Мертвая зыбь - Лев Никулин

Якушев не верил тому, что услышал. Но Артузов положил перед ним его служебное удостоверение и другие документы, отобранные при аресте, пропуск на выход.

- Я вас провожу.

Они шли рядом по лестнице. С каждой ступенькой Якушев чувствовал, как он возвращается к жизни... Часовой взял пропуск и удостоверение, сверил их. Пропуск оставил у себя, удостоверение возвратил.

- До свидания, - сказал Артузов.

Дверь за Якушевым закрылась. Была ночь. Запоздалый трамвай промчался со стороны Мясницкой. Какая-то девушка со смехом бежала по тротуару. Молодой человек догонял ее. Якушев был на свободе.

Полчаса спустя он подходил к дому, где жил. Два окна его комнаты были освещены. Значит, жена и дочь не спали. Он задержался у самых дверей квартиры, взялся за подбородок. "Борода отросла... пожалуй, сразу не узнают", - подумал и позвонил. Открыла дверь дочь и действительно не узнала. Высунулся из кухни сосед и сказал: "С выздоровлением!"

Якушев прошел в свою комнату. Вбежала жена, в халатике.

- Наконец! Мы так ждали!..

- Поезд опоздал, - сказал Якушев и подумал: "Месяца на три опоздал".

- Боже... Mais cette barbe!* Притом седая!

______________

* Но эта борода! (франц.)

"Милая институтка, - подумал Якушев, - кабы ты знала все... Но ты не узнаешь..."

- Утешься. Завтра бороды не будет.

- Когда пришла телеграмма, я решила ехать к тебе. Но меня так напугали...

- Какая телеграмма? - вырвалось у Якушева.

- Твоя... Ты что, не помнишь? - сказала дочь.

- Ах, да. Температура высокая, тиф... Разве упомнишь.

Он сидел в своем любимом кресле. Все было на месте: письменный стол "жакоб", виды курорта Экс-Лебэн на стенах, и бронзовая настольная лампа, и текинский ковер. Как все знакомо, как уютно! В хрустальной вазе увидел вскрытую телеграмму, взял ее и прочитал:

"Серьезно болен тчк уход хороший не волнуйся обнимаю Александр".

- Ты очень устал с дороги?

- Конечно. Вот если бы ванну...

Когда он шел в ванную в халате из верблюжьей шерсти, купленном где-то за границей, в коридоре встретился с болтливой соседкой:

- А мы вас заждались... У нас по-прежнему собираются каждый четверг преферанс...

Ванну Якушев придумал, чтобы остаться наедине, собраться с мыслями.

Сидя в теплой воде, размышлял: "Завтра пойдет обычная жизнь, служба. К черту всякую политику! Жить тихо, без всяких тревог. Иногда театр или концерт. Но, конечно, с Варварой Страшкевич я не буду музицировать. Вообще эта связь с соседкой, как бы Варвара ни была мила и деликатна, не очень украшает меня... И к чему это? Седина в бороду, а бес в ребро, как говорится".

Он тщательно вытерся мохнатой простыней, накинул старенький халат и прислушался. Кто-то царапался в дверь, повизгивая. Бум - милый песик. Якушев открыл дверь, и к нему ворвался белый с рыжими пятнами фокстерьер. Подскочив, лизнул хозяина чуть не в губы. Это растрогало Якушева, он погладил собачку и прошел в комнату детей. Сын Саша проснулся и сквозь сон пробормотал:

- Папа, ты обещал... в музей...

- Тебе тут звонил какой-то Любский, - сказала жена.

"Вот оно... начинается", - подумал Якушев.

В воскресенье утром он услышал в коридоре голос Варвары Николаевны Страшкевич:

- Папа дома? А мама? Нет? Жаль...

Якушев поморщился, но, как человек хорошего воспитания, пошел навстречу даме и пригласил к себе. Она вошла, оглянувшись, подставила щеку. Он сделал вид, что не заметил, и подвинул ей стул.

- Ты, надеюсь, на меня не сердишься? - спросила она.

- Ты сказала правду.

- Я бы не пришла, если бы у нас была простая связь. Я очень увлеклась тобой, Александр. Мы оба виноваты перед твоей женой. Но что было, то прошло... Дело в том, - она понизила голос, - когда я вернулась оттуда, застала открытку из Ревеля... От Юрия. Он спрашивает о тебе. Что ответить?

- Ответь, что я был в командировке. Болел. Теперь здоров... Кроме того, я хочу тебе посоветовать молчать обо всем, что произошло со мной и с тобой. Молчи, если ты не хочешь, чтобы все повторилось и кончилось иначе, чем в первый раз. Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Ты мог бы не предупреждать меня. Я не ребенок, я дала подписку молчать и понимаю, что там шутить не будут... Прощай. Или до свидания?

- Скорее - прощай.

Он стоял отвернувшись. Она подождала мгновение и ушла.

10

Якушев был по натуре оптимист, жизнелюб и не любил себя утруждать горестным раздумьем, но, оказавшись на свободе, несколько растерялся. Правда, его долгое отсутствие не отразилось на работе. Начальство выразило сочувствие и осведомилось, как он себя чувствует теперь, после "тяжелой болезни". Видимо, кто-то сказал: пусть работает как ни в чем не бывало. Якушев вернулся к составлению плана строительства канала Волго-Дон - как ему казалось, самого несбыточного еще со времен Петра Первого. А душа была неспокойна.

Он никому не мог рассказать о своих чувствах и о том, что пережил. Все, что произошло, надо было продумать в одиночестве. У него никогда не было закадычных друзей, да если бы они и были, то все равно с ними нельзя было говорить. Тайна его ареста должна умереть вместе с ним. Среди писем, которые пришли, пока его не было, он нашел одно, которое особенно взволновало. Писал Николай Михайлович Потапов:

"Милейший Александр Александрович, вот уже три недели я томлюсь в госпитале, шалит сердце. От скуки сатанеешь. Если у вас найдется часок свободного времени, навестите старого приятеля".

Потапов... Кажется, он мимоходом назвал его имя в показаниях, а связи с поступлением на службу. Вряд ли этот случайный разговор может повредить генералу. Письмо написано три недели назад. Якушев позвонил Потапову, генерал был еще в госпитале, в Лефортове.

И вот они в саду, на скамье под столетними деревьями. Снег почти сошел, земля подсыхает, день теплый, солнечный. Потапов накануне выписки из госпиталя, ему разрешены длительные прогулки.

- Привел бог опять в "петровскую военную гофшпиталь", как говорили в старину. Прочно строили прадеды наши. Правда, каменное здание построили в начале прошлого века, но сад развели еще при Петре... Мы сидим под петровским дубом.

Потапов поглядел на Якушева: тот был озабочен.

- Что-то вы в грустях, друг мой?

- Есть причины.

- Неприятности по службе? Я ведь в некотором роде ваш крестный отец дал добрый совет пойти работать...

Якушев молчал, да и что он мог сказать.

- Мы с вами поступили правильно, как и следовало сынам России. О нас, может, и доброе слово скажут потомки. Уверен, что о таких наших современниках, как Алексей Алексеевич Брусилов, напишут не одну книгу. И не потому, что будут изучать его полководческое искусство. Главное - он с народом. И этим с первых дней революции показывает нам пример, как должен поступать истинный патриот!..

- Я слышал об этом.

- А я разговаривал с ним не так давно.

- Кстати, как он?

- Работает, хоть и болеет. Какая ясность ума, нравственная сила! С первых дней он отверг все авансы господ контрреволюционеров. Некто Нестерович-Берг, был такой, явился к нему, еще при Временном правительстве это было, предложил Брусилову возглавить военный переворот, захватить власть и объявить Корнилова диктатором. Алексей Алексеевич ответил: "Не обращайтесь ко мне с такими предложениями. Должен сказать вам и всем вашим единомышленникам, что почитаю всю эту затею авантюрой, во главе которой я, генерал Брусилов, стоять не намерен". А тут Октябрь, советская власть. Является к Брусилову связной, вернее, связная от имени Дутова, Каледина и Алексеева: "У нас, мол, все подготовлено, самое время вам бежать на Дон, ваше имя, ваш авторитет нужны белому движению". Брусилов отвечает твердо, как он умеет: "Никуда не поеду. Пора забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным". Эта дама, связная, потом на допросе показала: "Меня как громом поразило. Я спросила Брусилова: "Что передать от вас Дону?" Он ответил: "То, что я вам сказал, то и передайте". Я потом спрашивал Алексея Алексеевича: так ли все было? "Так". Ну и естественно, что произошло вслед за этим - его воззвание ко всем бывшим офицерам, затем обращение к солдатам-врангелевцам. Имя Брусилова стояло в этом обращении рядом с именами Ленина и Калинина.

- Говорили, что он пошел на это после казни белыми его единственного сына - красного командира.

- Вы думаете, им двигало чувство возмездия? Нет. Не легко было узнать о казни сына, но категорические ответы Брусилова белым были до гибели сына... А Поливанов, бывший военный министр! Генералы Клембовский, Гутор, Зайончковский, Снесарев, Свечин!.. А моряки Альтфатер, Беренс, Зеленый, Кукель-Краевский!.. А десятки тысяч офицеров, честно выполняющих свой долг перед родиной в Красной Армии? Многое простится нашему поколению потому именно, что были среди нас и подлинно честные люди...

Что мог сказать Якушев? Он угрюмо молчал, и чуть не каждое слово больно уязвляло его. Вдруг, заторопившись, взглянул на часы...

Потапов заметил это:

- Не стану вас задерживать, Александр Александрович... A bientot!*