Авантюристка - Кэрол Дуглас

– Дело это – сущий пустяк, – продолжил Годфри. – К тому же весьма любопытно, что предпримет Холмс, ведь сам я не вправе надолго отлучаться в Лондон. Видишь, жизнь идет своим чередом, вопреки всем препонам и даже самой судьбе. Готов поставить свою долю от Бриллиантового пояса на то, что ты разгадаешь смысл татуировок и странных смертей их обладателей.

– Но я в двойном затруднении, Годфри! Вы с Нелл только что напомнили мне, что я нахожусь в чужих краях, где даже инициалы говорят на другом языке. Лондон тоже поначалу был мне чужим, но, по крайней мере, там говорили по-английски, хотя некоторые диалекты сбивали с толку. Здесь же мне придется взвалить на себя непосильную ношу.

– Да уж, история пренеприятная, – осмелилась заметить я. – Надеюсь, вскоре нам подвернется другая загадка, и мы будем иметь дело с представителями более высокого общественного класса.

– Мечтаешь о Малом Трианоне вместо морга, Пенелопа? – Ирен одарила меня нежной улыбкой, провела рукой по клавишам и вновь устремила взгляд на мужа: – Ты прав, дорогой. Помнишь, что ты сказал мне, когда я вернулась из Богемии? Я слишком быстро опускаю руки. Можно подумать, речь не обо мне, а о героине оперы. – С этими словами она сыграла громкий аккорд, прогнавший Люцифера из комнаты и завершивший наши вечерние изыскания.

Мое жалкое предположение вскоре оказалось столь пророческим, что на минуту-другую мне даже захотелось купить магический шар, лампу в форме черепа и открыть гадальный салон где-нибудь на рю Тукан.

На следующий день вскоре после обеда пришла записка от Годфри.

– Прежде он никогда не писал мне в столь ранний час, – заметила Ирен с полуулыбкой.

Я отвела взгляд, дабы не смущать подругу: в любовных письмах порой встречаются столь пылкие высказывания, что читатель того и гляди зальется краской.

– Вот как! – Ирен опустила записку на стол. Щеки ее горели отнюдь не стыдливым румянцем – то был огонь ее страсти к расследованиям, который мне уже доводилось видеть прежде. – Послушай-ка, что он пишет! Пожалуй, я не стану зачитывать… м-м-м… приветствие. – В эту минуту она все-таки кротко потупила взор. – Как бы там ни было, Годфри чрезвычайно немногословен. Он требует, чтобы мы срочно приехали…

– Мы?

– …По адресу, о котором я в жизни не слышала!

– Значит, это какое-то неприличное место! – воскликнула я.

– Да. Наверное, ты права, – ухмыльнулась Ирен. – К тому же это объясняет все остальное. По крайней мере, частично.

– Остальное?

– Именно. Мы должны прихватить сменную одежду для Годфри. И для меня.

– Вы что, куда-то собрались? Ирен, ты хочешь сказать…

– И мой маленький револьвер. – Подруга вся светилась от радости. – Помнится, я тоже ничего не объясняла, когда велела тебе приехать в Богемию несколько месяцев назад. Годфри отплатил мне той же монетой. Вот только зачем?

– Он передал записку через кучера. Почему же сам не приехал?

– Возможно, ему нравится сбивать нас с толку. Или что-то держит его в Париже. Конечно же, мы поедем. Прямо сейчас. Как ты думаешь, что следует надеть джентльмену и леди, готовящимся… сменить страну и устроиться на работу?

– Главное, чтобы одежда была опрятной и не слишком броской, Ирен. Тогда она подойдет к любому случаю.

– Какая жалость! В моем гардеробе нет ничего, что соответствовало бы подобному описанию. Значит, придется заглянуть в твой.

Выбор пал на серую клетчатую юбку и желтую блузку, которые вместе с вещами для Годфри и еще кое-какой одеждой были уложены в мой старый потрепанный саквояж.

Андре – наш стоический кучер – закатил глаза, когда Ирен попросила отвезти нас к Годфри, но ничего не сказал.

Вечерело. Стайка чечеток вспорхнула в закатное небо, и нежное дыхание дня облачилось в сумеречный покров.

– Нам в жизни не добраться до Парижа до захода солнца, – сказала я.

– Да, – согласилась Ирен.

Почти всю дорогу она провела в глубоких раздумьях и даже не заметила, когда наша лошадь зацокала копытами о булыжник, оставив позади проселочную дорогу.

– Полагаю, тебя не обрадует, если кто-то увидит, как ты заходишь в этот дом, – с улыбкой промолвила моя подруга.

– Не ты ли сказала, что адрес тебе незнаком?

– Так и есть. И поэтому я, как и ты, лишь предполагаю, что мы едем не в самое приличное место. А это, – она приподняла лежавший в сумочке револьвер, – только подливает масла в огонь. Годфри не стал бы просить меня взять с собой оружие, коль скоро в нем не было бы нужды. И уж точно не стал бы этого делать, будь он уверен, что нам не предстоит им воспользоваться.

– Странно, что ты не надела свой «наряд для прогулок», – заметила я.

– Может, и надела бы. Но Годфри хотел, чтобы я выглядела скромно, а в моем гардеробе не так много мужской одежды. Впрочем, пальто и котелок я все-таки прихватила с собой.

Карета зацепилась колесом за расшатанный булыжник и угрожающе накренилась. Раздвинув занавески, Ирен выглянула на темные улицы:

– Кажется, скоро приедем.

Я вспомнила нашу первую совместную поездку в кэбе, за поводьями которого сидел убийца – покойный Джефферсон Хоуп. Сегодня мы вновь оказались на мрачных, неприветливых улицах большого города.

– Откровенно говоря, – начала я, – я очень боялась, что больше тебе не нужна, и не могла найти оправдания своему безделью.

Карету тряхнуло, и я сбилась с мысли.

– То есть наши развлечения – слабая отговорка? – спросила Ирен, когда дорога стала чуть ровнее.

– Конечно же нет! Но теперь-то я вижу, что могу тебе пригодиться. Похоже, Годфри тоже обожает ввязываться в передряги. В этом вы очень схожи. Ну, хоть прослежу, чтобы вы не… – тут карета резко повернула за угол, отчего мы обе заскользили по кожаной обивке сиденья, – не взвалили на нас… то есть на себя слишком тяжелый груз.

– Верный друг лучше сотен слуг, – изрекла Ирен, поправляя шляпку.

– Почему Андре так гонит лошадей? – возмутилась я.

Ирен снова отодвинула занавеску:

– Полагаю, он не в восторге от обстановки.

– Там что, трущобы?

– Хуже. Мы в районе, что примыкает к Монмартру, – он кишмя кишит любителями развлечений. Похоже, Андре поворачивает к реке.

– С чего ты… О-о! – Я тоже почувствовала мерзкий запах, исходивший от холодной темной воды.

Последний толчок – и карета остановилась. Андре открыл боковую дверь, приглашая нас спуститься.

– Мадам желает, чтобы я подождал? – прохрипел он по-французски.

Ирен кивнула и оперлась на его грубую руку. Я спустилась следом.

Мы очутились на узенькой улочке. Кругом было темно; свет горел лишь в окнах закусочных на углу. Они источали запах лукового супа; было слышно, как захмелевшие посетители распевают лихие матросские песни.

Андре расправил воротник пальто и кивком указал на лестничный пролет:

– Ici, Madame[18].

– Et… Monsieur?[19] – спросила Ирен. Одна лишь я видела, что ее сумочка приоткрыта на тот случай, если срочно понадобится выхватить револьвер.

– Ici, Madame, – повторил Андре, кивая в сторону жутковатого здания, к которому привез нас экипаж.

Даже Ирен не спешила заходить в сие странное место. Проходящая мимо компания мужчин окатила нас тошнотворным запахом уксуса и чеснока, приглашая «мадемуазелей» познакомиться поближе. Ирен сжала мое предплечье и повела по темным ступеням. Миновав обветшалую дверь, мы шагали все дальше и дальше, к тесному мрачному залу.

Пахло здесь чем-то необычным, но еще хуже, чем снаружи. У входа нас встретила консьержка, лицом напоминавшая больного бульдога.

– Oui?[20] – гаркнула женщина.

– Мы ищем месье Нортона, – ответила Ирен.

Консьержка вскинула брови – точнее, пару тонких линий, что от них остались. Окинув нас пристальным взглядом, она что-то проворчала – опять! – о столь несправедливо оклеветанных англичанках и протянула потрескавшуюся ладонь за оплатой. Ирен дала ей несколько су.

Консьержка недовольно пожала плечами и кивком указала на ступени – куда более крутые и сырые, чем те, что привели нас в это мрачное место.

– Наверх, – произнесла она по-французски, но так медленно, что даже я поняла. – Третья дверь справа.

Консьержка протянула нам медный подсвечник с засохшими грязными потеками воска. Снова появилась назойливая ладонь. Стоило положить в нее су, и над порогом зажегся свет. Еще один су – и вот уже она протягивает спичку. Подруга чиркнула ею о край деревяшки, отчего консьержка вновь вскинула остатки бровей. Ирен зажгла свечу, выудила из сумочки сигарету и закурила.

Сварливая консьержка была потрясена до глубины души. Ирен бросила погасшую спичку в завядший букет, стоявший на подоконнике. Откровенно говоря, запах серы и табака был куда приятнее жуткого зловония, пронизывавшего узкий коридор.