Виновата ли она - Алексей Писемский

- Мне все не верится, что вы приехали, - начала она. - Аннушка моя вам так обрадовалась, точно сумасшедшая, ничего даже мне не приготовила; я вовсе не знала, что она вас так любит.

Эта Аннушка была та самая горничная, которая некогда пригласила меня из кабинета Леонида в гостиную к барышне.

- Мы с Петром Михайлычем сейчас поссорились, - заговорила Надина. - Он меня просто выводит из терпения своими двусмысленными ответами, а ты знаешь, как я не люблю таинственности.

- Вы часто ссоритесь, - отвечала Лидия Николаевна.

- Mademoiselle Nadine на меня сердится, а я нет, - сказал Курдюмов.

- Я сержусь, но я и прощаю, а кто прощает, тот искупает все, потому что раскаивается, - возразила Надина, - в этой книге я нашла одну прекрасную мысль, она мне очень понравилась. По-французски теперь не помню, а по-русски: легче снести брань и побои грубого простолюдина, чем холодный эгоизм светского человека. Это справедливо.

- Et vous, madame, avez vous lu le petit ouvrage, que je vous ai recommande?* - отнесся Курдюмов к Лидии Николаевне.

______________

* А вы, мадам, прочитали то маленькое произведение, которое я вам рекомендовал? (франц.).

- Pas encore*, - отвечала та.

______________

* Нет еще (франц.).

- C'est dommage, car il est plein d'esprit et de sentiment*.

______________

* Жаль, потому что оно полно ума и чувства (франц.).

- Не верьте ей - прочла, она взяла его у меня и вчера вечером все читала.

- Где же читала? Я так, только развернула, - возразила Лидия.

- Не скрывай, читала; а если ты не читаешь, так я у тебя опять возьму. Я видела, тут есть отметки? Это ваши отметки?

- Мои, - отвечал Курдюмов.

- Очень рада; непременно изучу их. По отметкам в книгах можно судить о характере человека, а мне очень хочется разгадать ваш характер.

Подали завтрак, и завтрак довольно прихотливый. Курдюмов начал есть с большим аппетитом. Лидия Николаевна предложила мне, но я отказался: мне кусок не шел в горло! Вся обстановка, посреди которой я ее встретил, мне очень не нравилась: тут что-нибудь да скрывается.

Надина вышла в залу, села за фортепьяно и начала брать аккорды.

- Иван Кузьмич рано уехал в город? - спросил Курдюмов, уставив глаза на Лидию Николаевну.

- Да, рано, - отвечала она, потупившись.

- А приедет домой сегодня?

- Я думаю.

- Вы здоровы?

- Нет, не совсем; мало спала.

- У вас прекрасный цвет лица.

- Не знаю, - отвечала Лида, - я поутру чувствовала себя нехорошо, но вот он - мой старый друг - приехал, - прибавила она, беря меня за руку, - и я так обрадовалась, что все забыла.

Курдюмов покачнул головой.

- Петр Михайлыч, угодно вам петь? - проговорила из залы Надина.

- Je mange, mademoiselle*, - отвечал Курдюмов.

______________

* Я ем, мадмуазель (франц.).

- Спойте, - сказала Лидия Николаевна.

- Я, думаю, наскучил вам своим пением; я так много пою у вас, что нигде столько не пел.

- Вы так хорошо поете, вас так приятно слушать, что никогда не наскучит... Спойте!

- A l'instant*, - отвечал Курдюмов и пошел в залу.

______________

* Сию минуту (франц.).

Лидия тоже встала и пошла, я последовал за нею.

- Вы по-прежнему, Лидия Николаевна, любите музыку?

- Да, очень; мне легче на душе, когда я слышу хорошую музыку: Петр Михайлыч прекрасно поет.

Курдюмов подошел и сел за рояль.

Надина кокетливо ему улыбнулась и встала у него за стулом. Лидия Николаевна села на дальний стул; я не вышел из гостиной, а встал у косяка, так что видел Лидию Николаевну, а она меня нет. Курдюмов запел: "Зачем сидишь ты до полночи у растворенного окна!" Он действительно имел довольно сильный и приятный баритон, хорошую методу и некоторую страстность, но в то же время в его пении недоставало ощутительно того, чего так много было в игре Леонида, - задушевности!

Надина приняла театральную позу, глаза подняла вверх и руки вытянула, как бы желая представить из себя олицетворенный восторг, Лидия Николаевна сидела, задумавшись, и слушала с большим чувством. Как хотите, это недаром; пение Курдюмова вовсе не было так уж увлекательно, откуда же такая симпатия?

- Как мил этот романс, - заговорила Надина, - это твой любимый, Лидия, и я даже знаю, почему, ты сама так любишь сидеть у окна по вечерам.

- С чего ты взяла? Я никогда не сижу.

- Ах, mon Dieu!* Никогда! Каждый вечер.

______________

* мой бог! (франц.).

Курдюмов запел какую-то трудную итальянскую арию, но вдруг остановился.

- Иван Кузьмич приехал, - проговорил он и встал.

Лидия проворно пошла в лакейскую навстречу мужу, где и говорила с ним довольно тихо в продолжение нескольких минут. Курдюмов нахмурился. Надина смотрела с беспокойством на дверь в прихожую. Наконец, Лидия Николаевна возвратилась, а за нею и Иван Кузьмич, одетый в какую-то венгерку, с взъерошенными волосами и весь в пыли. Он прямо подошел ко мне и поцеловал меня.

- Здравствуйте! Вот уж, ей-богу, неожиданный гость... совсем нечаянный... сначала не поверил, ей-богу, не поверил, какими, думаю, судьбами? А если... очень рад, прошу покорнейше садиться, - говорил Иван Кузьмич, садясь.

- Здравствуйте! - отнесся он к Курдюмову; тот молча подал ему руку.

- Здоровы ли вы? - спросил Иван Кузьмич.

- Благодарю, здоров, - отвечал Курдюмов.

- А вы здоровы? - отнесся Иван Кузьмич с насмешливою улыбкою к сестре.

- Здорова, - отвечала Надина, а потом с гримасою прибавила: Посмотрите, как вы запылились, хоть бы велели себя почистить.

- Запылился! Что делать?.. Извините; пыли много, я не виноват; пыль не сало, потер, так и отстало: а уж чего оттереть нельзя, скверно. Старого молодым нельзя сделать, - отмечал Иван Кузьмич и засмеялся. - Я очень рад, что вы здоровы; Петр Михайлыч тоже здоров. Очень рад, - продолжал он и потом вдруг отнесся ко мне:

- Как проводили время в деревне?

Я ему объяснил, что в деревне я не жил, потому что служил.

- А! вы служили? Я и не знал; по статской или военной изволили продолжать службу?

- По статской.

- Это, то есть, выходит по гражданской части: я сам хочу идти по гражданской, в военной бы следовало, и привык, да устарел; ноги вот пухнут, не могу. Как здоровье вашего батюшки и матушки?

Я снова объяснил ему, что у меня только мать, а отец умер, что ему и прежде было известно. Иван Кузьмич посмотрел на меня с некоторым удивлением; он был если не так пьян, как я видел его некогда, то по крайней мере очень навеселе.

- Запамятовал, совсем запамятовал; а очень рад, - говорил он, - вот только у нас Марья Виссарионовна уехала с Леонидом; они вам будут очень рады, и Лидия Николаевна вам рада; она вас очень любит. Лидия Николаевна! Вы их любите?

- Я тебе это говорила, - отвечала она.

- Говорила, и я не ревную; я не ревнив, - заключил Иван Кузьмич и взглянул на жену исподлобья.

Лидия Николаевна распорядилась об обеде и беспрестанно торопила слугу, чтобы накрывал скорее на стол. Иван Кузьмич отправился было в буфет; я догадался, что он хотел еще выпить, но Лидия Николаевна пошла за ним и помешала ему, потому что он возвратился оттуда нахмуренный, а она встревоженная. Чрез четверть часа мы сидели за столом. Иван Кузьмич был очень неприятен. В продолжение всего обеда он глупо и неблагопристойно шутил с женою и подтрунивал над сестрою и Курдюмовым. Из слов его можно было понять, что он намекает на их взаимную любовь. После обеда он извинился перед мною и отправился спать. Между Курдюмовым, Надиною и Лидиею Николаевною завязалось какое-то совещание. Надина говорила настойчиво, Курдюмов ее поддерживал, а Лидия полуотговаривалась. Дело объяснилось тем, что они затевали кататься, и Лидия просила меня не уходить, говоря, что они очень скоро вернутся; но я отозвался надобностию быть в Москве, впрочем, проводил их. Мне желалось видеть: какого рода их катанье. Оказалось, что Лидия Николаевна села с Курдюмовым в тильбюри{261}, а Надина верхом.

VIII

Я переехал в Сокольники и первое время бывал у Лидии Николаевны довольно часто, но потом реже; мне тяжело было ее видеть. Иван Кузьмич дурит: дня по два, по три он совсем пропадает из дома и где бывает неизвестно. Лидия Николаевна грустит и страдает, но со мною неоткровенна, а у меня недостает духу заговорить с нею об этом щекотливом предмете. Надина неутомимо преследует Курдюмова; он почти каждый день бывает у них. Понять не могу этого господина, точно он влюблен в свои длинные ногти и лакированные сапоги; целые дни, кажется, способен ими любоваться. Поет по просьбе дам он довольно часто и этим их очень интересует, а впрочем, скучнейший, по-моему, человек, говорит вообще мало, но зато очень любит насвистывать различные арии и делает это довольно нецеремонно, когда только ему вздумается.

Однажды утром пришел ко мне от имени Ивана Кузьмича человек и просил вечером приехать. Я пошел и, не входя еще в дом, услышал из открытых окон говор нескольких голосов. Вхожу; полна зала гостей, и всё старые знакомые: лошадиный барышник, гладко причесанный брат и еще двое каких-то господ, очень дурно одетых. Все играли в карты; сильный запах ромом давал знать, что пили пунш; Иван Кузьмич был уже пьян и сильно встревожен; он играл с Пионовым, который, увидев меня, выразил большое удовольствие и тут же остроумно объяснил об вновь изобретенном напитке, состоящем в том, что он сначала выпьет рюмку рому, потом захлебнет чаем, потом встряхнет желудок, а там и сделается пунш.