Чужое тело, или Паззл президента - Зиновий Юрьев

— А в чем вы это заметили?

— Ну, так прямо и не ответишь… Вообще-то она приветливая была, улыбалась, когда мимо проходила. И всегда спросит: Как дела, Данилыч, назначил бы хоть раз свидание. Смешливая была такая… — Старик снова приложил несвежий платок к глазам.

Утром Костя был уже в отделении милиции.

— Если не возражаете, товарищ лейтенант, — сказал он дежурному, — я бы хотел узнать о девушке, которую вчера обнаружили сбитой машиной около больницы.

— А вы кто? — хмуро спросил дежурный. — Родственник?

— Да нет. Ваш бывший коллега. Теперь вот в одной фирме безопасностью заведую. И мой шеф как раз лежит в этой больнице. Ему Даша, так зовут эту девушку, должна была укол на ночь сделать.

— А чего ушел из милиции? — слегка оживился дежурный. — Сам или поперли?

— Сам.

— И сколько же тебе в фирме платят?

— Сто тысяч.

— Честно?

— Ей-богу.

— Здорово… За такие деньги — это что ж, больше трех тысяч баксов…

— Точно.

— За такие деньги я бы сам… Нет ли там у вас еще местечка, а?

— Пока нет, но…

— Имей меня в виду, безопасность. Пройди в пятнадцатую комнату. Это на втором этаже вторая комната направо. Поговори со старшим лейтенантом Стычкиным. На него труп твой повесили.

Стычкин тоже долго интересовался, сколько Косте платят на фирме, потом вздохнул и покачал головой:

— Даже не знаю, что делать. Начали нас здорово поджимать. Вроде бы и хорошо это. Кусочничать и побираться противно, но когда это еще зарплату прибавят, да и сколько прибавят — тысячи на три? Пять? Жить-то как на наши деньги… Ну, что тебя интересует в этом ДТП?

— Понимаете, мой шеф думает, что это может быть и не ДТП. Может, это убийство, считает он. Она, эта девушка, должна была сделать ему укол — он лежит в больнице, — терпеливо бубнил Костя. — Он бизнесмен, и вполне может быть, что его враги решили подговорить сестру сделать не тот укол, что нужно было, но она в последнюю минуту испугалась и куда-то выскочила прямо под дождь.

— М-да, начало тридцать восьмой серии «Убийство под дождем»…

— Несколько вопросов, если вас не затруднит.

— Давай, секьюрити.

— Мобильный при ней нашли?

Старший лейтенант взял со стола листок и начал читать.

— Да нет, вроде. И что, ты думаешь, девчушку сбили машиной, чтобы украсть мобильный?

— Может, товарищ старший лейтенант, убийца боялся, что его номер остался в телефоне.

— Гм…

— И потом, не обнаружили ли у нее в кармане мелкие осколки стекла?

— В каком смысле?

— Понимаете, там вполне могла быть ампула, точнее ее осколки, с остатками того вещества, которое намеревались вколоть пациенту, то есть моему шефу.

— Ну, секьюрити, похоже, ты и впрямь милицейские погоны носил. Серия тридцать девятая. Давай твои позывные, я тебе сразу позвоню, когда проверим.

Костя медленно шел через парк к больничному корпусу. Неужели уже август к концу клонится — и не заметил, как лето прошмыгнуло. Вон и листочки начали кое-где желтеть, и ветерок холодный вполне по-осеннему под куртку забирается… Ну никак не хотелось верить, что Петр Григорьевич обречен. Так ему было хорошо за его широкой и надежной спиной. Всем, всем буквально был он обязан шефу. И тем, что вытащил он его тогда из милиции. И тем, что не считают теперь отец с матерью каждую копейку, когда нужно идти в аптеку. До этого отец от этих счетов и расчетов на глазах старился — не привык так жить. Все-таки был в советские времена кадровым военным. Деньги, говорят, людей не украшают. Может, оно и так. Зато их отсутствие людей уж точно портит. Отец с тех пор, как стал он работать у Петра Григорьевича, прямо на глазах изменился: и спокойнее стал, и мягче. Они на Петра Григорьевича как на святого молятся, только что портрет его в красный угол еще не повесили. И вообще, если бы не Петр Григорьевич, сидел бы он сейчас как пить дать где-нибудь в Мордовии в колонии общего режима и шил брезентовые рукавицы под выцветшим плакатом «На свободу с чистой совестью»… От того, что Петр Григорьевич рассказал ему накануне, на сердце ему словно защелку какую-то повесили — болело оно. Так жалко ему еще никогда никого не было. Прямо завыл бы от горя, как собака. Он, наверное, и был по натуре собакой, потому что только собака может быть так привязана к хозяину, как он к шефу.

Петр Григорьевич показался ему немножко оживленней сегодня, и он вкратце доложил ему о том, что уже успел.

— Может, — предложил он шефу, — все-таки посадить в коридоре у палаты хорошего человечка. Это организовать совсем не трудно. У меня есть старые знакомые, да и в отделении, которое убийством Даши занимается, тоже есть хорошие ребята.

— Думаю, Костя, — пожал плечами Петр Григорьевич, — что пока до штурма больницы дело не дойдет. Поезжай в офис и постарайся выяснить, знает ли кто-нибудь о моем диагнозе.

— Слушаю, шеф.

Днем в палату к Петру Григорьевичу зашел главврач Борис Васильевич.

— У меня к вам одна просьба, — сказал ему Петр Григорьевич.

— Слушаю.

— Проследите, пожалуйста, чтобы о моем диагнозе посторонние люди не знали. Это для меня очень важно, не столько лично, сколько для компании.

— Понимаю, — кивнул главврач и добавил с плохо скрытой обидой в голосе: — Уверяю вас, у нас персонал вымуштрован, врачебная тайна для нас отнюдь не абстрактное понятие, и всё, что касается пациентов, за пределы больницы не выходит и выйти не может.

Поразительно, почему-то заметил Петр Григорьевич, как у него изумительно выглажена рубашка. И усмехнулся про себя. Как часто он, однако, останавливает в последние дни внимание на пустяках. Прячется, должно быть, за ними от более серьезных вещей. Никогда раньше не подумал бы, что могут ничтожные пустяки быть человеку неким утешением.

— Спасибо, Борис Васильевич, очень надеюсь на вас. Иначе… — Он специально не закончил фразы, и главврач, кажется, почувствовал невысказанную угрозу. Он медленно кивнул и с видом подчеркнуто оскорбленного достоинства вышел из палаты.

Сразу после обеда в палату к Петру Григорьевичу вошел Гурген Ашотович.

— Как самочувствие, дорогой мой?

— Дышу еще.

— И слава богу. Вот, держите, — он протянул больному несколько отпечатанных листков.

— Что это? Набросок моего завещания?

— Ну, Петр Григорьевич, вы меня радуете. Узнаю ваш прежний юмор. Нет, до завещания еще дело не дошло, да вы его и без меня составите. Это вам советы по меню. Хотя, строго говоря, особых ограничений в еде я от вас не требую, но лучше не перегружать и без того ваш нагруженный желудочно-кишечный тракт. Кроме того, здесь указаны дозы того препарата, что я вам назначил. Если почувствуете тошноту, попробуйте старый дедовский способ — полстакана ледяной водички. Не поможет — попробуйте таблетку мотилиума. Болеутоляющее я вам тоже выписал, ну и снотворное. Пока этого достаточно. Да, чуть не забыл, — добавил Гурген Ашотович, — вот вам телефон человека, который очень хотел бы встретиться с вами. — Петру Григорьевичу показалось, что ничего доктор и не думал забывать и все эти рекомендации просто ширма для чего-то другого. — Держите.