Греческое сокровище - Ирвинг Стоун

— Мне очень нравится Генри Шлиман, — шептала она, — я восхищаюсь им. Я знаю, что после замужества полюблю его по-настоящему, ведь и мама не сразу полюбила папу, а сестрица Катинго—своего мужа. Я хочу быть его женой. У меня есть глаза — я вижу, он меня любит. Что же мне делать?

Она проплакала всю ночь и утром, когда мать позвала ее снизу, вышла с опухшими и красными глазами. Оказывается, принесли письмо от Генри Шлимана. Софья ушла в сад, села в кресло спиной к дому и дрожащими пальцами распечатала конверт. Резкие, словно рывками выписанные буквы расплывались перед ее глазами.

«…Я не тешу себя иллюзиями. Я очень хорошо понимаю, что молодая красивая девушка не может влюбиться в мужчину сорока семи лет, к тому же далеко не красавца. Но я полагал, что могу рассчитывать на уважение женщины, чей характер настолько совпадает с моим и которая так же благоговеет перед науками. И коль скоро эта ученица поступает ко мне в учение на всю свою жизнь, я смел надеяться, что она полюбит меня, ибо уважение рождает любовь, а я со своей стороны постарался бы быть хорошим учителем и каждую свободную минуту наставлял бы свою прозелитку в филологии и археологии».

Откинув голову, Софья от всей души расхохоталась.

— Теперь понятно, чего он хочет: чтобы я сама сделала ему предложение! Это сразу придаст ему уверенности: он будет знать, что я не только принимаю все его условия, но с радостью готова стать его женой, ученицей и помощницей в раскопках Трои. Предложение так предложение—я сейчас же попрошу его руки. Я уже не та наивная девочка, что сидела в лодке напротив Генри Шлимана.

На следующий день пришел отец Вимпос с известием, что все в порядке, но что сам он, к величайшему сожалению, не сможет венчать их, поскольку уже сегодня уезжает в Триполис готовить церковь и паству к своему рукоположению в епископы.

— Но я еще не получила ответа на свое последнее письмо. Откуда ты знаешь, что…

— Он сам мне сказал. Сегодня утром. Он в тебя безумно влюблен. В последние дни он перевидал много молодых афинянок, и он мне сказал: «Я не нашел другой Софьи, — и добавил — Поистине, вы избрали мне в жены редкое греческое сокровище, поэтому позвольте принести вам сердечную благодарность за столь приязненный выбор». Выражается он немного книжно, и на будущее, Софидион, тебе нужно усвоить, что твой супруг наполовину деловой человек, а наполовину— litterateur. [9]

— Надо маме сказать. Она совсем извелась. Когда мистер Генри будет у нас?

— Завтра. Сейчас он ищет тебе кольцо.

— А когда свадьба, он не сказал?

— В будущий четверг, пятницу или субботу—это зависит от тебя и от парохода: медовый месяц вы проведете в Италии. Я побуду некоторое время в св. Мелетии, распоряжусь насчет венчания.

— Ах, дядя! Такой праздник—и без тебя! Ты не увидишь меня невестой, а я не увижу, как ты станешь епископом.

— Ничего, детка. Мы всегда будем рядом, особенно в трудные минуты. Через несколько месяцев вы вернетесь: мистер Генри уверен, что турецкое правительство уже недолго будет тянуть с разрешением.

Обороняя ее от всяческих бед и напастей, отец Вимпос трижды перекрестил Софью и тремя перстами левой руки легко коснулся ее лба—да охранит ее его любовь…

Если Софья наконец обрела душевный покой, то родители все еще ходили как в воду опущенные. Она мягко, но решительно пресекала все расспросы о мистере Шлимане.

— Подождем до завтра. Завтра все выяснится.

Генри Шлиман приехал в полдень. Он легко соскочил с подножки экипажа, светясь счастьем, свежевыбритый, с безупречно ровной полоской усов, распространяя запах лосьона, которым умастил его парикмахер в «Англетере». Никто словом не обмолвился о том, что почти неделю мистер Шлиман весьма ощутимо отсутствовал, если не считать, что все это время он допекал их письмами. Софья надела белое платье Катинго, в котором Шлиман впервые увидел ее. В этом немного свободном на ней платье она казалась даже моложе своих семнадцати лет, зато глаза, в которых светилось радостное сознание выполненного долга, — то были глаза взрослой женщины.

В саду Генри Шлиман занимал ее родителей рассказами о пожаре в Сан-Франциско в 1851 году, когда город сгорел дотла.

Он только что получил из Ростока докторский диплом и принес его показать.

— Высокая честь, доктор Шлиман, — с похвалой отозвался Георгиос.

Лицо Шлимана осветилось радостной улыбкой.

— Я впервые слышу свою фамилию с этим титулом! Признаюсь, это приятно. Но для меня важнее не честь, а другое, — продолжал он серьезным тоном. — Ученое звание нужно мне для того, чтобы к моей работе относились серьезно. Университеты не уважают самоучек.

— Но разве ваши раскопки не скажут за себя сами? — Софья озадаченно свела брови. — Если вы откроете Трою, никто не будет спорить против очевидного.

— Будут, мисс Софья, еще как будут! Сами увидите. Но докторское звание укрепит меня в общественном мнении.

Он попросил у Софьи разрешения переговорить с родителями. Извинившись, Софья ушла приготовить кофе. В открытое кухонное окно из сада доносились напряженные от волнения голоса.

— Господин и госпожа Энгастроменос, я хочу просить вашего родительского благословения на мой брак с Софьей.

Софья боялась, что сейчас отец не выдержит и расхохочется, потому что смешно спрашивать, когда все давным-давным решено. Но отец остался на высоте.

— Ваше предложение, дорогой доктор Шлиман, делает мне честь, я счастлив и горжусь тем, что такой незаурядный человек пожелал назвать своей женой мою крошку Софью. Уверен, что с вами она будет счастлива. Отдаю вам ее от всего сердца.

— Вас не останавливает мой недавний развод?

— Нет. Кузен Вимпос рассказал нам, что ходил с вами к архиепископу и тот признал законную силу вашего разводного свидетельства. Православная церковь разрешает три развода.

Шлиман повернулся к мадам Виктории.

— Я бы хотел получить также благословение почтенной родительницы.

— Слава богу, мы не враги своей дочери. Было бы злодейством отказаться от такого счастья — нам завидует вся Греция! В кои-то веки дождались такого случая, что сам Шлиман оказал нам честь, взяв в жены нашу дочь! Эринии и фурии замучают нас, если мы согрешим против судьбы.

Пока разливали кофе, Софья сидела, опустив на колени руки, и внимательно смотрела на человека, который станет ее мужем…

«Он чуткий и добрый, но с ужасным характером. Хорошо, что он умеет держать себя в руках…»

Почувствовав на себе изучающий взгляд, Генри Шлиман повернулся к Софье, достал из кармана черную бархатную коробочку, раскрыл ее.

— Мисс Софья, в присутствии ваших почтенных родителей соблаговолите принять этот перстень. Я постарался, чтобы жемчужина подходила к вашим серьгам.

Она надела перстенек на палец. Жемчужина была прелесть—кремово-белая с розоватым отливом. Ясно, он обегал все ювелирные лавки в столице. Она поблагодарила его признательной улыбкой, и, как всегда в минуты волнения, кровь залила его щеки.

— Вместе с этим кольцом, мисс Софья, примите и мое предложение руки и сердца. Согласие ваших родителей я уже получил.

«А ведь наша ссора и несколько дней разлуки только пошли нам на пользу, — думала Софья. — Я даже рада этому. С нашей первой встречи прошло всего шестнадцать дней, а я чувствую себя на много лет старше. Что и говорить, это будет нелегкий брак. Трудностей будет достаточно. Но сама я ничего не буду усложнять, потому что знаю теперь, как легко сделать ему больно».

— Благодарю вас, мистер Генри, — сказала она. — И за кольцо, и за ваше предложение. Я принимаю их с радостью.

Вскоре мистер Генри распрощался с ними. Он галантно, на французский манер поцеловал ей руку, а матери, она видела, сунул конверт.

Родители открыли ей свои объятья, они расцеловались. Уже в доме Софья спросила мать:

— Что за конверт передал тебе мистер Шлиман?

— Не знаю, детка. Пойдем к столу, посмотрим.

Солнце затопляло комнату, высвечивая живой барельеф из трех лиц схожей лепки. Мадам Виктория надорвала конверт и вынула пригоршню золотых монет, завернутых в гостиничный бланк. Выложив деньги на стол, она расправила бумагу и прочла:

«Дорогая мадам Виктория, не откажите в любезности использовать этот маленький подарок на белье и чулки для мисс Софьи».

— Очень щедрый и очень странный господин! — воскликнула мадам Виктория. — Почему именно белье и чулки? Уж если ему пришла такая фантазия, то отчего не дать денег на все приданое?

Софья звонко расхохоталась.

— Неужели ты не понимаешь, мама, что он именно это и сделал? Здесь хватит денег на несколько приданых…

Мадам Виктория сокрушалась больше всех:

— Неслыханно! Как он может лишать наследства женщину, на которой собирается жениться?