Крушение великой империи. Дочь посла Великобритании о революционной России - Мириэл Бьюкенен

Иногда ее можно было видеть на каком-нибудь обеде или же балу, следящей своими удивительными глазами, которые не теряли блеска, за всеми окружающими. Она непринужденно и приятно со всеми беседовала, всех помнила и каждому умела сказать то, что было нужно.

Когда в 1914 году началась война, императрица Мария Федоровна жила с своей сестрой, королевой Александрой, в Мальборо-Хоузе, и несмотря на все просьбы и уговоры, немедленно отправилась в Россию, хотя ее поезд и был задержан в Берлине и ей не позволили проехать дальше. В этот томительно душный августовский день императрица сидела в течение долгих часов в вагоне с опущенными шторами, прислушиваясь к крику и смеху солдат на вокзале, пока не явился чиновник церемониальной части и не слишком вежливо предложил либо возвратиться в Англию, либо проехать через Данию. Без всякого колебания она согласилась на последнее, но немедленно, по прибытии в Копенгаген, продолжала свое путешествие далее чрез Швецию и Финляндию в Россию.

Во время войны она все свое время посвятила работе по оказанию помощи раненым до того момента, когда государь отказался последовать ее советам освободиться от пагубного влияния Распутина. Тогда вдовствующая императрица удалилась в Киев. Когда же, после переворота, в этом городе уже стало также неспокойно, Временное правительство разрешило ей переехать в небольшой крымский дворец Дюльбер, в котором она прожила первые месяцы революции в сравнительном комфорте. Но когда большевизм распространился и на Крым, Дюльбер был занят вооруженными матросами. Они обращались с обитателями дворца Марией Федоровной, великой княгиней Ксенией Александровной и ее семьей как с пленными, подвергая их всех оскорблениям и заставив однажды императрицу подняться в 5 часов утра, для того, чтобы устроить во дворце обыск.

И даже тогда мужество и бодрость не покидали государыню. Она оставалась спокойной, бодрой, несмотря на то что в непосредственной близости к ее комнате постоянно дежурили два матроса, наблюдавшие за ней. Иногда она делала иронические замечания, как это было в тот раз, когда матросы делали перекличку всех обитателей Дюльбера и ее вызвали последней. Тогда она подняла с полу свою комнатную собачку и произнесла: «Вот кого вы еще забыли внести в ваш список».

Было ясно, насколько далеки были ее взгляды и симпатии от взглядов и симпатий ее невестки. Императрица Мария Федоровна была олицетворением движения и веселости нрава. Наоборот, императрица Александра была холодна, сдержанна и официальна, не любила веселья, не имела насмешливого образа мыслей и видела все в мрачном свете.

Про эту трагическую императрицу было написано много книг, мемуаров и статей, и все авторы единодушно порицали Александру Федоровну за ее пагубное влияние на государя и считали ее одной из главных причин революции. Да и нельзя было иначе смотреть на ее безрассудную и ошибочную политику. Я знаю также, что она очень недолюбливала моего отца за ту правду, которую он говорил государю, и что она неизменно противилась тому, чтобы эта правда имела какое-либо благотворное влияние на общий ход событий. И все-таки, когда я вспоминаю теперь императрицу, забываю эту надменную, озлобленную женщину, которой она была в России, и вижу пред собою златокудрую девушку, принцессу Аликс Гессенскую, которую жители ее герцогства называли принцессой Солнечный Луч и которую вся ее семья назвала Солнышко. Я вижу перед собою девушку, которая ежедневно сидела в Дармштадте у моей постели, когда я чуть не умерла от детской болезни. Ее прелестное лицо я увидела впервые, когда пришла в себя после долгого беспамятства. Я никогда не забуду ее ласковые слова: «Смотрите, леди Джордж, она открыла глаза. Она мне улыбается». И несмотря на всю бесспорность фактов и трагических последствий, я вижу Александру Федоровну только в роли этой очаровательной сиделки, и никакие доводы логики и здравого смысла не изгладят этой картины из моих воспоминаний.

Не подлежит никакому сомнению, что брак принцессы Аликс Гессенской с наследником русского престола был браком по любви и что союз этот был полон гармонии и безоблачного счастья, – об этом свидетельствуют «Письма императрицы», изданные несколько лет тому назад. Не предназначенные для широких кругов, написанные детским стилем, письма эти раз и навсегда освобождают императрицу от обвинения в сношениях с немцами. Вместе с тем они доказывают, что, несмотря на свою наивную простоту, императрица была сильной и властной женщиной. С самого начала своей супружеской жизни она оказывала на своего мужа влияние, где находила это нужным. Чрез все письма красной нитью проходит элемент побуждения: «Ты должен быть твердым. Покажи, что ты царь. Не позволяй им тебя учить. Ты должен доказать народу, что все будет, как ты хочешь». Неограниченное самодержавие являлось, по ее мнению, единственной политической формой, спасительной для России, и никакие доводы не могли бы ее убедить в том, что время абсолютизма прошло.

Если бы Николай II женился на французской принцессе, как того хотела его мать, то, вероятно, история России сложилась бы иначе, так как он следовал бы указаниям женщины с более широким кругозором и избежал бы истерической атмосферы. Однако невозможно до конца разгадать характер Николая II.

Иногда он невероятно колебался в своих решениях, иногда же проявлял удивительное упорство, когда нельзя было сломить его воли ни уговорами, ни мольбами. Спокойное и как бы бесстрастное равнодушие, которое он в некоторых случаях проявлял, апатичный тон некоторых его писем и личного дневника могут заставить сделать вывод о его бессердечии.

Но если принять во внимание обстановку, в которой он вырос и был воспитан, где совершенно исключались оригинальность мысли или свобода действий, то нельзя не удивляться тому, что многие его слова и поступки были безупречны. С таким человеком, как Победоносцев в роли премьер-министра, с влиянием двора, подавлявшим всякое умственное развитие, и, наконец, с прогрессирующим ханжеством императрицы, незаметно влиявшим на каждую его мысль, на каждое его действие, император Николай II никогда не был свободным человеком и всегда, со дня своего рождения и до самой смерти, находился под гнетом людей и обстоятельств, его окружавших.

Слепо веруя в судьбу, Николай II никогда не хотел бороться против всех этих обстоятельств, и это один из главных упреков, которые ему ставят его недоброжелатели, обвиняющие его в том, что он отдал Россию и престол без борьбы. Ища объяснения этой пассивности, невозможно определить, чем он в своем поведении руководствовался: была ли это религиозная покорность, врожденное слабоволие или же мистическая вера в чудо. Последнее было особенно сильно в его характере, и еще в ранней молодости он проявлял большой интерес к потустороннему. Этот интерес разделяла императрица, и поэтому неудивительно, что шарлатан