сверяясь с табло, - в четыре часа утра.

Ксавье молча смотрел на нее, и ей становилось все более не по себе, хотя дальше, казалось, некуда.