Ольга-чаровница и змиев сын - Светлана Алексеевна Кузнецова

«Куда только норов делся?» — усмехнулся про себя Горан.

Сейчас его кожа даже близко не напоминала человеческую. Казалось, вся она — текучий светлый кровавик. Мелкие булатные чешуйки хранили виски и шею. Остальное покрывало белоснежное одеяние, только не из ткани, а из очень тонких и крошечных — с ноготь младенца величиной — стальных пластинок, начищенных до блеска. Спускалось оно до земли, открывая лишь треугольные мысы сапог из кожи ледяного червя — самого опасного хищника, обитавшего в Синих горах Кощеевых.

И при всем этом чертами лица он все равно походил на человека, вернее, то безупречное совершенство, которое воплощали люди, жившие на жарком побережье, в статуях своих богов. А вот глаза никто и никогда не посмел бы сравнить с теми, что принадлежали им. Их форма скорее приближалась к кошачьей. Изумрудная радужка заливала все пространство, а узкий вертикальный зрачок был белым.

Люди стояли, взгляды прятали. Сказитель при его приближении на колени грохнулся. Горан глянул на Горда, первого над воинами, и этого оказалось достаточно. Исполин, силе которого и Горан временами завидовал, понял безмолвный приказ, выхватил меч и с одного удара отсек богатырю голову. Та покатилась по земле, смешно подпрыгивая и удивленно хлопая медленно стекленевшими глазами, пока не ухнула в яму. Чаровница вздрогнула, но не сдвинулась с места. Красавица не успела даже испугаться: один из воинов ударил ее длинным загнутым кинжалом в живот. Сказителю перерезали горло. Кузнец единственный попытался бежать. Стоявший рядом страж схватил и свернул ему шею.

Чаровница вздрагивала после каждой смерти, постигавшей ее спутников, стискивала челюсти, сжимала посох до побелевших костяшек пальцев и молчала.

— Я знаю, кто ты, — сказал ей Горан, подошел, сорвал с головы шапку.

Страха в пасмурных глазах он так и не увидел.

— И я, — проронила она тихо.

Морок развеялся, и теперь Горан мог разглядеть ее лицо: бледное, осунувшееся, но по-прежнему неиспуганное. Во взгляде горела сосредоточенная настороженность, а больше прочесть не выходило ничего. Вероятно, она действительно чувствовала краткую боль спутников, наступавшую за этим смерть и ждала собственной участи, однако удара так и не последовало.

Горан протянул руку, как равной. Если несколько мгновений назад он еще сомневался, стоит ли, то теперь — нет. Бесконечно долгое мгновение чаровница смотрела на его ладонь, потом прикрыла глаза, и Горан успел подхватить обмякшее тело.

Ему бы задуматься: обычно чаровники на ровном месте в обмороки не падали. Как-то не верилось в настолько тонкую организацию той, кто владела великой мощью. Горану послать бы за лекарем, хотя бы глянуть на амулет, который носил на запястье правой руки. Тот непременно показал бы сильнейшее чаровническое истощение. Тогда Горан точно заподозрил бы неладное. Однако ничего подобного он не сделал, а только удобнее подхватил на руки свою человечку и понес в личные покои.

Горан

Бледнокожая, лишенная проклятого морока. На постели она смотрелась донельзя уместно. Волосы крупными волнами разметались. Губы заалели. Горан являлся существом чаровническим, а потому чаровница, в каком бы состоянии она ни пребывала, чувствовала это. Сердце, казалось, стремилось разломать грудную клетку и выпорхнуть на волю маленькой золотой птичкой.

Горан осторожно погладил ее по виску, проследил остриями ногтей линию подбородка. Втянув ноздрями горьковатый аромат, долго силился понять, что же тот напоминает. Какое-то растение столь же прекрасное, столь и ядовитое? Глупому человеку достаточно было бы раз вдохнуть его аромат, чтобы свалиться без сознания, а затем забыть себя самого и близких. На Горана же пыльца не оказывала столь сильного воздействия, но слегка кружила голову и сбивала с мыслей. Тем не менее, ему нравилось послевкусие. Чаровнице, судя по всему, тоже.

— Специально для меня? — произнес Горан, улыбнувшись. — Не подействует ведь.

И снова он не подумал о ее спутниках. А ведь они должны были надышаться дурманом.

— Жаль. Уверен? — прошептала она одними губами и открыла глаза.

«Лучше ливня из самоцветов, гор злата и пустыни серебра», — вспомнил Горан слова древней песни. Взор ее сиял, словно тысячи яхонтов. Он был человеческим, но вместе с тем и абсолютно иным.

— Назови себя, — потребовал Горан.

— Шира Махео, — произнес довольно низкий, приятный для его слуха голос с едва слышными переливами силы.

Горан еще успел подумать о том, что имя чаровницы созвучно произнесению заклятия, даже попробовал припомнить, какого именно, но коснулся губы именно той формы, какую всегда ценил — не тонкой, но и не вздутой продолговатым волдырем, красиво очерченной по контору — надавил, не учтя остроты собственного ногтя, и застыл, любуясь алой каплей. Не осталось ничего иного как склониться к лицу чаровницы, слизнуть теплую соленую влагу, по вкусу подобную металлу. Все загадки и возможные опасности с этого мгновения показались Горану окончательно неважными.

Страха он так и не заметил, но, конечно же, она боялась. Не могла не бояться. И точно никогда не думала иметь дело с ним, еще и в наполовину змиевом обличии. Поначалу невольная дрожь пробегала по ее телу, однако она не пыталась сопротивляться или просить оставить ее в покое. Казалось, наоборот, вошла во вкус. А кроме того, попробуй она оттолкнуть или просить, ни то, ни другое не возымело бы действия, а вот Горана побудило бы к грубости. Он не терпел, когда ему перечили. Ни в чем. Когда же человечка прикрыла глаза, запрокинула голову и открыла горло, полностью принимая уготованную участь, Горан понял, что окончательно лишился разума.

Удивительно! Он с ранней юности не допускал подобной оплошности. Связаться с побежденным врагом. Подпустить столь близко. Или яд все-таки овладел им?..

— Хорошо… — прошептала она. — На этот вечер я признаю свое поражение. Делай, что угодно, я в твоей власти.

Горан принял эти слова, снисходительно улыбнувшись.

— И на эту ночь, и на все следующие, и на дни, вечера и утра, — заявил он. — Ты знаешь, что такое змиево влечение?

— Я читала… — проронила она с не опознаваемым выражением на лице, и Горан разразился громоподобным заливистым хохотом.

— Представляю, чего понаписано, — сказал он, отсмеявшись. Чаровница отвела взгляд, но тотчас посмотрела прямо и с вызовом, только скулы окрасились более розовым цветом. Пожалуй, это выглядело очаровательно.