На Очень Секретных Основаниях - 2 (СИ) - Юрий Шубин

— Павлова к командиру! И диверсантов своих пусть захватит.

Бойцы разом замолчали, впервые поглядев на Дэвида и Джульетту с враждебной настороженностью.

Под ногами скрипела бетонная крошка. Но мурашки, бегающие по телу девушки, казались размером с хороший булыжник, ведь злые взгляды она чувствовала спиной.

Их повели по темному коридору вправо. Разведчик остановил Дэвида, положив руку ему на плече.

В центральном подвале второго подъезда располагался командный пункт. Автоматчик у входа, в короткой телогрейке и торчащей из-за обмоток на голенастых ногах ложкой, смотрел на Джульетту и Дэвида колючим, неприятным взглядом. С твердой злостью в голосе он произнес:

— Я бы паникерам, разложенцам и прочей падали, кровь пускал при всяком удобном случае, — он говорил это громко. Чтобы все присутствующие больше прониклись: — И этот с ними пойдет, — указал автоматчик на смурного мужчину, лет сорока. У которого на скуле наливался лилово-желтый синяк. Избитый мужчина имел крупное лицо, пухлый капризный рот и здоровенные ручищи. Темные волосы слегка кудрявились. А черные, густые усы были аккуратно подстрижены вровень с верхней губой. Он встал рядом, молча и понуро. На нем было полупальто серого цвета. На ногах — поношенные яловые сапоги, армейского образца. И черная каракулевая шапка с завязанными наверх ушами. От него разило прелой мешковиной и потом.

— Говорят, этот предлагал немцам свою сестру, за еду и защиту. Но последний авианалет стер с лица земли дом и всех свидетелей. Ни одного из которых наш старлей не успел допросить лично.

Джульетта мысленно содрогнулась, услышав такое.

— Все это — нелепица и подлейшая ложь. За которую вам еще будет стыдно, — голос черноусого дрожал от напряжения. В нем сквозило смущение и злость. — А сестру мою угнали немцы. По доносу тех самых соседей, — и он, вильнув глазами, ткнул в пустоту пальцем, как бы указывая на конкретных виновников своих бед.

— Разберемся, — осадил его автоматчик.

Дэвид стоял уверенно, прочно и как бы ни на кого не смотрел. На словесные провокации не велся.

В кубанке набекрень, Павлов отряхнул маскхалат и поправил ремень. Пошуршал плащ палаткой, завешивающей вход и козырнув, шагнул внутрь:

— Товарищ Гвардии старший лейтенант, разрешите?!

Видимо, ему ответили, но профессорская дочка это пропустила. Завешанный угол не выравнялся и Джульетта смогла кое-что разглядеть.

Здесь горела керосиновая лампа, освещая закопченные стены. Посередине стоял большой, похожий на верстак, стол. На столе лежала карта, вычерченная от руки. Над ней, сблизившись головами, склонились двое.

— Организуй немедленное минирование вот этих двух участков. Здесь скрытые подступы и вот здесь наиболее опасное направление. И со стороны «Солнечной улицы», — рука командира указывала места закладки и изменения в схеме минирования. — Но людей не жди. Сегодня больше не будет.

— Замерзший грунт, как скала, — пожаловался сапер. — Даже кирки его не берут, не то что лопаты.

Когда офицер отпустил сапера, к столу подошел Павлов.

— Гитлеровцы на мельницу просочились со стороны машинного отделения, — принялся докладывать старший разведгруппы: — Где и были, при активной поддержке снайпера, нами ликвидированы. Не стоит расценивать это, как попытку прорыва. Немцы, товарищ старший лейтенант, за зерном, как и мы повадились ходить. Ведь каждый фриц с ранцем пришел, — четко рапортовал офицеру сержант: — Надо бы и там постоянный пост организовать. Знаю, что людей нет, — опережая возглас старлея, произнес Павлов: — Но надо. Иначе потери будут, — и сдвинул кубанку с одного уха на другое. — Я уже прикинул. Обложим амбразуру кирпичом с каменными глыбами. И огневая позиция — на загляденье.

Закончив доклад, сержант Павлов подошел к офицеру совсем близко и они какое-то время шептались. Затем разведчик махнул рукой и Глущенко завел троих задержанных внутрь. Зябко поджимаясь, Джульетта пряталась за Дэвидом. У нее зуб на зуб не попадал. В комнате было душно от натопленной печи. Но промерзшие до костей путешественники во времени этого не понимали, не ощущая теплой духоты. На столе стояла каска, доверху наполненная патронами. Один угол карты прижимал граненый стакан в подстаканнике. Лежали сухари и открытая банка консервов. И еще рыжая круглая коробка с табаком из под немецкого масла. (Завернутые в рогожку тюки с концентратами и сухарями сбрасывали ночами наши кукурузники.)

На широкой железной койке в углу были в беспорядке набросаны перины, одеяла, подушки и простыни. Поверх которых спали красноармейцы в расстегнутых шинелях и полушубках. Под койкой лежал ящик с патронами. Возле него — около десятка ручных гранат. Весь пол был усеян клочками агитационных листовок, которые на защитников Сталинграда пачками сбрасывали доблестные асы люфтваффе.

Все просто и сурово.

Переговорив с Павловым, офицер медленно повернулся и посмотрел на Дэвида и Джульетту. Смерив их цепким взглядом.

— Я, командир гарнизона этого дома, старший лейтенант Афанастев, — представился офицер.

Тертый, жеваный войной с ушанки до сапог, Гвардии старший лейтенант Иван Филиппович Афанасьев командовал обороной дома Павлова. У него был прямой, костистый нос. Твердая линия губ и волевой подбородок. Глубокие вертикальные морщины на скулах подчеркивали упрямый характер. Высокий лоб, светлые, зачесанные назад волосы придавали его славянской внешности некую широту и открытость. Только глаза, под крупными дугами бровей, с прищуром в минуты волнения, испытывали и перепроверяли каждого.

Сразу было понятно, что он человек не простой.

Брякнуло ведерко. Глущенко зачерпнул кружкой воды и большими глотками принялся пить. Кадык быстрым поршнем мерил глотку.

Приземистый, крепко сбитый старшина, в потертой солдатской шинели, поставил закопченный, слегка мятый чайник на ротную печку. У него были очень живые глаза. Тщательно зачесанные волосы прикрывали раннюю лысину.

— Война, неразбериха и всякая путаница, тут все понятно. Но документы ваши где? — неожиданно, без эмоций, спросил Афанасьев. Он произносил слова отрывисто и четко. Только в конце каждого вздоха слышалась слабая хрипотца: — На новичков, прибывших с левого берега, вы тоже не похожи, — анализировал командир. — Ни красноармейских книжек, ни продовольственных аттестатов, ни проездных командировочных документов у вас нет, — Афанасьев подошел ближе. Пристально вгляделся в Дэвида. Но, видимо, не выявил в его лице то, на что рассчитывал. Хмыкнув, вернулся и уселся на стул, опустив взгляд на пламя в печи. — С вами ничего не ясно. Кто вы и откуда — говорить не хотите. Документов вы не предоставили. Поручиться за вас некому. И видок у вас, прямо скажем, не фронтовой. Бредни ваши о гастролирующих возле передовой концертных бригадах внимания не заслуживают. А вот предположить в вас агентов абвера или их пособников-осведомителей, право имею полное, — легонько хлопнув по столу, нагнетая, заявил Афанастев: — Дела ваши — хуже некуда.