Река - Петр Павлик

— Вот и я, Амброж!

— Как хорошо, что ты пришла, — сказал Амброж признательно и помог ей снять пальто. Она охотно приняла его помощь, но так и осталась стоять, тупо уставившись на стол с бутылкой вина. Амброж не заметил, что лицо ее передернула болезненная судорога: она тут же опустила голову, и темные волосы закрыли ей глаза.

— Погаси свет! — приказала она вполголоса.

Амброж бросил на нее смущенный взгляд, но, прежде чем успел что-нибудь произнести, Роза, сама дунув, погасила керосиновую лампу. Молча подошла к дивану. Он услыхал, как зазвенели пружины. Потом стукнули об пол сброшенные башмаки и зашелестела одежда. Когда он наконец заставил себя сдвинуться с места, в голове гудело и удары сердца рвались прямо к горлу. Он пробирался в темноте на ощупь, пока пальцы его не коснулись обнаженного тела. Опустившись на колени, он стал покрывать поцелуями ее живот и грудь, его руки ласкали ее бедра и шею, растерянно метались, словно желая всю ее сразу заключить в объятья. Не зная, как избавиться от этой неожиданно нахлынувшей растерянности, он боялся хотя бы на секунду оторвать руки от ее тела и не замечал его безучастного оцепенения. Дрожащим от волнения голосом он все шептал: «Роза! Роза, прошу тебя…» — как будто умолял прервать эту страшную муку наслаждения. И вдруг, неожиданно для себя, в бессилии откинулся навзничь, непонимающе подняв глаза вверх. Его трясло словно в лихорадке. Отчаянию не было предела. Он слышал спокойное, без тени волнения дыхание Розы…

— Я подожду, — бросила она, и в голосе ее не было насмешки, лишь деловитость, как будто она хотела сказать: «Ничего страшного, ты просто давно не был с женщиной! Я подожду, для этого я и пришла!» У него было огромное желание заорать: «Нет, не только для этого, нет! Роза, ведь я… Да, я хотел спать с тобой! Этого хочет от женщины каждый мужчина. Но мне этого мало. Я жду от тебя большего!»

Тьма словно отступила, стали слышны и тиканье часов, и слабый шепот реки. Он поднялся, сел и, случайно дотронувшись до Розиного тела, отдернул руку. Это была не брезгливость, а скорее смущение.

За окном дрожало бледное сияние снега, и на его фоне четко вырисовывались контуры бутылки. Амброж потянулся за ней.

— Зачем ты это сделала, Роза? — смог он наконец выдавить.

— Что?

«Ничего не понимает. Или, наоборот, слишком хорошо знает, что загнала меня в угол, поиздевалась, как могла…

Это произошло сегодня днем в деревне, у кооперативной лавки. Я специально пошел туда, надеясь встретить ее. «Приходи, Роза!» — «Зачем?» — спросила она, и я, осмелев, ответил, что она мне нужна по делу. «Хорошо, приду, если я тебе нужна по делу». У меня и в мыслях не было, что она все поняла по-своему. Я возвращался домой, чуть не прыгая от радости. В кузню и не заглянул. Сегодня меня ждут другие дела, улыбался я, подняв голову к холодной трубе. Прибирался в доме и представлял себе: поначалу она будет держаться как чужая, и мне придется приручать ее. Так у нас бывало прежде. Она сама призналась как-то, что ее одолевает дикое желание отстоять себя. «Я должна так поступать, милый мой Амброж, чтобы почувствовать, что нужна тебе. Парень должен меня завоевать, иначе счастье будет неполным».

Она умела нашептывать это горячо и успокаивающе. Сколько же лет прошло с той поры…»

— Чего тебе еще надо? — сказала она в ответ на его молчание.

— Я не собирался с тобой только переспать! Ты мне нужна насовсем.

— Брось завирать, — отрезала она зло и быстро поднялась с дивана.

Амброж нащупал спички и зажег лампу. Слабый, вспыхнувший внезапно огонек заставил его стыдливо съежиться. Он натягивал брюки, избегая Розиных глаз. Она одевалась здесь же, рядом.

— Дай мне выпить! — попросила она, уже сидя за столом.

Амброж налил вина в две рюмки, стараясь, чтоб не дрожала рука. И вдруг вся эта безобразная поспешная сцена показалась ему комичной.

Роза выпила. Он не смог. Его душил сдерживаемый хохот, он поперхнулся и разразился освобождающим душу смехом.

— Над чем это ты?

Амброж ткнул пальцем себя в грудь и, когда наконец смог остановиться, сказал:

— Над нами, Роза! Мне все вдруг показалось смешным!

Она с горечью кивнула, потупила голову, как будто и сама вдруг поняла, что хватила через край.

— Нет, не над тобой, Роза! Ты ни в чем не виновата!

— Виновата, — возразила она, словно сама себя разоблачала.

— Во всем виноват мельник — он, и только он! — Амброж зашелся в крике.

— Оставь его в покое, — бросила Роза неожиданно спокойно.

— Сделал тебя частью своего имущества!

— Да, Амброж, сделал! За эти годы я и впрямь стала его собственностью!

— Но ты можешь уйти от него! Сейчас тебя никто силком удерживать не посмеет.

— За эти годы и его имущество стало моим. Я его заработала! — отрезала Роза с такой злостью, что Амброж испугался. Она сама, вдруг схватив бутылку, наполнила пустую рюмку.

Такое Амброжу не приходило в голову. Роза решила свести счеты с мельником-хозяином по-своему.

— Теперь его мельнице грош цена в базарный день! — заявил он предостерегающе.

Роза усмехнулась и положила руку на его сжатый кулак.

— С твоей кузней дело кончится тем же!

Амброж хотел возразить, что мельники всегда были богатеями, особенно наши, местные. Такими займутся власти, а их добром тем более. Кузнецы же — совсем другое дело, какие у них богатства? Были и есть голодранцы…

— Ты не обижайся на меня, Амброж, — перебила его мысли Роза.

— Я хотел, чтоб все у нас шло путем!

— Я тоже думала, все будет иначе, но… — На миг она умолкла, а потом закончила: — Я, наверное, испорченная баба!

— А кто в этом виноват? — нахмурился Амброж.

— Да ни к чему мне она, эта любовь!

Они помолчали. Роза сидела, пристально уставившись на крышку стола, будто пыталась что-то вычитать на ее выщербленных досках. Амброж тщился отгадать ее мысли, стараясь войти в ее положение, ведь всегда она была то батрачкой, то прислугой и никогда не чувствовала себя полноценным человеком. Всю жизнь на побегушках у тех, у кого водятся деньги. Это они превратили ее в озлобленную хищницу! И ничего удивительного! «Но почему же за это должны расплачиваться мы с ней? В ней наверняка остались и чувства, и желание жить по-людски».

Они простились, и каждый затаил в душе искорку надежды. Так по крайней мере истолковал Розины слова Амброж: «Мы ведь еще не умираем». И ее опасения