Камуфлет - Антон Чиж

А подметное письмецо? Ведь все просто складывается: она помогает любовнику скрыть следы преступления. Никакой театральности. Князь Одоленский подходит на роль молодого жуира, который наслаждается женщиной бальзаковского возраста.

Да и можно ли считать, что убийство произошло за городом? Не обязательно. Тело могли привезти на Финский откуда угодно, хоть с соседней улицы. Но проверить все вокзалы надо непременно.

Доверять ли словам хитрого извозчика Растягаева? Тоже все неопределенно.

Что остается? Испросить в понедельник у прокурора разрешение на обыск в особняке князя.

Тут Родион Георгиевич обнаружил себя у ворот собственного дома.

Опершись о решетку, в приятной лености коротал денек Феоктист Епифанов. Дворник обнимал черенок метлы, как родное дитя. Завидев важного жильца, степенно поклонился, но шапку ломать не стал:

– Доброго здоровьечка, Родион Георгиевич, что-то на даче зажились, почитай, с прошлого воскресенья дома не были-с.

– Славно там… К тому же люблю я жару, в обфем… – добавил Ванзаров, промокая лоб платком. – Как в доме, порядок?

– Как иначе-с, – Епифанов деловито шаркнул метлой.

– Постой, Феоктист, как же, говорифь, не были? А сегодня Софья Петровна заезжала?

Дворник улыбнулся:

– Я и то говорю-с: «Что это вы, Софья Петровна, в такую рань?» – а они-с прошли молча, извозчика не отпустили-с.

– А когда уехала?

– Извинения просим, не видал-с…

– Это она платья девочек привозила, – пробормотал коллежский советник. Изобразив для Епифана приступ забывчивости, он резко повернул от ворот и крикнул извозчика.

Жара, однако, усиливается. Перед глазами так и плывет картина: супруга в черном, в руках котомка, а рядом ковчежец.

Августа 6-го дня, года 1905, около четырех часов, пекло.

Управление сыскной полиции С.-Петербурга, Офицерская улица, 28

Сундучок терпел муки монашки, попавшей в лапы кровожадного, но любопытного индейца. Аполлон Григорьевич с полчаса пробовал так и эдак: нажимал резные завитушки, тер уголки и даже попытался отколупнуть резную фигурку. Голова святого с хрустом отвалилась, и подвижник веры обратился в безголовое чудище.

Пригрозив деревянному ящику: «Ах вот ты как!» – Лебедев скинул пиджак, закатал рукава, вынул из походного саквояжа молоток для трепанации черепа и принялся простукивать каждую выпуклость. При ударах ящик издавал жалобный стон, но секрета не выдал.

Терпению пришел конец, и криминалист изготовился расколотить произведение деревянного зодчества на мелкие кусочки.

– Что, коллега, дровифки рубите? – участливо поинтересовался Родион Георгиевич, быстро входя в кабинет.

На счастье сундука, рука с молотком, занесенным для последнего удара, опустилась.

– Вот зараза, не сдается! – Лебедев мстительно тюкнул сундук в бок.

– Что он вам сделал?

– Всегда мечтал раскрыть в старинной вещи тайник. Ведь чую, есть в нем секрет! – и Аполлон Григорьевич исподтишка обидел вещь.

– С чего вдруг?

– Ну как же, сундуку лет двести-триста, английской работы, наверное, я, по правде, не разбираюсь. Значит, секрет должен быть наверняка!

Кто бы мог подумать, что в матером светиле криминалистической науки живет мальчишка, мечтающий о пиратских кладах. По секрету от всех он перечитывал «Остров сокровищ» хотя бы раз в год.

Последнего романтика требовалось глубоко разочаровать.

Узнав, что это не сундук вовсе, а ковчежец, и вообще вещь уникальная, а владелец его фигура влиятельная и не потерпит экспериментов, Аполлон Григорьевич сник. Оружие возмездия убрал в саквояж.

Почти машинально Ванзаров приподнял крышку и заглянул внутрь. Там сияли гладко полированные доски. От дерева пахло букетом старой пыли, лака и засохшей крови. Без всякой цели Родион Георгиевич поводил крышкой вверх-вниз, извлекая скрип петель, и закрыл с хлопком.

Где-то внутри щелкнула пружинка. От боковой панели плавно опустилась дощечка, как крепостной мостик, обнаружив крохотную нишу с чем-то белесым внутри.

– Что я говорил?! – закричал Лебедев. – Ай да Ванзаров, ай да умница! Удивил так удивил! Просто гений какой-то, да!

Криминалист с горящими глазами извлек находку и… немедленно угодил под ледяной душ разочарования. Ах, если бы он не знал так хорошо сорта бумаги!.. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: это не пергамент или папирус, а самая заурядная писчая бумажка, почти новая.

Аполлон Григорьевич надулся совершенно по-детски и не глядя пихнул скучную находку Ванзарову.

Листок оказался запиской, напечатанной на машинке совсем недавно, так что буквы не успели поблекнуть:

«П.А.О. – содал Менелай

В.Ф.М. – содал Ахилл

С.П.В. – содал Пенелопа

К.В.М. – содал Аякс

В.В.П. – содал Парис

Н.Н.М. – содал Диомед

М.О.Н. – содал Агамемнон»

Внизу чернилами было приписано: «Primus sanguinis».

Лебедев заглянул через плечо:

– Содалы? Что-то древнегреческое?

– Почти. Древнеримское. Тайное обфество друзей, на которых всегда можно рассчитывать. То есть единомыфленники. Хотя все имена из Троянского цикла.

– Фраза латинская, как понимаю, означает «Первая кровь»? – и Аполлон Григорьевич скривился: мечтал открыть остров сокровищ, а тут скучная схоластика.

А вот настроение Родиона Георгиевича улучшилось: нешуточную тревогу вызвали знакомые инициалы. Тем не менее виду он не показал, уселся к столу и довольно равнодушно спросил:

– Чем ефе порадуете с «чуркой»?

– Особенно нечем… – опечаленный Лебедев вытянул сигарку, покрутил и убрал восвояси. – Часа за два до смерти юноша хорошо поел, вина выпил бокала два. Снотворного или лекарств не принимал. Следов обычных ядов я не нашел. В воду он не падал, угарным газом не дышал. Колотых, резаных ран нет, как и пулевых отверстий. Могу заверить, что смерть наступила от известной вам причины. Также я установил, что за пятнышки у него в области подмышки.

– Все-таки укусы вампира?

– Зря веселитесь… Следы прижиганий электрическим током.

– Его пытали?

– Всего лишь результат новомодного лечения электричеством, магнитными волнами, светом и прочей дребеденью, да.

– Юнофа был пациентом клиники?

– Частнопрактикующего врача. Официальная медицина насчет этих методов имеет большие сомнения.

Среди двух тысяч двухсот семидесяти двух врачей Петербурга частные клиники имеют десятка три эскулапов, не больше. А уж током лечат и вовсе единицы.

– Я распорядился оставить тело в Выборгском, – добавил Лебедев печально.

– Что молчите про отрыв конечностей?

– Это не отрыв.

– А что же?

– Самые обычные следы взрывного действия.

Родион Георгиевич прямо-таки удержал себя за вожжи, чтобы не подскочить или не стукнуть кулаком в гневе, а лишь сдержанно спросил:

– Могу ли знать, коллега, что обычного в отрывании ног, рук и головы при помофи взрывчатки? Напомните, когда встречались с подобным случаем? Не изволите хоть сообфить, какой тип применялся?

Лебедев горестно вздохнул:

– Да ну вас, увидели что-то в записке и еще секретничаете, утаить пытаетесь… А я вот мечтал открыть тайную инкунабулу… Ну, хоть малюсенькую загадку… Я вот о чем все думаю: Жюль Верн в этом мае скончался, наш мир стал скучным и предсказуемым, капитану Немо не осталось места, одни бухгалтеры копошатся, преступления и те по списочкам вершат… Да что уж теперь… Ничего определенного про взрывчатку сказать пока не могу, судя по остаткам на шее – похоже на пироксилин. Наверняка не порох, динамит и не «гремучий студень» наших бомбистов… Белые кристаллики… Сегодня установлю точно.

– Благодарю…

– Ну, признавайтесь, что вас так поразило в записке?

– Да с чего взяли?

– С того, что знаю как облупленного, да! Таинственная надпись на латыни будоражит? Дескать, кровавый обрубок и тут же «Первая кровь»? На игры гимназистов похоже… Так скажете?

В дверь вежливо, но уверенно постучали, избавляя Ванзарова от признаний. На пороге возник Джуранский, попросил разрешения доложить и щелкнул каблуками. Мечислав Николаевич никак не мог оставить привычки кавалерийского офицера.

– Списки пропавших лиц проверены, подходящих по полу и возрасту не имеется, – отчеканил ротмистр. – Вы приказали за три дня, так я на всякий случай взял за две недели.

Похвала нашла усердие.

– Также мною опрошен лакей князя Одоленского, – продолжил окрыленный Джуранский. – Он показал, что князь ночевал дома, а проснулся в восемь утра.

– Можно ли верить показаниям слуги? Наверное, выгораживает князя?

– Это невозможно, – усики Джуранского дернулись вверх. – Бирюкин в нашем полку служил «охотником», то есть вольноопределяющимся… Хороший кавалерист был, с лошадьми аккуратен… Исполнителен, жаль не пошел в унтеры после двух лет… Простите… С Пряникова протокол снят.