Ласка сумрака - Лорел Гамильтон

Мой голос упал еще ниже, так что последние слова я произносила рычащим шепотом. И я знала в этот момент, что говорю чистую правду, что если пролить кровь Риса – значит получить власть, которая мне нужна, то я его убью. Я знаю Риса всю мою жизнь. Он – мой любовник и в какой-то степени мой друг. И все же я убила бы его. Мне недоставало бы его, и я сожалела о необходимости сделать это, но я теперь знала точно, что должна заставить стражей уважать себя. Я вожделела к стражам, мне нравились те из них, с кем я сплю; я даже почти любила одного или двух, но очень, очень немногих я хотела бы видеть на троне. Абсолютная власть, настоящая власть над жизнью и смертью – кому можно доверить такую власть? Кто из стражей неподвластен соблазнам? Ответ – ни один. У каждого из них есть уязвимые места, слепые зоны, где они настолько уверены в себе, что видят только собственную правоту. Я верила себе, хотя бывали дни, когда я и в себе сомневалась. Я надеялась, что сомнение удержит меня в рамках чести. Может быть, я дурачила сама себя. Может быть, никто не может получить такую власть и остаться честным и справедливым. Может быть, права старая поговорка – власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Я бы сделала все возможное, чтобы этого избежать, но одно я знала совершенно точно: если я не справлюсь с ситуацией сейчас, стражи возьмут надо мной верх. Пусть я тогда даже получу трон, это будет бессмысленно. Мне ведь не трон сам по себе нужен был; но я хотела править, править и постараться изменить к лучшему положение вещей. Конечно, само это желание могло быть моим слепым пятном, могло быть началом разложения. Думать, что я знаю, что может быть хорошо для всех неблагих... Какое ужасное высокомерие.

Меня пробил смех, смех такой неудержимый, что пришлось сесть на пол. Я держала окровавленный нож и смотрела на двух стражей, обеспокоенно глядящих на меня. Рис больше не светился. Китто тронул меня за руку – осторожно, словно опасался моей реакции. Я обняла его, притянула к себе, и слезы, до той поры удерживаемые смехом, потекли по моему лицу, и я просто заплакала. Я сжимала Китто и окровавленный нож и плакала.

Я оказалась не лучше прочих. Власть развращает – без сомнения, развращает. Для того она и существует. Я скорчилась на полу, Китто меня укачивал, и я не сопротивлялась, когда Дойл бережно, очень бережно вынул нож из моей руки.

Глава 4

Я сидела, ссутулясь, в кресле для клиентов у себя в кабинете, в руке у меня была кружка горячего чая с мятой, а передо мной стоял мой босс Джереми Грей. Не знаю, что именно его встревожило, но он влетел в дверь маленькой, аккуратненькой грозой. Он велел всем выйти вон, и Дойл, конечно, принялся объяснять, что Джереми не может гарантировать мою безопасность. Джереми парировал: "Как и никто из вас". Тишина в комнате стала абсолютной, и Дойл вышел, не сказав больше ни слова. Рис ушел за ним следом, прижимая носовой платок к шее и стараясь не насажать еще больше кровавых пятен на белый плащ.

Китто остался, потому что поначалу я буквально приклеилась к нему, но теперь я уже успокаивалась. Он просто сидел у моих ног, положив одну руку мне на колени и водя другой вверх-вниз по моей ноге. Это признак нервозности – когда фейри касается кого-то слишком интимно и слишком часто, но я безостановочным движением ерошила волосы Китто свободной рукой, так что все было в порядке. Мы были на равных.

Джереми прислонился к столу, глядя на меня. Он был одет как обычно, в костюм, идеально сшитый на заказ по его фигуре в четыре фута одиннадцать дюймов. Он на дюйм ниже меня, сильный и стройный, с типично мужским разворотом плеч. Костюм – угольно-серый, оттенков на пять темнее, чем его собственная кожа. Короткие безупречно подстриженные волосы Джереми чуть посветлее кожи, но тоже серые. Даже глаза у него серые. Только улыбка – белоснежная, лучшая, какую можно купить за деньги, такая же белоснежная, как и сорочка, которую он надел в этот день. Единственное, что действительно портило его такой современный вид, – это нос. Он потратил гору денег на зубы, но оставил длинный крючковатый нос без изменений. Я никогда не спрашивала, почему он так поступил, зато Тереза спросила. Она была только человеком и не понимала, что среди фейри личные вопросы считаются худшим оскорблением. Спокойно намекать, что что-то в твоей внешности непривлекательно... ну, так просто не делается. Джереми объяснил, что среди трау большой нос расценивается так же, как большие ноги у людей[5]. Тереза покраснела и вопросов больше не задавала. Я пошла дальше – смерила его нос пальцами и сказала: «Ого!» Это заставило его рассмеяться.

Он скрестил руки на груди, сверкнув золотым "Ролексом", и посмотрел на меня. У фейри считается невежливым спрашивать, почему кто-то впал в истерику. Проклятие, порой считается невежливым даже заметить, что кто-то впал в истерику. Впрочем, это обычно относится к правящим особам. Все должны притворяться, что король или королева не могут быть подгнившим яблочком. Нельзя признавать, будто века инбридинга могли нанести какой-то вред.

Он набрал воздуха, медленно его выпустил, а потом вздохнул.

– Как твоему боссу мне нужно знать, сможешь ли ты выполнить оставшиеся на нынешний день задания.

Это был очень милый окольный путь узнать, в чем дело, не задавая вопросов.

Я кивнула и подняла чашку к лицу – не для того, чтобы пить, просто чтобы вдохнуть сладкий аромат смеси перечной и душистой мяты.

– Со мной все будет в порядке, Джереми.

Он поднял брови – я знала, кстати, что он их выщипывает, придавая форму. Обычно у трау брови этакие кустистые и сливающиеся, через весь лоб. Неандертальские надбровные дуги мало подходят к костюмам от Армани и туфлям от Гуччи.

Я могла бы на этом и остановиться, и, в соответствии с нашими обычаями, ему пришлось бы удовлетвориться моими словами. Но Джереми был моим боссом и другом несколько лет, задолго до того, как он узнал, что я – какая-то там принцесса. Он дал мне работу из-за моих личных достоинств, а не потому, что иметь в штате настоящую живую принцессу фейри было бы полезно для бизнеса. На самом деле сейчас из-за слишком обширной прессы я стала бесполезной для работы под прикрытием, если только не использовала значительную долю личного гламора, чтобы изменять внешний вид. А это было рискованно. Большинство репортеров, специализирующихся на фейри, имеют кое-какие магические способности. Стоит им обнаружить гламор, и он исчезает. Иногда – только для репортера, но временами, если у человека хватает одаренности, гламор перестает обманывать всех окружающих. Это очень, очень мешает работе, где требуется маскировка.